И вот благодаря Флибертиджиббету, который распустил обо мне такую молву, у меня работы хватает с избытком. Но это дело рискованное, и я боюсь, что в конце концов прослыву тут чародеем. А потому я все жду благоприятного случая расстаться с этой пещерой. Только мне нужно покровительство какого-нибудь всеми уважаемого лица, которое могло бы защитить меня от ярости черни на случай, если меня вдруг узнают.— А хорошо ли тебе знакомы дороги в этой местности? — спросил Тресилиан.— Я мог бы проехать по всем ним в полночь, не заплутавшись, — ответил Уэйленд Смит, принявший теперь это имя.— Но у тебя нет лошади, — напомнил Тресилиан.— Прошу прощения, — возразил Уэйленд. — У меня есть лошаденка не хуже тех, на каких ездят иомены. Да, я и забыл сказать вам, что это лучшая часть наследства, оставленного мне медикусом, если не считать двух-трех его заветнейших врачебных секретов, которые я разведал без его ведома и против его желания.— Тогда поди умойся и побрейся, — предложил Тресилиан, — да постарайся переменить одежду и выбрось ко всем чертям эти фантастические лохмотья. Так вот, если ты не будешь особенно болтлив и будешь мне предан, то сможешь некоторое время сопутствовать мне, покуда тут не позабудутся твои проделки. Ты обладаешь, как мне кажется, ловкостью и храбростью, а у меня такое дело, что может понадобиться и то и другое.Уэйленд Смит с удовольствием принял это предложение и во всеуслышание объявил о своей преданности новому хозяину. Через несколько минут он переоделся, подстриг бороду, пригладил свои космы и так далее — словом, произвел такие разительные перемены в своей наружности, что Тресилиан не удержался от шутки, что, дескать, теперь ему не ахти как нужен покровитель, ибо вряд ли кто из старых знакомых сумеет его узнать.— Мои должники-то не будут мне платить, — покачал головой Уэйленд, — а вот уж кредиторов самого разного толка провести будет не так-то легко. И, по правде говоря, я считаю себя в безопасности только под защитой знатного и видного джентльмена, такого вот, как ваша милость.Сказав это, он повел Тресилиана к выходу из пещеры. Затем он заорал, призывая бесенка, который через мгновение появился с конской сбруей. Уэйленд закрыл и тщательно замаскировал потайную дверь, попутно заметив, что она еще может впоследствии пригодиться, да и инструменты тоже ведь чего-то стоят. На свист хозяина примчалась лошадка, которая спокойно паслась на выгоне и была приучена к такому зову. Пока он взнуздывал ее для дороги, Тресилиан тоже подтянул подпругу у своей лошади, и через несколько минут оба были готовы вскочить в седло,Тут подошел Сладж пожелать им доброго пути.— Ты собираешься покинуть меня, старый приятель, — сказал мальчишка. — Стало быть, конец всем нашим играм в прятки с этими трусливыми олухами, которых я приводил сюда, чтобы их битюгов подковывал сам дьявол со своими чертенятами?— Совершенно верно, — ответил Уэйленд Смит. — Лучшие друзья, Флибертиджиббет, должны расстаться. Но ты, малыш, — единственное существо в долине Белого коня, которое мне жаль здесь покинуть.— Ну, я не навек с тобой прощаюсь, — утешил его Дикки Сладж. — Ты же будешь на этих празднествах, не так ли, и я там буду. Ведь если учитель Холидей не возьмет меня с собой, то, клянусь дневным светом, которого мы совсем не видели в той темной яме, я сам туда явлюсь.— Ну и хорошо, — одобрил Уэйленд. — Но только, ради бога, не поступай как-нибудь опрометчиво.— Ты, кажется, принимаешь меня за ребенка — за обычного ребенка, и внушаешь мне, что опасно ходить без поводка. Но прежде чем вы отъедете от этих камней на милю, вы по безошибочному признаку убедитесь, что я бесенок почище, чем вы думаете. И я устрою так, что вы — если, конечно, сумеете воспользоваться положением — извлечете себе и пользу из моих проделок.— Что ты еще задумал, малыш? — поинтересовался Тресилиан.Но Флибертиджиббет в ответ только ухмыльнулся, совершил какой-то весьма замысловатый прыжок, пожелал им обоим доброго пути, посоветовав как можно скорее убраться подальше от этого места, и в заключение сам показал им пример, умчавшись домой с такой же необычайной стремительностью, с какой раньше парализовал все попытки Тресилиана поймать его.— Догонять его бесполезно, — сказал Уэйленд Смит. — Ведь если ваша милость не искусник в охоте на жаворонков, то мы его никогда не изловим. А кроме того, зачем нам это нужно? Лучше поскорей убраться отсюда, как он советует.Они вскочили на лошадей. Тресилиан пояснил своему проводнику, в каком направлении он намерен двигаться дальше, и они поехали вперед крупной рысью.Проехав около мили, Тресилиан заметил своему спутнику, что его лошадь бежит более резво, нежели рано утром.