https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Timo/
Вы думаете, я пошла бы на это ради кого-нибудь другого! Нет! Будь это хоть сама королева — а она, я слышала, тоже любит его, как вы и я!
— Не такой уж это большой риск, — возразила Марион, возмущенная дерзким тоном своей соперницы. — Вы-то, во всяком случае, не многим рискуете!
— Вот как! Ну, а вы, если бы вовремя явились и спасли его, а? Вы ничем не рискуете?
Марион повернулась и пошла к двери, не желая продолжать этот разговор, от которого у нее разрывалось сердце.
— Постойте! — воскликнула ее мучительница, словно наслаждаясь страданием своей жертвы. — Вы, кажется, огорчены, что лишились случая доказать мистеру Голтсперу свою дружбу? Вы хотите что-нибудь сделать для него? Так вот, оставайтесь здесь на моем месте и выпустите меня. А я обещаю вам рассказать об этом мастеру Голтсперу, как только его увижу. Поверьте, это будет услуга ему! Ну как, согласны?
— Дерзкая девчонка! Отстаньте от меня с вашими дурацкими предложениями! Я больше не желаю разговаривать с вами!
И Марион, дрожа от негодования и обиды, громко постучала в дверь, забыв о всякой осторожности и о предупреждениях часового.
Уайтерс уже давно сторожил у двери и мигом отодвинул засов.
Леди молча переступила порог и быстро пошла к воротам.
Когда Марион вышла из калитки, ее чуть не сбило с ног ветром. Дождь лил как из ведра, но она шла, не разбирая дороги, не замечая ни ветра, ни дождя.
В груди Марион тоже бушевала буря, и мрак, царивший в ее душе, не уступал мраку, окутавшему небо и землю.
Генри Голтспер более не существовал для нее. Ее даже не радовало его освобождение, хотя всего каких-нибудь полчаса назад она готова была на все, чтобы освободить его.
После того как она так долго мечтала о нем, после того как она, поборов свою стыдливость, сама открылась ему в любви, узнать, что ее покинули… нет, хуже! — просто пренебрегли ею ради вот этой грубой простолюдинки! О, как это было унизительно! Какой мучительной горечью была отравлена ее душа! С каким жгучим стыдом вспомнила она о своем ослеплении! И как она могла не видеть этого раньше, когда все это было так явно, у нее на глазах! Конечно, эта связь между ними существует уже давно. Только любовь могла побудить дочь лесника отважиться на такой шаг. И как она должна быть уверена в его любви, чтобы пойти на такое самопожертвование! Какая женщина решится на это ради человека, который ее не любит?
Так рассуждала Марион Уэд, хотя она рассуждала не совсем правильно.
Ведь это могла быть просто случайная связь, а не настоящая любовь. Принимая во внимание огромную разницу в общественном положении обоих, такая связь казалась бы наиболее вероятной.
Но если даже такое предположение приходило в голову Марион, ей от этого было ничуть не легче. Напротив, это еще сильнее заставляло ее чувствовать свое унижение.
Не помня себя, Марион бежала по темному парку и не заметила, как очутилась около веранды.
Но вместо того чтобы укрыться от грозы под ее кровлей, она остановилась у крыльца и, откинув капюшон, подставила свое пылающее лицо холодным струям дождя и яростному ветру, как будто надеясь, что это принесет ей облегчение. Так она стояла, ломая руки, и словно взывала к небесам.
— О! Если бы я могла излить свое горе в слезах, как эти черные тучи проливаются дождем! Завтра от них не останется и следа, небо будет светло и ясно, а для меня и завтра будет все тот же мрак! О Боже, мне больше ничего не осталось в жизни! Один мрак!
— Марион!
Голос этот раздался как будто с неба. Что это? Неужели ей показалось? Может быть, это отдаленный раскат грома? Но разве гром может звучать так нежно? Вот опять и где-то совсем близко:
— Марион!
Яркий свет молнии озарил хорошо знакомое ей лицо и высокую фигуру — перед ней стоял Генри Голтспер!
