Что я знаю о любви? Для чего мне любовь?
— В тебе сейчас говорит монах, которого чуть было не сделали из тебя! Я готова поклясться, что ты внутренне содрогаешься, произнося это слово — «любовь». В монастыре тебя, наверное, учили остерегаться любви.
— Увы, там вообще ничего не говорилось о ней. Но моя интуиция велит мне не строить иллюзий, чтобы не выглядеть посмешищем. Я всего лишь безродный Белларион, появившийся на свет в лачуге, выросший в конуре и воспитанный только лишь из жалости.
— О, какая скромность. Поистине смирение, достойное святого. Я пыль, в ложном самоуничижении восклицаем мы, но наша непомерная гордость в то же самое время нашептывает нам совсем иное: и вот кем я стал, вот какое чудесное дерево выросло на такой простой почве. Взгляни на себя повнимательнее, Белларион.
— Этим, синьора, я постоянно пытаюсь заниматься.
— Вероятно, ты делаешь это не совсем искренне.
— Разве искренность заключается в том, чтобы заниматься самовосхвалением?
— Ну, что ты, зачем? Разве сам Фачино успел достичь большего в твои годы? А ведь он тоже рос в нищете, и у него не было ни твоей внешности, ни учености, ни умения держаться.
— Синьора, вы хотите развить во мне тщеславие.
— Для твоего образования это ничуть не помешало бы. Вспомни Оттоне Буонтерцо, бывшего собрата Фачино по оружию. Как и ты, он родился в конуре. Но он не сводил взора со своей звезды. Мужчины становятся теми, кем мечтают стать. Так что выше голову, Белларион.
— И разбей себе нос, споткнувшись о первое же препятствие, которое попадется тебе на пути.
— Ты думаешь, это часто случается? Оттоне — тиран note 69 Пармы и суверенный государь. Фачино добился бы того же, но у него не хватило духу. Впрочем, в других вещах ему не занимать смелости. Например, он женился на мне, единственной дочери графа Тенды, а ведь мое положение было ничуть не ниже, чем у твоей монферратской принцессы. Но, возможно, она затмевает меня своими достоинствами. Вероятно, она более красива, — как по-твоему, Белларион?
— Синьора, — медленно, с оттенком торжественности ответил тот, — я никогда не встречал женщины красивее вас.
Графине показалось, что она услышала в его словах иной, более глубокий смысл, и манера, с которой они были произнесены, как будто подтверждала ее догадки. Она залилась краской смущения, вновь спрятала свой взор под длинными ресницами и еле заметно улыбнулась. Затем протянула руку, и на мгновение ее пальцы коснулись запястья Беллариона, ехавшего рядом с ней.
— Это правда? — проговорила она.
— Правда, — просто ответил он, слегка озадаченный ее реакцией.
Она вздохнула и опять улыбнулась.
— Я рада, очень рада, что ты так думаешь обо мне. Я всегда хотела этого, Белларион, но боялась, что твоя монферратская принцесса может… может оказаться помехой.
— Не понимаю, о какой помехе вы говорите. Всем, чем я обладаю, я обязан синьору графу. С моей стороны граничило бы с черной неблагодарностью быть кем-то иным, чем вашим покорным слугой — вашим, синьора, и самого графа.
Она вновь взглянула на него, и на этот раз по ее лицу разлилась странная бледность, а в глазах, всего лишь секунду назад столь ласковых и зовущих, появился стальной блеск.
— О, так, значит, ты говоришь о благодарности.
— А о чем же еще?
— В самом деле, о чем? Благодарность — величайшая из добродетелей. И разве ты не обладаешь всем набором добродетелей, Белларион?
Ему показалось, что она смеется над ним. Они въехали под сень раскидистых деревьев близлежащего перелеска, защитившего их от порывов северного ветра, но, чтобы смягчить возникший между ними холодок, требовалось нечто совсем иное.
Глава IV. ПРЕДВОДИТЕЛЬ
В ту осень 1407 года Фачино Кане впервые за последние десять лет позволил себе ненадолго удалиться от исполнения хлопотных обязанностей наместника и посвятил весь свой досуг образованию Беллариона. Фачино был одной из тех деятельных натур, которые просто не способны найти удовлетворение в ничегонеделании, но здесь, в Аббиатеграссо, он откровенно наслаждался тишиной и покоем и не раз говаривал, что никогда не чувствовал себя счастливее, чем этой осенью.
— Чем плоха такая жизнь? — как-то раз заметил он, совершая вместе с Белларионом вечернюю прогулку в парке, где паслись благородные олени.
— А что в ней хорошего? — возразил Белларион. — Человек создан совсем для другого. Я постепенно начинаю приходить к мысли, что монастырское умиротворение сродни скуке пастбища для скота.
— Ты быстро учишься, — улыбнулся Фачино.
— Мне просто есть с чем сравнивать, — ответил Белларион. — Вам нравится отдыхать здесь, как уставшему человеку приятно лечь в кровать после трудного дня. Но вряд ли кому захочется проспать всю свою жизнь.