— Теперь вы убедились? — улыбнулся Уэйленд. — Это мой маленький секрет. К овсу я подмешал нечто такое, что часиков на шесть избавит вашу милость от необходимости пришпоривать ее. Да, не зря изучал я медицину и фармакопею!— Надеюсь, — забеспокоился Тресилиан, — твои снадобья не причинят моему коню вреда?— Не больше, чем кобылье молоко, которое он сосал еще жеребенком, — успокоил его кузнец. Он стал пространно описывать редкостные достоинства своего зелья, как вдруг его прервал взрыв такой оглушительной силы, как будто от подведенной мины взлетел на воздух крепостной вал осажденного города. Лошади вздрогнули, а всадники пребывали в неменьшем удивлении. Они обернулись посмотреть, откуда раздался этот громовой раскат, и над тем самым местом, которое только что покинули, увидели огромный столб черного дыма, восходивший к ясному, голубому небу,— Мое обиталище разрушено! — воскликнул Уэйленд, сразу поняв причину взрыва. — Угораздило же меня, дурака, проболтаться о добрых намерениях доктора в отношении моего замка в присутствии этого Флибертиджиббета, источника всяких зловредных каверз. Как это я не догадался, что он давно уже лелеет мысль устроить себе такую чудесную забаву? Но теперь прибавим ходу, ибо этот грохот сейчас же соберет сюда уйму зевак.Тут он пришпорил свою лошадь, Тресилиан тоже перешел на более быстрый аллюр, и они помчались вперед.— Так вот в чем был смысл обещанного нам чертенком безошибочного признака! — сказал Тресилиан. — Замешкайся мы там еще малость, и нам пришлось бы убедиться, что это знак любви и мщения одновременно.— Он бы предупредил нас, — возразил кузнец. — Я видел, как он все время оглядывался, желая удостовериться, что мы отъехали достаточно далеко. Он настоящий дьяволенок на разные пакости, но дьяволенок не зловредный. Слишком долго рассказывать вашей чести, как я впервые с ним познакомился и сколько всяких шуток он со мной сыграл. Но от него я видел и много добра, особенно в смысле привлечения заказчиков. Величайшим наслаждением для него было смотреть, как они сидят там за кустами и дрожат мелкой дрожью, слушая грохот моего молота. Я так думаю, что матушка природа, вложив двойную порцию мозгов в его безобразную голову, дала ему при этом способность развлекаться, видя чужие горести, как, впрочем, предоставила и им удовольствие посмеиваться над его уродством.— Возможно, что и так, — согласился Тресилиан. — Те, кто чувствует себя отрешенным от людей каким-то особым своеобразием наружности, если и не питают ненависти к большинству человечества, то по крайней мере не прочь иногда насладиться их несчастьями и бедами.— Но в Флибертиджиббете есть что-то такое, за что ему можно простить все его озорные забавы. Уж если он привязался к кому-то, он будет ему предан до конца. Зато он, конечно, всегда готов отхватывать самые злые шутки с чужими. Я уже говорил, что имею причины утверждать это.Тресилиан что-то не пожелал продолжать разговор на эту тему, и они поехали дальше по направлению к Девонширу без особых приключений. Наконец они спешились во дворе гостиницы в городе Марлборо, впоследствии давшем свое имя величайшему полководцу (за исключением одного!), когда-либо рождавшемуся на свет в Британии. Здесь путешественникам сразу довелось убедиться в справедливости двух старых пословиц, а именно: «Худые вести мчатся как ветер» и «Себе похвалу подслушаешь редко».Двор гостиницы являл собою зрелище величайшей суматохи и волнения, так что они едва-едва добились, чтобы хоть какой-нибудь конюх или мальчишка позаботились об их лошадях. Все были возбуждены каким-то слухом, передававшимся из уст в уста, но путники не сразу смогли в нем разобраться. Наконец они уразумели, что эта новость весьма близко касается их самих.— Вам угодно узнать, в чем дело, хозяин? — ответил наконец на неоднократные вопросы Тресилиана главный конюх. — Да я и сам-то мало что знаю. Вот тут сейчас проехал всадник, который сказал, что дьявол унес одного парня, который прозывался Уэйлендом Смитом и жил примерно в трех милях от долины Белого коня в Беркшире, унес нынешним благословенным утром во вспышках пламени и клубах дыма, Да еще взрыл до основания место, где было его жилище, около древней площадки с высокими камнями, и взрыл так чистенько, словно вспахал его для посева.— Ну что ж, — вмешался какой-то старик фермер, — вот и очень жаль, потому что этот Уэйленд Смит, не знаю, был он там закадычным дружком дьявола или нет, только он здорово распознавал всякие лошадиные хворобы, и, как пить дать, кишечные глисты теперь распространятся у нас повсюду: ведь сатана-то не дал ему сроку оставить нам свою тайну.