— Графиня владеет не только землями, но и огромным состоянием, оцениваемым в четыреста тысяч дукатов. Вашему высочеству потребуются деньги на содержание огромной армии под Бергамо, а ресурсов вашей казны едва ли хватит для этого. Конечно, можно увеличить налоги. Но, мне думается, вашему высочеству прекрасно известно, какими осложнениями подобная мера грозит для принца, вступающего на новый престол. И у графини в избытке имеются не только земли и нужные вам деньги, — все капитаны армии Фачино поклялись в верности ей.
— Мессер Белларион, вы начинаете повторяться.
Белларион взглянул на него и улыбнулся.
— Я думаю, никогда прежде не случалось принцу вести к алтарю более богатую невесту.
— Невесту? — у Филиппе Марии отвисла челюсть, и он с неподдельным ужасом уставился на Беллариона.
— Разве это не лучшее решение, ваше высочество? Разве вы удовлетворитесь одним лишь согласием графини помочь вам, когда сможете с полным правом и по своему собственному усмотрению распоряжаться всеми ее средствами?
Принц закрыл наконец-то свой рот, медленно облизал пересохшие губы и злобно прищурил на него свои маленькие хитрые глазки.
— Вы предлагаете мне жениться на вдове Фачино, которая вдвое старше меня? — медленно, словно взвешивая каждое слово, проговорил он.
Белларион расхохотался.
— Что вы, ваше высочество! Как могу я делать такие предложения! Я даже не знаю, что синьора скажет на это. Но если ей захочется стать герцогиней, она найдет способ сделать вас герцогом.
Филиппе Мария обессиленно откинулся на спинку своего кресла. На его лбу выступили крупные капли пота, и он смахнул их тыльной стороной ладони. Затем он задумался, поглаживая многочисленные складки своего огромного подбородка, и в его тусклых глазах постепенно начал появляться блеск.
Наконец граф вновь протянул руку к колокольчику, и на этот раз Белларион уже не стал вмешиваться — он догадался, что алчность и похоть взяли верх в душе этого тучного, застенчивого юноши.
Он откланялся и ушел, унося в своем сердце горечь от осознания того, как дорого могут обойтись женщине ее неуемное тщеславие и распущенность. Однако он считал, что выполнил свою задачу: она получит то, чего так добивалась, и это будет ей наказанием.
Глава VII. ПРИНЦ ВАЛЬСАССИНА
Как Белларион предполагал, так оно и случилось: на двадцать втором году жизни Филиппе Мария обвенчался с тридцатидевятилетней овдовевшей графиней Бьяндратской. Амбиции, однажды уже подтолкнувшие ее выйти замуж за человека вдвое старше ее, вновь заставили ее согласиться на неравный брак — на этот раз с юнцом почти вдвое ее моложе. И самое печальное заключалось в том, что у нее не хватило мудрости предвидеть осложнения, которыми чревата подобная разница в возрасте; ей даже не пришло в голову, что претензии, которые она высказывала на этот счет Фачино, однажды будут в полной мере возвращены ей этим хитрым, скрытным и жестоким принцем, в чье полное распоряжение она столь опрометчиво отдала себя и свои обширные владения.
Тщетно Эсторре Висконти пытался не допустить на узурпированный им престол законного наследника. Филиппе Мария и Карманьола, возглавивший семитысячную армию, подошли к Милану, а Белларион остался осаждать Бергамо. Торопясь поскорее сломить сопротивление Малатесты, он предложил тому почетную сдачу и выход из города с оружием в руках. Малатеста согласился и, оставив в Бергамо сильный гарнизон во главе с надежным командиром, Белларион поспешил со своей армией присоединиться к Филиппе Марии.
Однако, простояв почти месяц под стенами Милана, им ни на шаг не удалось приблизиться к своей цели: Эсторре Висконти, в отчаянной попытке удержать город, призвал в миланское ополчение всех мужчин, способных держать в руках оружие.
Тогда Белларион решился на хитрость, и однажды внимание защитников города было привлечено звуками трубы, раздавшимися со стены замка Порто-Джовия, который его кастелян Вимеркати удерживал против Эсторре. Затем глашатай зачитал воззвание к жителям осажденного города, в котором Филиппе Мария торжественно обещал, что воздержится от грабежа, насилия и каких-либо преследований, если миланцы добровольно сдадутся своему законному правителю.
Новость мгновенно разнеслась по городу, и еще до наступления темноты все те, кого Эсторре силою привлек в свои ряды, дезертировали.
На другое утро он с горсткой наемников, оставшихся верными ему, предпринял отчаянную вылазку и с трудом прорвал кольцо осады, в то время как миланцы открывали Филиппе Марии ворота, расположенные на другом конце города.