Глава 45. БУРЯ И ПОКОЙ
Чтобы объяснить присутствие здесь Голтспера, вернемся к тому моменту, когда он, выбежав из калитки, бросился в кусты, чтобы, минуя лужайку, незаметно пробраться к тому месту, где его дожидались Дэнси и Гарт. Он помнил, что где-то здесь поблизости, за кустами, начинался ров, окружавший усадьбу. Спуститься в него не представляло труда, так как он сейчас был без воды. Укрывшись за высокой стеной вала, Голтспер мог спокойно пройти по сухому дну и, обогнув дом, выйти к склону холма против западной стены. Если даже за ним сразу погнались, ров будет для него надежным укрытием.
Подойдя к откосу, Голтспер спрыгнул вниз и прежде всего сбросил с себя сковывавшую его движения юбку и плащ.
Затем он осторожно выглянул за парапет вала, чтобы удостовериться, нет ли за ним погони. Это было как раз в тот момент, когда часовой вышел за калитку посмотреть, не вернулась ли Бетси. Голтспер в темноте не мог видеть, но слышал, как стукнула щеколда, и до него донеслось бормотанье солдата.
Внезапно сверкнула молния, и глазам Голтспера предстала высокая женская фигура и изумленное лицо часового. Голтспер сразу узнал Марион Уэд, и в первое мгновенье его охватило чувство возмущения и боли.
Что привело ее сюда, в этот поздний час? Может быть, она пришла сюда на свидание со Скэрти?
Но эти ревнивые подозрения сразу сменились чувством бурной, ликующей радости, когда он увидел, как она протянула часовому пригоршню золота.
«Как я мог подозревать ее! — с раскаянием подумал Голтспер. — Она пришла ко мне в темницу. Я должен искупить свою вину перед ней! Скэрти украл перчатку — в этом нет сомнений. Если она пришла ко мне, если она, рискуя всем, решилась на такой отчаянный шаг, как смею я подозревать ее в кокетстве? Ах, я готов рискнуть свободой и даже своей головой, лишь бы узнать наверняка, что она пришла сюда ради меня!»
Он попытался выбраться изо рва, чтобы вернуться к воротам. Но ему это не удалось, так как парапет был много выше его головы, хотя ему было видно поверх него, когда он поднимался на выступ противоположной стены. После нескольких безуспешных прыжков он убедился, что ему все равно не дотянуться до края и что все его усилия тщетны.
«Но ведь есть же мостик! — вспомнил он. — И, кажется, где-то здесь, недалеко…»
Он пошел вдоль наружного края рва, не думая о том, что его могут увидеть. Кругом стоял кромешный мрак. Едва он успел сделать несколько шагов, хлынул дождь. Идти стало еще труднее, нога скользила по глинистому откосу рва, а когда он наконец, выбравшись наверх, подошел к мосту, ворота на нем оказались закрыты. При всей его ловкости, Голтсперу стоило немалого труда перелезть через них; но наконец, одолев это препятствие, он очутился по ту сторону рва, в кустах около цветника.
Отсюда ему были видны ворота, ведущие во двор, но там, по-видимому, никого уже не было. Он с огорчением подумал, что опоздал, но в ту же минуту услышал стук открываемой калитки и в резком, ослепительном свете молнии увидел темную фигуру в плаще, быстро двигавшуюся к дому.
Голтспер стоял, не двигаясь с места. Может ли он быть уверен в том, что она приходила к нему? А если это не так, каково будет его положение? Конечно, он не боялся предательства. Но что он может сказать Марион, встретившись с ней? Он будет только смешон. Не лучше ли избежать этой встречи?
Но его колебания длились всего несколько секунд. Ведь это, может быть, последний раз, и больше у него уже не будет возможности поговорить с Марион!
Эта мысль придала ему смелости. Он вышел из кустов и, видя, что Марион остановилась около веранды, тихонько подошел сзади и окликнул ее.
Марион, услышав его голос, в первую минуту забыла обо всем.
— Это вы, Генри! — воскликнула она, задыхаясь от радости, что видит его свободным и невредимым.
Вдруг она вспомнила, кому он обязан своей свободой, и дерзкие речи его спасительницы снова зазвучали у нее в ушах. Она смерила его холодным взглядом.
— Я, право, удивлена, сэр, — сдержанно продолжала она. — Мне казалось, что к этому времени вы должны быть уже далеко от этих мест.
— Да, должен, но…
— Вы можете, не колеблясь, сказать мне, что вас задержало. Я знаю причину. Ее угадать нетрудно.
