Только бы их Бахтияр не перекупил!Я даже не успел как следует утолить голод. Зазвонил телефон.— Привет! Что за безобразие? С утра я тебя вызваниваю и не могу поймать. Зачем же я тебя предупреждал?В телефонной трубке гремел уверенный голос Седого. 14. Вечный воин — Я, конечно, понимаю, — сказал Седой, — что твои дела самые главные, но сейчас я даже не хочу о них слышать. Сейчас мне позарез нужна твоя помощь. Я как услыхал, что ты прибыл, так подумал, что это сам Бог тебя послал.— Хорошо, помогу, — я сдался, понимая, что ради дружбы с таким ценным кадром, как Седой, придётся пойти на некоторые жертвы. — Но есть вопрос, который я хочу задать тебе раньше, чем начну помогать . Что ты знаешь о моём отце?— Отец… отец… Ничего я о нём не знаю.— Ничего не знаю Я, — меня начала раздражать высокомерная манера Седого разговаривать. — Я отсутствовал четыре года и не могу знать, что за это время произошло с отцом. Ты ведь как-то общался с ним! Да или нет?— Общался. Сначала он поручил мне отыскать тебя. Я не нашёл даже малейшей зацепки. Потом твой отец без предупреждения исчез месяца на два, а я остался один, почти без денег. Так… потом он объявился… извинился, сказал, что не может меня вернуть в Балтию. Дал денег… Так… так… Ну, дальше я уже работал сам, без всякой помощи. Несколько раз звонил твоему отцу — никто не отвечал. Много я знаю? Видишь! Давай лучше моими делами займёмся.— Что за дела?— Ты ведь слышал про войну в Югославии?— Слышал.— Так вот. Примерно неделю назад мы взяли одно мусульманское село. И совсем случайно нашли пятнадцать картин. Старинные картины, целая коллекция. Там же много старых замков, дворцов. Музеи всякие. А какая война обойдётся без грабежа? Крадут все подряд. Я картины припрятал, съездил в Германию. Там нашёл покупателя. Хороший клиент, не посредник. Заплатит много. Поехал в Боснию. И по радио слышу новости: мусульмане атакуют в моих местах. Кинулся, перепрятал картины глубже в тыл, в другой деревне. В Ригу позвонил, просто так. А мне про тебя рассказывают. Теперь мне надо, чтобы ты помог вытащить эти картины из Боснии. Понимаешь, везти их на машине — сложно. Можно, но рискованно.— Послушай, но это же как-то… нехорошо. Противозаконно. Получается, что мы украдём эти картины.— Ты что, из детского сада сюда пришёл? О каком законе можно говорить на войне, особенно, если война — гражданская. На такой войне все грабят всех. Обрати внимание, картины уже были украдены. Если бы не я их захватил, то кто-нибудь другой. Ты имеешь против меня что-нибудь? Почему я должен уступать такую выгодную добычу другим? Там все воруют и все торгуют. Офицеры из войск ООН вообще все завели себе счета в Швейцарии и гонят туда деньги реками. И ещё счастье, что картины не попали к каким-нибудь мусульманским фанатикам. Они вообще могли их уничтожить.У меня не было ни малейшего желания спорить с Седым. Действительно, безупречная аргументация. Не придерёшься. Так что это получается? Я попрусь в Боснию? Господи, чем я занимаюсь! Чем я занимаюсь, Боже мой! Таскаю картины из Боснии, мусульман из альтернативной Персии. Солдат из альтернативного Израиля — в центр Питера, арабов из Питера — в альтернативный Израиль. Театр абсурда, а не жизнь.