Филиппе Мария вступил в столицу с относительно небольшим эскортом, за которым следовало изрядное количество груженных хлебом телег, — голод уже начинал железной хваткой брать Милан за горло. Приветствуемый восклицаниями — «Да здравствует герцог! », он проехал по городским улицам и заперся в замке Порто-Джовия, который отныне стал его резиденцией. Старый Бролетто, с его развлечениями и бурной придворной жизнью, был не для Филиппе Марии, чья мрачная, расчетливая и одновременно трусливая натура желала безопасности и уединения.
Филиппе Мария щедро наградил своих капитанов за поддержку, оказанную ему в возвращении герцогской короны, и самых больших почестей удостоился, конечно, Белларион, которому, как считал сам Филиппе Мария, он был обязан всем. Герцог не только подтвердил права Беллариона на наследственное владение Вальсассиной, но и образовал из лена независимое княжество. Белларион остался главным маршалом и военным советником герцога, и именно благодаря его активной деятельности в течение лета и осени 1412 года герцогство окончательно очистилось от мятежников, вновь начавших было производить в нем возмущения.
В государстве наконец-то восстановились страстно желаемые всеми мир и покой, вновь начали процветать ремесла, освободившиеся от помех, сдерживавших их развитие со времени смерти Джангалеаццо, расцвела торговля, предвещая скорое возвращение былого процветания, и люди стали возносить благословения своему хитрому, застенчивому правителю, которого они так редко видели.
Вполне возможно, что Филиппе Мария удовлетворился бы имевшимися у него владениями и распустил бы значительную часть своей весьма обременительной для казны армии. Но Белларион постоянно нашептывал ему на ухо о необходимости дальнейших действий и в ответ на его робкое сопротивление всегда приводил не терпящий возражений аргумент:
— Неужели вы позволите разбойникам, сумевшим урвать куски из наследства вашего отца, беспрепятственно наслаждаться награбленным? Неужели вы окажетесь недостойным его славы и имени, синьор герцог?
Надо сказать, что Белларион проявлял изрядное лицемерие, твердя об этом. Целостность наследия Висконти заботила его ничуть не больше, чем сохранение единства английского королевства. Но он знал, что решение низложить тиранов, утвердившихся в различных частях вотчины Джангалеаццо, прозвучит как глас трубы в судный день для Теодоро Монферратского. Долго и терпеливо ждал Белларион того часа, когда герцог, уступив наконец его увещеваниям, велел собрать государственный совет, чтобы определить на нем наилучший порядок дальнейших действий. Белларион предложил начать с возвращения Верчелли — города, который, как никакой другой, угрожал безопасности герцогства.
— Мне странно слышать подобное высказывание из ваших уст, синьор Белларион, — немедленно заявил Беккария, государственный министр герцога. — Помнится, в свое время вы сами вместе с графом Бьяндратским уступили Верчелли во владение маркизу Теодоро.
— Ничего странного в этом нет, синьор, — возразил ему Белларион. — Дело в том, что тогда я являлся союзником маркиза Теодоро, но теперь, когда мы с ним оказались в разных лагерях, разве удивительно, что я выступаю за то, чтобы отобрать у него этот город?
Наступило молчание. Дремавший в своем огромном кресле Филиппе Мария оглядел собравшихся.
— Какова точка зрения военных? — поинтересовался он.
Никто из капитанов не высказал еще своего мнения, и своим вопросом герцог предлагал им приступить к обсуждению предложения Беллариона.
— Я абсолютно согласен с Белларионом, — ответил ему могучий Кенигсхофен. — Я знаю его достаточно давно, чтобы не сомневаться в правильности его суждений.
Джазоне Тротта немедленно поддержал Кенигсхофена, и то же самое сделали Вальперга и Марсалья.
— А вы, синьор? — обратился Филиппе Мария к молчавшему до сих пор Карманьоле.
Тот вскинул свою белокурую голову, и Белларион приготовился к схватке. Но, к его удивлению, Карманьола, пожалуй, впервые за все время их общения оказался на его стороне.
— Я согласен с Белларионом, ваше высочество, — сказал он. — Все, кто был рядом с синьором Фачино тогда, когда заключался договор с Монферрато, отдавали себе отчет в том, что передача маркизу Теодоро Верчелли — вынужденная мера, являвшаяся уступкой его непомерным амбициям. Я считаю, что оккупация им Верчелли представляет собой серьезную угрозу для герцогства.
— Не забывайте, синьоры, — попытался возразить им Филиппе Мария, — что в моих руках находится ценный заложник — маркиз Джанджакомо, от чьего имени правит маркиз Теодоро. Мне кажется, что присутствие племянника у нас является залогом лояльности к нам со стороны его дяди. Почему вы смеетесь, Белларион?!