— Марион!
— Я не сомневаюсь, что ваша спасительница скоро присоединится к вам!
— Значит, вы знаете, как мне удалось бежать? — воскликнул обрадованный Голтспер. Из слов Марион он понял только одно: она была у него в темнице; ему и в голову не пришло заподозрить здесь какой-то намек. — Вы были там? Вы видели…
— …ту, которая вас заменила, сэр. Неудивительно, что вы беспокоитесь о ее судьбе — она оказала вам большую услугу. Могу успокоить вас: она чувствует себя прекрасно, она горда своим подвигом… и вот только разве немножко беспокоится, как бы ей поскорее присоединиться к вам. Но вы не волнуйтесь! Она не заставит себя долго ждать. Такая смышленая девушка проведет и дюжину часовых!
— Марион!
— Я понимаю, вам досадно, что это не Бетси! Жаль, что она заставляет вас дожидаться, да еще в такой ливень!.. Ну, я бегу домой от дождя. Доброй ночи, сэр, или, если угодно, доброго утра!
— Марион! Марион! Не уходите! Не покидайте меня! Умоляю вас, выслушайте меня!
Эта отчаянная мольба невольно заставила Марион остановиться.
— Я ждал не ее, — сказал Голтспер, начиная понимать странное поведение Марион. — Я ждал вас, Марион, только вас!
— Такая жалкая ложь, сэр, недостойна вас, недостойна порядочного человека! Как вы могли ожидать увидеть меня здесь? О Боже! И я могла доверить свою репутацию этому человеку, который…
— Который отдаст жизнь свою, чтобы сохранить ее незапятнанной! Поверьте мне, Марион, ведь я только для того и остался, чтобы поговорить с вами. Я увидел вас изо рва, когда бежал. Разве я мог надеяться на такой счастливый случай! Я видел, как вы подошли к воротам и вошли в калитку. Я чуть не обезумел от счастья, когда подумал, что вы, может быть, пришли навестить меня! Я даже не могу… не могу сказать вам, что я почувствовал… у меня нет слов!
Марион впивала в себя эти слова, и сердце ее, оживая надеждой и радостью, тянулось к нему, как цветок тянется к солнцу.
Капюшон ее все еще был откинут на плечи, ветер трепал ее золотистые волосы, дождь бил ей в лицо, но она ничего не замечала. Голтспер нежно взял ее за руку и повел на веранду.
Глава 46. «БЕГИТЕ, БЕГИТЕ!»
Тишина после бури, день после ночи, солнечное сияние, прогоняющее мрак, — пожалуй, только с этим и можно сравнить блаженное состояние влюбленных, переживших такие страшные мучения.
Для обоих это была минута чистейшего счастья, не омраченного никакими сомнениями. Оба даже забыли о том, что привело их к такому ужасному ослеплению и отравило их души ядом ревности. Но после первых минут самозабвенного восторга утихшие подозрения снова проснулись, и Марион вспомнила о цветах на его шляпе, а Голтспер — о злополучной перчатке.
Ни он, ни она не могли объяснить, что это значит. Марион помнила только, что она потеряла свою перчатку, что она долго искала ее и не нашла.
Шляпа Голтспера все еще была у него на голове. До сих пор он не имел возможности снять ее, так как весь день просидел со связанными руками.
Когда Марион сказала ему об этих цветах и он, сорвав шляпу с головы, увидел букет, на лице его выразилось явное недоумение; он молча выдернул цветы из-под пряжки и с негодованием швырнул их прочь. Марион не могла усомниться в его искренности, но, устремив на него грустный взгляд, она положила руку ему на плечо и сказала:
— О, мой Генри, мне страшно подумать… но что, если когда-нибудь вы так же поступите…
— Что вы хотите сказать, Марион?
— Вы знаете, что я хочу сказать, дорогой. Не заставляйте меня говорить. Неужели вы сами не догадываетесь? Ведь вы так умны!
— Дорогая моя, боюсь, что я недостаточно умен и плохо угадываю, что прячется в женской головке… а то я не стал бы…
— Чего не стали бы? — живо перебила его Марион. — Скажите, Генри!
— Не стал бы так долго медлить, не боялся бы сказать вам о своей любви.