— Дорогой философ, тебе нужно сочинить целую книгу подобных высказываний, чтобы люди могли черпать в ней сведения о жизни и не скучать.
Однако Фачино недолго предстояло наслаждаться столь понравившимся ему бездействием. Почти ежедневно в Аббиатеграссо стали приходить слухи о волнениях и беспорядках в Милане, и однажды, незадолго до Рождества, когда обильный снегопад вынудил их просидеть все утро возле пылающего камина в огромном зале охотничьего дворца, Фачино высказался за скорое возвращение в город.
Одно упоминание об этом вывело из себя графиню Бьяндратскую, уютно устроившуюся в кресле из орехового дерева.
— Ты ведь обещал, что мы останемся здесь до весны, — обиженным тоном произнесла она.
— Откуда мне было знать, что герцогство так быстро станет разваливаться на части, — ответил он.
— Ну и что? Разве это твое герцогство? Хотя оно давно уже было бы твоим, стоило тебе только захотеть.
— Тебе не терпится стать герцогиней, верно? — улыбнулся Фачино. Его голос звучал ровно, однако в нем ощущался скрытый оттенок горечи. К этой теме они возвращались уже много раз, хотя в присутствии Беллариона она возникла впервые. — К сожалению, на пути к этому существуют препятствия, преодолеть которые мне не позволяет мое понятие чести. Хочешь, чтобы я перечислил их?
— Я помню все их наизусть, — она недовольно надула губы, полные и красные, свидетельствовавшие о сильных внутренних переживаниях. — Однако никакие препятствия не смутили ни Пандольфо, ни Буонтерцо, а ведь их происхождение ничуть не выше твоего.
— Давай оставим в стороне вопрос о моем происхождении, дорогая.
— Ты не любишь, когда тебе напоминают о нем, — со злорадством в голосе поддела его графиня.
Он повернулся к ней спиной и подошел к одному из высоких слюдяных окон, шаркая ногами по полу, густо усеянному сосновыми иголками и веточками вечнозеленых растений, которые заменяли в зимнее время традиционную камышовую подстилку. Секунду он молча стоял у окна и разглядывал неуютный зимний пейзаж.
— Снег как будто усиливается, — произнес он наконец.
— Он еще сильнее валит на холмах возле Бергамо, где правит Пандольфо… — не желала уступать она.
Он резко повернулся к ней.
— И еще не разошелся на равнине неподалеку от Пьяченцы, где тираном Оттоне Буонтерцо, — с сарказмом в голосе перебил он ее. — Если вы не возражаете, синьора, давайте сменим тему.
— Нет, я возражаю.
— А я настаиваю, — в его голосе появились стальные командирские нотки.
Графиня рассмеялась и поглубже закуталась в свое роскошное горностаевое манто.
— Ну конечно, твоя воля — закон. И как только тебе надоест деревенская скука, мы тотчас уедем отсюда.
Он озадаченно поглядел на нее и нахмурился.
— Послушай, Биче note 70, — медленно проговорил он, — я и не подозревал, что тебе так нравится в Аббиатеграссо. Я помню, как ты сопротивлялась всякий раз, когда мы отправлялись сюда, и наш последний отъезд три месяца назад не составил исключения.
— Что, однако, не мешало тебе чуть ли не силком тащить меня.
— Не уклоняйся от ответа, — приблизился он к ней. — С чего это ты вдруг почувствовала привязанность к этому месту? Почему ты не хочешь вернуться в Милан, к развлечениям дворцовой жизни?
— Если ты собираешься искать всему причины, то считай, что я теперь предпочитаю созерцательность суете. Да и во дворце нынче не так уж весело. Но я легко могу себе представить, каким бы стал двор, будь у тебя хоть крупица честолюбия. Окажись на твоем месте кто угодно: Буонтерцо, Пандольфо, дель Верме, Аппиано, — любой из них давно бы стал герцогом, сумей он только снискать такую любовь народа, какой пользуешься ты.
— Меня любят только потому, что считают верным и честным, Биче, — не теряя самообладания, ответил Фачино. — Но это мнение изменится в тот самый момент, когда я стану узурпатором и буду вынужден править железной рукой, и вскоре…
— Значит, до сих пор ты правил… — попыталась она перебить его, но он продолжал:
— …вскоре меня будут презирать так же, как Джанмарию; со всех сторон мне начнут угрожать войной, и герцогство станет одним большим полем битвы.
— Точно так же было в самом начале правления Джангалеаццо. Однако это не помешало возвыситься ему, и Миланскому государству тоже! Победоносные войны всегда способствуют расцвету нации.
— Безалаберность Джанмарии довела Милан до нищеты. Как можно сейчас выжать из горожан достаточно денег, чтобы нанять войска для защиты государства? Поверь мне, это единственная причина, по которой осмелели Пандольфо, Буонтерцо и им подобные. Ты стала графиней Бьяндратской и будь довольна своим положением. А я постараюсь выполнить свой долг по отношению к сыну человека, которому я обязан всем, что имею, включая и свой титул.