— Мы добивались получения его в заложники, ваше высочество, только лишь для его собственной безопасности, а вовсе не для того, чтобы заручиться поддержкой Теодоро. Карманьола напомнил всем нам о непомерных амбициях маркиза, и я могу заверить вас, что он хочет сидеть на монферратском престоле суверенным правителем, а не простым регентом. Пусть ваше высочество сами решают, сдержит ли маркиза Теодоро угроза применения насилия к Джанджакомо.
Последовала короткая дискуссия, а затем Филиппе Мария объявил, что должен подумать, прежде чем принять решение, и распустил совет.
Выйдя от герцога, принц Вальсассина взял под руку Карманьолу и потащил его в сторону — к немалому удивлению остальных капитанов, привыкших к холодности в отношениях этих людей.
— Мессер Франческо, вы окажете мне огромную услугу, если отправите письмо к принцессе Валерии и ее брату с настойчивой просьбой немедленно прибыть в Милан и подать герцогу петицию о восстановлении в правах Джанджакомо. Он уже совершеннолетний, и только его отсутствие в Монферрато позволяет Теодоро узурпировать принадлежащий ему трон.
Карманьола подозрительно взглянул на него.
— Почему бы вам самому не отправить такое письмо?
Белларион пожал плечами и беспомощно развел руками.
— Принцесса мне не доверяет и поэтому может неверно истолковать мою просьбу.
— Что вы затеваете? — спросил Карманьола, не отрывая от него пристального взора.
— Я вижу, вы тоже сомневаетесь в моей искренности.
— Как всегда, синьор.
— В ваших устах это звучит как комплимент.
— Не понимаю, почему вы так считаете.
— Потому что косвенным образом вы констатируете постоянство моих устремлений. Вы прямолинейны, Карманьола, и за это вас можно уважать. Я действую окольными путями, но, если вы поймете, почему я вынужден так поступать, вполне вероятно, что вы тоже проникнетесь уважением к моим методам. Вы спрашиваете, что я затеваю, и я отвечу вам. Я давно веду игру, в которой пришла пора сделать последний ход. Союз между Фачино и Теодоро тоже был одним из ходов в этой игре, равно как и получение в заложники Джанджакомо, оккупация маркизом Теодоро Верчелли и возведение его на генуэзский престол. Моей единственной целью, однако, являлось раздразнить Теодоро и кинуть ему такую кость, чтобы, схватив ее, он начал представлять собой очевидную угрозу для герцогства и чтобы все, включая самого герцога, смогли наконец-то осознать необходимость обуздать его.
Глаза Карманьолы расширились от изумления.
— Клянусь святым Амброджо, вы глубоко копаете!
— Я совершенно откровенен с вами, — улыбнулся Белларион, — и говорю все это сейчас для того, чтобы победить ваше недоверие и заручиться вашей поддержкой.
— Вы хотите сделать меня пешкой в своей игре?
— Разве Франческо Бузоне Карманьола может быть чьей-то пешкой?
— О Боже, конечно, нет! Я рад, что вы наконец поняли это.
— Неужели я стал бы разговаривать с вами, если бы у меня были сомнения на этот счет? — сказал Белларион, пытаясь убедить своего собеседника в том, в чем сам совершенно не был уверен.
— Скажите мне, какую цель вы ставите перед собой?
Белларион вздохнул.
— Скорее всего, мне просто нравится то, чем я занимаюсь. Фачино как-то раз назвал меня прирожденным стратегом, и я остаюсь им не только на поле битвы, но, в более широком смысле, и в жизни. Вряд ли что-то иное движет мною, — с оттенком задумчивости закончил он и неожиданно добавил: — Так вы отправите письмо?
Теперь настала очередь Карманьолы задуматься. Он тоже отнюдь не был лишен амбиций, и сейчас он ясно увидел, как можно было бы использовать этого изобретательного капитана для достижения своих целей.
— Я сам отправлюсь в Меленьяно, — заявил он.
Он так и сделал, и встреча с ним несколько подняла удрученное настроение принцессы Валерии, уже почти отчаявшейся когда-либо увидеть осуществление своих надежд.
Со свойственной ему прямотой — единственной достойной уважения чертой, которую сумел подметить в нем Белларион, — он перешел сразу к делу, и принцессе Валерии было невдомек, что на этот раз только его манеры можно было назвать прямолинейными.
— Синьора, я пришел для того, чтобы предложить вам принять участие в восстановлении прав на престол вашего брата. Подайте петицию герцогу, и он непременно согласится прогнать этого негодяя Теодоро с узурпированного им трона, о чем я уже давно прошу его.
У нее перехватило дыхание.
— Вы просили об этом герцога? Вы, синьор? Подождите, я немедленно пошлю за своим братом, чтобы и он мог поблагодарить вас, пусть он знает, что в этом мире у него есть хотя бы один верный друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49