Марион было отрадно услышать, что Голтспер уже давно любит ее, но эти слова невольно напомнили ей, что она первая открыла ему свое сердце.
Он и сам понял, как неосторожны были его слова, и поспешил переменить разговор:
— Так что же вы хотели сказать? Что я могу бросить так же, как эти цветы?
— То, что я подарила вам. Мою перчатку, Генри!
— О, если мне когда-нибудь придется бросить ее на землю, как эти увядшие цветы, клянусь вам, Марион, это будет вызов тому, кто посмеет оспаривать у меня право носить ее! А если это случится, Марион…
— Никогда! — вскричала она, нежно гладя его руку. — Никто, кроме вас, Генри, никогда не будет иметь этого права! Поверьте, поверьте мне!
Голтспер грустно вздохнул и молча прижал ее к своей груди. Если бы сердце Марион не билось так бурно и не помешало ей услышать этот вздох и если бы она в эту минуту могла видеть лицо своего возлюбленного, заглянуть ему в глаза, она, наверно, удивилась бы горестной складке, омрачившей его чело, и, несомненно, спросила бы, что означает этот вздох. Но она спрятала голову на его плече и думала о чем-то своем.
— Вы скоро покинете меня, Генри, — грустно промолвила она. — Я знаю, мы должны расстаться. Но когда же я теперь увижу вас? Вы уедете надолго?
— Я вернусь, дорогая, как только у меня будет возможность.
— Я хочу взять с вас одно обещание, Генри.
— Любое, Марион! Я готов обещать все, что вы потребуете от меня!
— Благодарю вас, Генри! Я не сомневаюсь, что вы сдержите обещание. Посмотрите мне в глаза… я знаю, что вы не умеете лгать.
Голтспер поднял на нее глаза и вздрогнул под ее испытующим взглядом.
— Что вы хотите, чтобы я обещал? — спросил он, стараясь скрыть свое смущение.
— Не бойтесь, Генри! Я попрошу у вас немногого. Вам это, может быть, покажется пустяком, а для меня это все. Я вам сейчас объясню. Только не смейтесь надо мной, я все равно ничего не могу с этим поделать. С тех пор как я узнала, что вы любите меня, я поняла одну вещь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Не такой уж это большой риск, — возразила Марион, возмущенная дерзким тоном своей соперницы. — Вы-то, во всяком случае, не многим рискуете!
— Вот как! Ну, а вы, если бы вовремя явились и спасли его, а? Вы ничем не рискуете?
Марион повернулась и пошла к двери, не желая продолжать этот разговор, от которого у нее разрывалось сердце.
— Постойте! — воскликнула ее мучительница, словно наслаждаясь страданием своей жертвы. — Вы, кажется, огорчены, что лишились случая доказать мистеру Голтсперу свою дружбу? Вы хотите что-нибудь сделать для него? Так вот, оставайтесь здесь на моем месте и выпустите меня. А я обещаю вам рассказать об этом мастеру Голтсперу, как только его увижу. Поверьте, это будет услуга ему! Ну как, согласны?
— Дерзкая девчонка! Отстаньте от меня с вашими дурацкими предложениями! Я больше не желаю разговаривать с вами!
И Марион, дрожа от негодования и обиды, громко постучала в дверь, забыв о всякой осторожности и о предупреждениях часового.
Уайтерс уже давно сторожил у двери и мигом отодвинул засов.
Леди молча переступила порог и быстро пошла к воротам.
Когда Марион вышла из калитки, ее чуть не сбило с ног ветром. Дождь лил как из ведра, но она шла, не разбирая дороги, не замечая ни ветра, ни дождя.
В груди Марион тоже бушевала буря, и мрак, царивший в ее душе, не уступал мраку, окутавшему небо и землю.
Генри Голтспер более не существовал для нее. Ее даже не радовало его освобождение, хотя всего каких-нибудь полчаса назад она готова была на все, чтобы освободить его.
