Стволы наставили, для разговору — очередь в потолок… Сами отдали…» Вот так. Двести граммов по пятьсот рублей — как ни перемножай, все равно сто тысяч. Но дело опасное. Наркотиками тоже не ангелы торгуют.
— Кто покупал у Фролова наркотики?
— Они как-то не докладывали. Но думаю, что люди свои. Правда, вертелись и какие-то пацаны, довольно бойкие. В основном Фролов раздавал морфий братве, не жалел. Кому грамм, кому пять, кому десять… По заслугам. Царский подарок. Они за него готовы любому голову открутить.
— А вы кололись?
— В тот вечер и я не выдержал. Шприц был одноразовый. Второй раз в жизни… Захорошел… О чем-то говорили — вспомнили «Сатурн», и захотелось пощупать, что там и как…
— Наметили следующую жертву?
— Да… Адрес Сербаева дал кладовщик, а Светка подтвердила… Улицу нашли быстро, залезли во двор. Видим — хозяин в беседке со стаканчиком милуется. Он даже толком и удивиться не успел — Фролов брызнул «Черемухой», а я только тело подхватил. Здоровый буйвол — втроем в машину затаскивали… Зажали его на заднем сидении с двух сторон, баллончик наготове. Пока ехали, все отдышаться не могли. Хорошенькое дело — после омнопона тяжести таскать… Уже около дома Фролова Даулет зашевелился. Джекки сдуру хотел опять «Черемухой» — в машине-то, кретин! Вот уж повеселились бы… на том свете. Я его еле перехватил. Вот и все мои действия.
— Вы хотите сказать, что при всех убийствах оставались пассивным наблюдателем?
— Можно и так. Правда, было, врезал разок Даулету, когда он попер с такими матюгами, за которые в лагере ему бы кальсоны порвали.
— А здесь, на воле, вы его пощадили? — криво усмехнулся майор.
— Да нет… Когда его кончали — я отвернулся.
— Кто?
— Джекки… Всю пятницу в подвале проваландались. Про флизелин он поначалу помалкивал. Но когда Фролов его ногтями занялся — сломался. Сказал, что машину с сырьем мусора замели. Клялся, что подробностей не знает, у председателя надо спрашивать… Жаль, не с того конца дернули. Фришмана б сразу…
— Да. Ошибочка вышла, верно.
— Сами видите — все выкладываю.
— Вам ничего другого и не остается. А жалеть, собственно, и не о чем. Сырья бы вы все равно как своих ушей не увидели.
— Так мы об этом только от Даулета узнали. Ну, так председатель бы мошну растряс. У него, пожалуй, больше, чем у этого алкаша.
— И до его сбережений добрались?
— А то! После всего он готов был и ноги целовать, и деньги отдать… Согласился написать цидулку жене, чтобы она нам весь наличман отстегнула. Две тысячи, смешно сказать. Мы поначалу решили, что он издевается. Потом видим — нет, так и есть. Решили из-за мелочи не светиться перед его будущей вдовой.
— Получается, Сербаев был обречен?
— Много лишнего знал. Но я всегда не терпел насилия.
— Это уж позвольте с вами не согласиться. Разве на падение на Троепольскую у комиссионного магазина — не ваших рук дело?.. Что это, если не насилие?
— Мне поручили ограбить эту девку только потому, что для прикрытия я не годился. Стоять с оружием наготове и шлепать того, кто встрянет — не по мне. Хорошо, что все было чисто сработано. Не люблю я крови. И не хочу. А так… Ну, подумаешь, стукнул эту подстилку по голове, выхватил сумку… Еще заработает. Хватит на ее век бедуинов, — глаза Жангалиева вспыхнули, он тяжело задышал.
— И сообщницу свою не пожалели?
— Договорено было. Правда, тут я в горячке переборщил. Она и завалилась. И было за что! Занюханные четыре штуки!..
— Как было организовано нападение?