— Это вы правильно говорите, Гаффер Граймсби, — согласился с ним конюх. — Я сам как-то водил лошадь к Уэйленду Смиту — ведь он был получше всех здешних кузнецов.— Ты разве видел его? — спросила госпожа Элисон Крейн, или, как ее тут попросту называли, Журавлиха, Крейн (Crane) — по-английски «журавль». — хозяйка гостиницы с эмблемой этой птицы на вывеске. Она удостаивала чести именовать мужем хозяина упомянутого заведения, жалкого вида личность, с внешностью ничтожного пигмея, коего шатающаяся походка, длинная шея, стремление всегда соваться не в свое дело и умение вечно находиться у супруги под башмаком, по-видимому, послужили причиной для создания знаменитой английской старинной песенки:Живет у хозяйки однойЖуравель хромой и ручной,При данных обстоятельствах он повторно прочирикал вопрос своей супруги:— Ты видел дьявола, конюх Джек, слышишь ты?— Ну и что с того, что я его видел, мистер Крейн? — ответил конюх Джек вопросом на вопрос. Как и все остальные домочадцы, он питал столь же мало уважения к своему хозяину, как и его хозяйка.— Да нет, ничего, конюх Джек, — ответил кроткий мистер Крейн. — Только если ты видел дьявола, мне вроде кажется, что я хотел бы узнать, каков он собой на вид?— Вы это когда-нибудь узнаете, мистер Крейн, — объявила его подруга жизни. — А покуда перестаньте заниматься улучшением своих манер, а займитесь-ка делом, не теряя времени на праздную болтовню. Но и вправду, конюх Джек, я и сама бы рада узнать, каков собою был этот молодчик.— Так что, сударыня, — ответил конюх более почтительным тоном, — каков он собой — сказать не могу, да и никто другой не сможет, а я его и в глаза не видал.— А как же ты поручение-то свое исполнил, — спросил Гаффер Граймсби, — ежели ты его и в глаза не видел?— А я попросил школьного учителя записать мне на бумажке болезнь лошадки, — ответил конюх Джек, — да и пошел туда, а в проводники взял самого уродливого мальчугана на свете, какого когда-либо вырезали из липового корня на потеху детишкам.— Ну и что же это было? Вылечил он твою лошадь, конюх Джек? — посыпались вопросы из толпы, окружившей конюха.— Да откуда я знаю, что это было? — отвечал конюх. — Только на запах и вкус — а я осмелел да и сунул в рот кусочек величиной с горошину, — оно вроде нашатырного спирта и можжевельника, смешанного с уксусом. Но никогда еще нашатырь и можжевельник не вылечивали никого так быстро. Боюсь я, что ежели Уэйленд Смит тю-тю, то кишечный глист еще пуще расплодится в лошадях и рогатом скоте.Гордость своим искусством, которая, конечно, не в меньшей степени влияет на людей, чем любая иная гордость, тут вдруг так взыграла в Уэйленде Смите, что, несмотря на явную опасность быть узнанным, он не мог удержаться, чтобы не подмигнуть Тресилиану и не улыбнуться с таинственным видом, как бы торжествуя при столь несомненном доказательстве своих ветеринарных способностей. Тем временем общий разговор продолжался.— Пусть будет лучше так, — заявил весьма серьезный господин в черном, приятель Гаффера Граймсби, — пусть лучше все мы погибнем от бедствий, ниспосланных нам господом, чем пойдем лечиться к Дьяволу.— Что верно, то верно, — сказала госпожа Журавлиха, — и я только диву даюсь, как это конюх Джек готов был погубить свою душу, чтобы вылечить лошадиные кишки.— Ваша правда, хозяйка, — согласился конюх! Джек, — да только лошадь-то была хозяина. А будь она ваша, я так смекаю, что вы бы ни в грош меня не ставили, кабы я забоялся дьявола, когда бедную тварь уж так проняло. А что до прочего, то пусть за этим приглядывают попы. Каждому свое, как говорив: пословица: попу — молитвенник, а конюху — скребница.— Я присягнуть готова, — сказала госпожа Журавлиха, — что конюх Джек говорит как добрый христианин и верный слуга, который не пожалеет на хозяйской службе ни тела, ни души. Однако дьявол унес, его как раз вовремя; ведь констебль округа нынче, утром уж приезжал сюда за стариком Гаффером Пинниуинксом, допросчиком ведьм, и оба поехали в долину Белого коня допрашивать Уэйленда Смита и пытать его. Я сама помогала Пинниуинксу точить его клещи и шило и видала предписание на арест от судьи Блиндаса.— Вздор, вздор! Дьявол только насмеялся бы над Блиндасом и его предписанием, да в придачу еще над констеблем и охотником за ведьмами, — проворчала старая госпожа Крэнк, прачка-папистка. — Телу Уэйленда Смита шило Пинниуинкса все равно, что раскаленный утюг батистовым брыжам. Но скажите; соседушка, разве дьявол имел над вами такую власть, чтобы утаскивать у вас из-под носа ваших кузнецов и других искусников, когда все это было и у добрых аббатов из Эбингдона? Клянусь богоматерью, нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78