После того как она так долго мечтала о нем, после того как она, поборов свою стыдливость, сама открылась ему в любви, узнать, что ее покинули… нет, хуже! — просто пренебрегли ею ради вот этой грубой простолюдинки! О, как это было унизительно! Какой мучительной горечью была отравлена ее душа! С каким жгучим стыдом вспомнила она о своем ослеплении! И как она могла не видеть этого раньше, когда все это было так явно, у нее на глазах! Конечно, эта связь между ними существует уже давно. Только любовь могла побудить дочь лесника отважиться на такой шаг. И как она должна быть уверена в его любви, чтобы пойти на такое самопожертвование! Какая женщина решится на это ради человека, который ее не любит?
Так рассуждала Марион Уэд, хотя она рассуждала не совсем правильно.
Ведь это могла быть просто случайная связь, а не настоящая любовь. Принимая во внимание огромную разницу в общественном положении обоих, такая связь казалась бы наиболее вероятной.
Но если даже такое предположение приходило в голову Марион, ей от этого было ничуть не легче. Напротив, это еще сильнее заставляло ее чувствовать свое унижение.
Не помня себя, Марион бежала по темному парку и не заметила, как очутилась около веранды.
Но вместо того чтобы укрыться от грозы под ее кровлей, она остановилась у крыльца и, откинув капюшон, подставила свое пылающее лицо холодным струям дождя и яростному ветру, как будто надеясь, что это принесет ей облегчение. Так она стояла, ломая руки, и словно взывала к небесам.
— О! Если бы я могла излить свое горе в слезах, как эти черные тучи проливаются дождем! Завтра от них не останется и следа, небо будет светло и ясно, а для меня и завтра будет все тот же мрак! О Боже, мне больше ничего не осталось в жизни! Один мрак!
— Марион!
Голос этот раздался как будто с неба. Что это? Неужели ей показалось? Может быть, это отдаленный раскат грома? Но разве гром может звучать так нежно? Вот опять и где-то совсем близко:
— Марион!
Яркий свет молнии озарил хорошо знакомое ей лицо и высокую фигуру — перед ней стоял Генри Голтспер!
Глава 45. БУРЯ И ПОКОЙ
Чтобы объяснить присутствие здесь Голтспера, вернемся к тому моменту, когда он, выбежав из калитки, бросился в кусты, чтобы, минуя лужайку, незаметно пробраться к тому месту, где его дожидались Дэнси и Гарт. Он помнил, что где-то здесь поблизости, за кустами, начинался ров, окружавший усадьбу. Спуститься в него не представляло труда, так как он сейчас был без воды. Укрывшись за высокой стеной вала, Голтспер мог спокойно пройти по сухому дну и, обогнув дом, выйти к склону холма против западной стены. Если даже за ним сразу погнались, ров будет для него надежным укрытием.
Подойдя к откосу, Голтспер спрыгнул вниз и прежде всего сбросил с себя сковывавшую его движения юбку и плащ.
Затем он осторожно выглянул за парапет вала, чтобы удостовериться, нет ли за ним погони. Это было как раз в тот момент, когда часовой вышел за калитку посмотреть, не вернулась ли Бетси. Голтспер в темноте не мог видеть, но слышал, как стукнула щеколда, и до него донеслось бормотанье солдата.
Внезапно сверкнула молния, и глазам Голтспера предстала высокая женская фигура и изумленное лицо часового. Голтспер сразу узнал Марион Уэд, и в первое мгновенье его охватило чувство возмущения и боли.
Что привело ее сюда, в этот поздний час? Может быть, она пришла сюда на свидание со Скэрти?
Но эти ревнивые подозрения сразу сменились чувством бурной, ликующей радости, когда он увидел, как она протянула часовому пригоршню золота.
«Как я мог подозревать ее! — с раскаянием подумал Голтспер. — Она пришла ко мне в темницу. Я должен искупить свою вину перед ней! Скэрти украл перчатку — в этом нет сомнений. Если она пришла ко мне, если она, рискуя всем, решилась на такой отчаянный шаг, как смею я подозревать ее в кокетстве? Ах, я готов рискнуть свободой и даже своей головой, лишь бы узнать наверняка, что она пришла сюда ради меня!»
Он попытался выбраться изо рва, чтобы вернуться к воротам. Но ему это не удалось, так как парапет был много выше его головы, хотя ему было видно поверх него, когда он поднимался на выступ противоположной стены. После нескольких безуспешных прыжков он убедился, что ему все равно не дотянуться до края и что все его усилия тщетны.