— Со стороны двора, через который я рванул с сумкой, Фролов меня прикрывал. Его «Волга», конечно, но с другими номерами. Он даже нашлепку «такси» сверху пригорбатил… Когда в машине я открыл сумку и увидел, сколько там денег, у меня от злости перед глазами все поплыло. Ну, думаю, встречу Светку — разорву пополам. Не могла, стерва, когда утром звонила, выяснить, что локш тянем.
— Вы полегче е выражениями. Слыхивал. Не действует. Давайте ближе к делу, а то меня медицина поторопить может.
— Куда уж ближе. Проторчали выходные у Фролова. Курили… Потихоньку и я на иглу присаживался. Не ихними, конечно, лошадиными дозами. А что делать?.. Перед глазами тюрьма стоит. Свалить бы из города, да некуда. В Ташкент без сырья и с долгом в сорок тысяч и соваться не думай. Джекки тоже в безвыходе. Не сегодня-завтра узнают гурьевские, кто он такой, сам Фролов и пришьет. А меня прицепом. Только и оставалось, что за Фришмана приняться… Вот кого-кого, а пузатого убивать никто не собирался. Они с Фроловым давние знакомые, вместе щупали казну. Да и краденое купить Борис Ильич был не дурак. Короче, сам замазан — с доносом не пойдет.
— И не побоялись? Ведь за его домом была слежка?
— Нутром почуяли. Потом с утра в «Сатурн» заехали. Я представился милиционером и узнал, что Фришман будет днем. Притаились за углом, в тенечке. Скинул я пиджак, галстук развязал — от жары все лицо пот заливает…
— Короче.
— Понятно. Фришман подрулил один. Какие-то «Жигули» проскочили. Пошарили глазами — вроде чисто… Взяли его у калитки. Объяснили, что нужно прокатиться.
— А ухо отхватили в качестве платы за проезд?.. Не хотел бы я оказаться вашим пассажиром. Впрочем, это уже никому не грозит.
— Считаете, что вышка мне маячит?.. А за что? — заволновался Жангалиев. — За ухо ворюги!? Да он натаскал у государства миллионов больше, чем у вас звездочек на погонах.
— Так у меня всего одна, — улыбнулся майор.
— И одного хватит… Но я же никого не убивал. У Джекки спросите. Он на меня вешать не будет…
— А к чужим деньгам, значит, не прикасались? Фришмана не уговаривали поделиться?
— Они такие же чужие, как и мои. Грамотно украдены — вот и все. А я так не умею. Теперь, конечно, что — все на меня, — губы у него задергались. — Все подпишу… Только подтвердите, что сам рассказал. Мне же только тридцать… — Жангалиев глухо всхлипнул.
На звук в палату заглянул охранник. Корнеев позвал его. Вслед за ним в дверях показался Гофман. Заметив егоукоризненный взгляд, майор выключил диктофон и стал собираться.
— Мы кончили, Иосиф Аронович, все, ухожу. Не буду расстраивать вашего больного.
— Нет, нет, спрашивайте, я скажу, — Жангалиев сделал слабую попытку приподняться.
— У нас с вами еще много бесед впереди. Тем более, что скоро вас переведут к нам.
Покинув палату, майор спустился в вестибюль, где егоуже поджидал Тимошин.
— Как там Фришман?
— По-прежнему.
— Не желает, значит, Борис Ильич исповедоваться? А зайду-ка я к нему, задам пару вопросиков.
— Заговорил Жангалиев?
— Еще и как! Ты подожди. Может, понадобишься.
— Ладно.
Первое, что увидел Корнеев, войдя в палату, были глаза Фришмана. Белесые, выкатившиеся из орбит, остановившиеся. Рот был полуоткрыт, в углах еще пузырилась слюна, словно председатель «Сатурна» собирался выкрикнуть что-то, но внезапно в изумлении остановился. Он не дышал.