— Ты дождешься, что однажды к тебе подошлют наемного убийцу. Чем отплатил тебе Джанмария за твою преданность? Сколько раз он уже пытался выбить тебя из седла?
— Я не собираюсь ни перевоспитывать его, ни переделывать себя.
— А хочешь, я скажу тебе, кто ты? — она резко подалась вперед в своем кресле, и черты ее лица очерствели от презрения и с трудом сдерживаемого гнева.
— Пожалуйста, говори, если от этого тебе станет легче. Мнение женщины не сделает меня ни лучше, ни хуже, чем я есть.
— Ты дурак, Фачино!
— Благодари Бога, что мое терпение лишний раз подтверждает это.
С этими словами он повернулся к ней спиной и вышел вон из зала. Словно забыв обо всем, она осталась сидеть в своем кресле, сгорбившись и подперев лицо руками, я невидящим взором глядела на огонь.
— Белларион, — позвала она наконец.
Но никто не отозвался. Она обернулась и увидела, что его кресло пусто, а в зале нет никого, кроме нее. Она раздраженно пожала плечами и вновь повернулась к огню.
— Он тоже дурак, слепой дурак, — сообщила она языкам пламени, пляшущим на огромных поленьях.
Они вновь собрались все вместе уже за обедом.
— Мы сегодня же возвращаемся в Милан, синьора, — спокойно сказал ей Фачино. — Я попрошу тебя поторопиться со сборами.
— Как сегодня! — со страхом в голосе воскликнула она. — О, ты нарочно решил досадить мне, чтобы показать свое главенство. Ты…
Прерывая ее, он многозначительно поднял руку, показывая ей письмо
— длинный, плотно исписанный кусок пергамента. Он велел слугам оставить их и вкратце пересказал полученные им новости.
Габриэлло от имени герцога писал, что Милану угрожает серьезная опасность. Эсторре Висконти, незаконнорожденный сын Бернабо, и Джованни Карло, его внук, совершили нападение на Милан и сожгли предместье около Тичинских ворот. В городе вот-вот разразится голод, и жители готовы взбунтоваться.
В довершение ко всему Оттоне Буонтерцо собирает армию, намереваясь вторгнуться в герцогство и извлечь максимальную выгоду из смуты. Его, Фачино, умоляют немедленно вернуться и возглавить защиту Милана.
И ты, как верный слуга, готов броситься выручать своего господина. Ты заслужил, чтобы Буонтерцо еще раз, как и год назад, выпорол тебя. И если ему это удастся, то уж он-то не упустит своего шанса стать герцогом Миланским. Он настоящий мужчина, этот Буонтерцо.
— Он будет герцогом Миланским только через мой труп, Биче, — улыбнулся Фачино. — И если это все-таки случится, постарайся не упустить возможность стать герцогиней — выйди за него замуж. Будь уверена, он укажет тебе, какое место должна занимать супруга в доме.
Все в спешке пообедали и через час были готовы к отъезду. Они отправились налегке, в сопровождении лишь нескольких слуг да двух десятков улан; рота швейцарцев под командованием Вернера фон Штоффеля и весь их багаж должны были прибыть в город на другой день.
Но в последний момент Фачино, пребывавший в задумчивости с тех пор, как встал из-за стола, отозвал Беллариона в сторону.
— У меня есть к тебе поручение, мой мальчик, — сказал он и достал из-за пазухи сложенный вчетверо пергамент. — Возьми десяток всадников и скачи во весь дух в Геную к Бусико, наместнику французского короля. Ты вручишь это письмо лично ему в руки. Теперь слушай: в нем изложена моя просьба нанять тысячу французских кавалеристов. Я готов заплатить за это хорошие деньги, но он жадный малый и может запросить больше. Я наделяю тебя полномочиями удвоить сумму, указанную в письме, — на этот раз я не намерен рисковать, имея дело с Буонтерцо. Но не дай Бусико заподозрить, что мы в отчаянном положении, иначе он взвинтит цену до небес. Скажи, что мне нужны люди для карательной экспедиции против взбунтовавшихся миланских вассалов.
Они обнялись и расстались. Уже садясь в крытую карету, предназначенную для поездок в непогоду, графиня поинтересовалась:
— А где Белларион?
— Он не едет с нами, — ответил Фачино.
— Почему? .. Ты решил оставить его в Аббиатеграссо?
— Нет, для него есть другое дело. Я отправил его с поручением.
— Какое дело? Какое поручение? — встрепенулась она, и ее обычно сонные глаза ожили и округлились.
— Оно не представляет для него опасности, — отрывисто бросил Фачино и, чтобы избежать дальнейших расспросов, вонзил шпоры в бока своей лошади.
— Эй, там, поехали! — прокричал он, выезжая в голову их маленького каравана.
Когда они прибыли в Милан, уже сгущались сумерки, тысячи горожан, каким-то образом узнавшие о возвращении Фачино, собрались на главной площади приветствовать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49