«Но ведь есть же мостик! — вспомнил он. — И, кажется, где-то здесь, недалеко…»
Он пошел вдоль наружного края рва, не думая о том, что его могут увидеть. Кругом стоял кромешный мрак. Едва он успел сделать несколько шагов, хлынул дождь. Идти стало еще труднее, нога скользила по глинистому откосу рва, а когда он наконец, выбравшись наверх, подошел к мосту, ворота на нем оказались закрыты. При всей его ловкости, Голтсперу стоило немалого труда перелезть через них; но наконец, одолев это препятствие, он очутился по ту сторону рва, в кустах около цветника.
Отсюда ему были видны ворота, ведущие во двор, но там, по-видимому, никого уже не было. Он с огорчением подумал, что опоздал, но в ту же минуту услышал стук открываемой калитки и в резком, ослепительном свете молнии увидел темную фигуру в плаще, быстро двигавшуюся к дому.
Голтспер стоял, не двигаясь с места. Может ли он быть уверен в том, что она приходила к нему? А если это не так, каково будет его положение? Конечно, он не боялся предательства. Но что он может сказать Марион, встретившись с ней? Он будет только смешон. Не лучше ли избежать этой встречи?
Но его колебания длились всего несколько секунд. Ведь это, может быть, последний раз, и больше у него уже не будет возможности поговорить с Марион!
Эта мысль придала ему смелости. Он вышел из кустов и, видя, что Марион остановилась около веранды, тихонько подошел сзади и окликнул ее.
Марион, услышав его голос, в первую минуту забыла обо всем.
— Это вы, Генри! — воскликнула она, задыхаясь от радости, что видит его свободным и невредимым.
Вдруг она вспомнила, кому он обязан своей свободой, и дерзкие речи его спасительницы снова зазвучали у нее в ушах. Она смерила его холодным взглядом.
— Я, право, удивлена, сэр, — сдержанно продолжала она. — Мне казалось, что к этому времени вы должны быть уже далеко от этих мест.
— Да, должен, но…
— Вы можете, не колеблясь, сказать мне, что вас задержало. Я знаю причину. Ее угадать нетрудно.
— Марион!
— Я не сомневаюсь, что ваша спасительница скоро присоединится к вам!
— Значит, вы знаете, как мне удалось бежать? — воскликнул обрадованный Голтспер. Из слов Марион он понял только одно: она была у него в темнице; ему и в голову не пришло заподозрить здесь какой-то намек. — Вы были там? Вы видели…
— …ту, которая вас заменила, сэр. Неудивительно, что вы беспокоитесь о ее судьбе — она оказала вам большую услугу. Могу успокоить вас: она чувствует себя прекрасно, она горда своим подвигом… и вот только разве немножко беспокоится, как бы ей поскорее присоединиться к вам. Но вы не волнуйтесь! Она не заставит себя долго ждать. Такая смышленая девушка проведет и дюжину часовых!
— Марион!
— Я понимаю, вам досадно, что это не Бетси! Жаль, что она заставляет вас дожидаться, да еще в такой ливень!.. Ну, я бегу домой от дождя. Доброй ночи, сэр, или, если угодно, доброго утра!
— Марион! Марион! Не уходите! Не покидайте меня! Умоляю вас, выслушайте меня!
Эта отчаянная мольба невольно заставила Марион остановиться.
— Я ждал не ее, — сказал Голтспер, начиная понимать странное поведение Марион. — Я ждал вас, Марион, только вас!
— Такая жалкая ложь, сэр, недостойна вас, недостойна порядочного человека! Как вы могли ожидать увидеть меня здесь? О Боже! И я могла доверить свою репутацию этому человеку, который…
— Который отдаст жизнь свою, чтобы сохранить ее незапятнанной! Поверьте мне, Марион, ведь я только для того и остался, чтобы поговорить с вами. Я увидел вас изо рва, когда бежал. Разве я мог надеяться на такой счастливый случай! Я видел, как вы подошли к воротам и вошли в калитку. Я чуть не обезумел от счастья, когда подумал, что вы, может быть, пришли навестить меня! Я даже не могу… не могу сказать вам, что я почувствовал… у меня нет слов!
Марион впивала в себя эти слова, и сердце ее, оживая надеждой и радостью, тянулось к нему, как цветок тянется к солнцу.