Диагноз был однозначен. Один из свежих уколов на локтевом сгибе оказался роковым. Вместе со смесью глюкозы и сердечных средств в вену были введены оказавшиеся гибельными пара кубиков обычного воздуха. Сердце остановилось, почти мгновенно…
Гофман сокрушенно жаловался майору:
— Господи, напасть-то какая!.. Что же теперь будет? Чудовищно!.. Раненого, доверившегося медицине, добивают на больничной койке. Теперь поползет по городу, как в недоброй памяти времена: «Убийцы в белых халатах!», И ведь ваших сотрудников, товарищ майор в этот момент в больнице хватало!
— Ну что ж, Иосиф Аронович… Это к лучшему. Пойдем по горячим следам. Тимошин, — обратился он к стоявшему рядом лейтенанту, — вызывайте подкрепление и займитесь списочным составом. Выясните, кто из медперсонала входил в палату.
— Вы подозреваете моих работников? — спросил Гофман, когда Тимошин ушел.
— В первую очередь. Незнакомого Фришман к себе бы не допустил. Не говоря уже об инъекциях… За последнее время он приобрел столько деятельных и опасных врагов, что ему приходилось соблюдать крайнюю осторожность.
— Но ведь факт, — занервничал Гофман, — что после посещения палаты вашим сотрудником, никто больше живым Фришмана не видел.
— Кроме убийцы, — хладнокровно заметил майор. — А я убедился, что в больнице порядок таков, что человеку в белом халате, тем более женщине, ничего не стоит проникнуть в любую палату.
— Ну, мы не исключение, — обиженно поджал губы Гофман. — Вы полагаете, что за три дня пребывания Фришмана у нас, среди медперсонала был сформирован заговор с целью его уничтожения?
— Эту версию тоже нужно проверить. А пока… Иосиф Аронович, что вы знаете о соседе Фришмана по палате?
— Он-то как раз полностью исключается. У него перелом двух ребер, трещина основания черепа и изрезанные стеклом ягодицы.
— Где это его так угораздило?
— Повздорили с дружком. Подрались… Разбив стекло, выпали со второго этажа, где находилось кафе. Дружок отделался легкими царапинами, а этот — у нас.
— Вы мне не поможете переговорить с ним?
— Попробуем, — пожал плечами врач, — но за успех не ручаюсь.
В палате Корнеев много времени провел у кровати тяжело больного, за состоянием которого неотрывно следил Гофман. В сознание парень приходил редко, но в эти промежутки кое-что соображал, роняя обрывочные слова:
— Про укол… Он спросил: «Что так рано сегодня?.. Вы такая прелесть, что дух захватывает…» Я хотел, — парень облизнул пересохшие губы, — глянуть на эту прелесть… Не могу повернуться… А Боря разливается. «Выпишусь — вы должны мне свидание… Ваша головка солнышком освещает мрачную палату…» Что-то, вроде этого, а может, путаю… приснилось, — парень отключился, Гофман дал тревожный знак, что пора заканчивать.
Томившиеся у кабинетов, и процедурных больные и не подозревали, что в стенах больницы идет лихорадочная охота. Тимошина майор нашел в кабинете, специально для него выделенном. Он уже вызвал к себе нескольких медработников, но допрос, еще не начинал.
— Докладывай, Тимошин.
— В интересующий нас отрезок времени в больнице находились сто четырнадцать медработников, из которых тридцать восемь не имеют убедительного алиби, то есть никто из коллег или больных не может засвидетельствовать их местопребывание. Их-то я и вызвал в первую очередь.
— Нормально. Есть дополнительные данные. Особенно внимателен будь к блондинкам. Сосед Фришмана по палате подсказал…
— Хорошо, что у нас Казахстан, а не Прибалтика.
— Наши тоже хороши. Кто это сказал — если женщине нечем заняться, она либо красит волосы, либо переставляет мебель… Давай, приглашай.
— По цвету волос?
— Всех подряд. А я к прокурору — и за Коробовой.

* * *
В отношении того, что не миновать разноса со стороны начальства, Корнеев не сомневался. И заслужил: просчеты сменялись просчетами, ошибки громоздились на ошибки, а в результате — новые жертвы. Труп Ачкасова — единственного серьезного фигуранта по делу — так и не найден. Толстяк-таксист не годится на роль изворотливого убийцы. Хотя, чтобы воткнуть шприц в вену, особой изворотливости не требуется. Белокурая сестра могла попросту сделать предыдущий укол, или вовсе померещиться прикованному к постели свидетелю. Как бы то ни было, а для одной блондинки уж точно пришла пора.
Впрочем, ехать за Коробовой не пришлось, но санкция прокурора пригодилась. Светлана Николаевна объявилась сама, точнее — была доставлена в управление еще до того, как Корнеев успел выйти из кабинета.
Наблюдение за ее домом принесло, наконец, плоды. Пухлый водитель, выбравшийся из лихо затормозившего такси, успел сделать от калитки вглубь двора только несколько шагов. Овчарка, притаившаяся за кустом, ринулась на него, оскалив пасть. Она успела рвануть таксиста за бедро, пока его не спасла хозяйка, выскочившая на крыльцо с отчаянными воплями.
— Еще немного, и пришлось бы стрелять, — докладывал стажер, дежуривший в наблюдении. — Не ждать же, пока загрызет толстяка… Короче, доставили сюда обоих — и хозяйку, и таксиста. Фамилия — Кельбаев. Его сейчас перевязывают. С женщиной будете говорить? Она в коридоре. Или не надо было трогать?
— Зови.
Белокурая, в ярком гриме, Коробова кокетливо уселась на скучный казенный стул, смирно уложив на колени пухлые руки.
— Игорь Николаевич, миленький, я так перепугалась, так перепугалась… в дом какой-то громила ввалился, а за ним еще, еще… Я же не знала, что это — свои… Думала, бандиты… Я ведь и в магазин теперь редко выхожу. Если б кто шепнул, что меня охраняют, я бы по-другому себя вела:
— Не сомневаюсь, — сухо бросил майор.
— И давно мне такая честь?
— Дольше, чем вы предполагаете. И ваши встречи с троицей гостей для нас не секрет.
— О чем вы говорите?.. Троица… масленица… — улыбка на ее лице утратила игривость. — Что происходит?
— Этих убийств могло и не быть. Если бы вы, Светлана Николаевна, не побоялись и сообщили нам о появлении бандитов.
— Ну да, вам легко рассуждать!.. А Юлеев!.. Да когда я узнала, что с ним сделали…
— То же, что и с Даулетом Сербаевым.
— — А что, требовалось, чтобы и со мной?
— Кого вы испугались? Швали — наркоманов, насильников, которые действуют исподтишка, а при виде милицейской фуражки не знают, куда бежать! Не оружием они сильны, а тайным страхом и пособничеством вам подобных.
— Как у вас все гладко!.. Насильников?.. А что же вы, если следили за мои домом, не вступились за меня? Допустили, чтобы надо мной надругались!..
— Сейчас не время дискутировать. Не до этого… Можете подать заявление об изнасиловании. Преступники пойманы, уверен, что отпираться они не будут. Допускаю, что в чем-то мы и ошиблись.
— В чем-то!.. — передразнила Коробова. — Делаете вид, что все знаете, а доказательств-то и нет, — пошла она в наступление. — Я этих бандитов никогда не видела и говорить об этом не желаю.
— Не настаиваю. Но ваш дом буквально усеян отпечатками их пальцев… Соседи показали, что видели, как все трое заходили к вам, оставив машину в переулке, а вы собаку придерживали. И их показания в сумме перевесят запирательство даже такой гостеприимной хозяйки, как вы. Кстати, Жангалиев просил узнать, как там его рубашка, которую он оставлял вам зашить и постирать, готова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24