Капюшон ее все еще был откинут на плечи, ветер трепал ее золотистые волосы, дождь бил ей в лицо, но она ничего не замечала. Голтспер нежно взял ее за руку и повел на веранду.
Глава 46. «БЕГИТЕ, БЕГИТЕ!»
Тишина после бури, день после ночи, солнечное сияние, прогоняющее мрак, — пожалуй, только с этим и можно сравнить блаженное состояние влюбленных, переживших такие страшные мучения.
Для обоих это была минута чистейшего счастья, не омраченного никакими сомнениями. Оба даже забыли о том, что привело их к такому ужасному ослеплению и отравило их души ядом ревности. Но после первых минут самозабвенного восторга утихшие подозрения снова проснулись, и Марион вспомнила о цветах на его шляпе, а Голтспер — о злополучной перчатке.
Ни он, ни она не могли объяснить, что это значит. Марион помнила только, что она потеряла свою перчатку, что она долго искала ее и не нашла.
Шляпа Голтспера все еще была у него на голове. До сих пор он не имел возможности снять ее, так как весь день просидел со связанными руками.
Когда Марион сказала ему об этих цветах и он, сорвав шляпу с головы, увидел букет, на лице его выразилось явное недоумение; он молча выдернул цветы из-под пряжки и с негодованием швырнул их прочь. Марион не могла усомниться в его искренности, но, устремив на него грустный взгляд, она положила руку ему на плечо и сказала:
— О, мой Генри, мне страшно подумать… но что, если когда-нибудь вы так же поступите…
— Что вы хотите сказать, Марион?
— Вы знаете, что я хочу сказать, дорогой. Не заставляйте меня говорить. Неужели вы сами не догадываетесь? Ведь вы так умны!
— Дорогая моя, боюсь, что я недостаточно умен и плохо угадываю, что прячется в женской головке… а то я не стал бы…
— Чего не стали бы? — живо перебила его Марион. — Скажите, Генри!
— Не стал бы так долго медлить, не боялся бы сказать вам о своей любви.
Марион было отрадно услышать, что Голтспер уже давно любит ее, но эти слова невольно напомнили ей, что она первая открыла ему свое сердце.
Он и сам понял, как неосторожны были его слова, и поспешил переменить разговор:
— Так что же вы хотели сказать? Что я могу бросить так же, как эти цветы?
— То, что я подарила вам. Мою перчатку, Генри!
— О, если мне когда-нибудь придется бросить ее на землю, как эти увядшие цветы, клянусь вам, Марион, это будет вызов тому, кто посмеет оспаривать у меня право носить ее! А если это случится, Марион…
— Никогда! — вскричала она, нежно гладя его руку. — Никто, кроме вас, Генри, никогда не будет иметь этого права! Поверьте, поверьте мне!
Голтспер грустно вздохнул и молча прижал ее к своей груди. Если бы сердце Марион не билось так бурно и не помешало ей услышать этот вздох и если бы она в эту минуту могла видеть лицо своего возлюбленного, заглянуть ему в глаза, она, наверно, удивилась бы горестной складке, омрачившей его чело, и, несомненно, спросила бы, что означает этот вздох. Но она спрятала голову на его плече и думала о чем-то своем.
— Вы скоро покинете меня, Генри, — грустно промолвила она. — Я знаю, мы должны расстаться. Но когда же я теперь увижу вас? Вы уедете надолго?
— Я вернусь, дорогая, как только у меня будет возможность.
— Я хочу взять с вас одно обещание, Генри.
— Любое, Марион! Я готов обещать все, что вы потребуете от меня!
— Благодарю вас, Генри! Я не сомневаюсь, что вы сдержите обещание. Посмотрите мне в глаза… я знаю, что вы не умеете лгать.
Голтспер поднял на нее глаза и вздрогнул под ее испытующим взглядом.
— Что вы хотите, чтобы я обещал? — спросил он, стараясь скрыть свое смущение.
— Не бойтесь, Генри! Я попрошу у вас немногого. Вам это, может быть, покажется пустяком, а для меня это все. Я вам сейчас объясню. Только не смейтесь надо мной, я все равно ничего не могу с этим поделать. С тех пор как я узнала, что вы любите меня, я поняла одну вещь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53