Воспользовавшись одной из любительских фотографий Седого, мы вышли в типичное дачное местечко. Седой попросил меня приготовить для нас обоих пятнистую униформу, пуленепробиваемые жилеты и какое-нибудь оружие. Рядом со своим спутником, которого в деревне знала каждая встречная собака, и я выглядел бравым солдатом удачи.В маленьком домике на окраине нас встретил покрытый щетиной детина с крупной фиолетовой татуировкой VOVA на фалангах пальцев правой руки. Помещение было довольно чистое, без ожидаемого разбойничьего беспорядка. Единственное, что отравляло атмосферу (в буквальном смысле этих слов), — запах нестираных носок. Хотя, чего ещё можно было ожидать от давно небритого Вовы?— Откуда ты взялся? — удивился детина. — Турку сказали, что ты сегодня утром куда-то летишь из Берлина.— Турок все перевирает, — Седой внимательно осмотрел помещение. — Никто не заходил.— Нет.— Сам ты не выходил?— Нет.— Отлично. Пошли, — позвав меня за собой, Седой нырнул в узенький коридорчик.— Эй, шеф, кто это? — заволновался небритый.— Мой двоюродный брат, — сказал Седой. — Видно же, что похож. Доверяй ему, как мне.Картины хранились в маленькой комнатке (на язык так и просилось слово «горница») с вообще микроскопическим окошком. В полумраке Седой повозился с брезентовыми свёртками, удовлетворённо хмыкнул.— Пошли, — сказал он. — Тут недалеко здание Совета двухэтажное. Сначала к тебе в Питер, картинки посмотришь, если захочешь. Потом я позвоню а Ахен…— Куда-куда?— Ахен. Городок в Германии. Очень приятный, чем-то мне и Питер, и Ригу одновременно напоминает. И нашу Бирку.— Архитектурой, наверное.— Да. Там что удобно? Городок стоит почти на границе. С одной стороны — Голландия, с другой — Бельгия. Никаких пограничников, не то что у вас тут.— Сам-то Ахен в какой стране?— Я же говорил, в Германии.Трудно объяснить причину моей брезгливости, но, кроме как во время переноски, я не прикоснулся к картинам и не посмотрел их, несмотря на предложение Седого. Мне была противна моя роль, я старался не вникать в происходящее, во всю эту торговлю с переговорами. Мы вышли по фотографии, запасённой предусмотрительным Седым, проехали несколько остановок на автобусе, сели в припаркованную на стоянке машину.В довольно среднем (на мой неискушённый взгляд) отеле нас уже ждал мужчина с очень интеллигентной внешностью. Вьющиеся волосы, высокий лоб с залысинами, холёные борода с усами, очки в тонкой оправе… Потом я вспомнил, что он, вроде бы, не перекупщик, а будущий хозяин картин. Учитывая их возможную цену, — миллионер.Седой меня не представил, моё участие в сделке не требовалось. Я отошёл к окну, хотя и мог наблюдать искоса миллионерскую возню с увеличительным стеклом вокруг разложенных на столе полотен. Благодаря своему безделью, я во всех деталях разглядел, как вылетела дверь нашего номера, и помещение заполнили вооружённые люди (часть из них в форме). Седой даже не среагировал, я эгоистично предположил, что он решил не подвергать опасности мою драгоценную жизнь. К нашим головам приставили пистолеты, сковали руки за спиной. И прочитали короткую официальную речь на непонятном нам немецком языке.Я тупо наблюдал за происходящим. Фотограф делал снимки, он старался, чтобы в кадр попало как можно больше разложенных на столе и кровати картин одновременно. «Покупатель-миллионер» стоял совершенно свободно, без наручников, и что-то объяснял дородному мужчине в очках, указывая пальцем то на одну картину, то на другую.Седой стоял спокойно. Судя по его лицу, он был очень увлечён решением сложной математической задачи. Неужели он в состоянии освободиться от наручников? Если да, то он сейчас просчитывает свои движения, как мастер-бильярдист просчитывает комбинации с ударом шаров друг о друга.Немецкий язык жутко раздражал. Все воспоминания о нём были связаны с фильмами про фашистов. Получается, я, по доброй воле, сам забрёл прямо в лапы гестапо. Или как оно у них сейчас называется?Нельзя сказать, что я особенно нервничал. Лично мне смыться не составляло никакого труда, наш номер размещался на втором этаже трехэтажного отеля. Достаточно мне чуть-чуть пофантазировать на спуске, и я вместе с конвоирами окажусь, где захочу. Но Седой-то, Седой! Он же не будет никак связан со мной во время движения. Следовательно — останется под арестом. Конечно, Седой сам во всём виноват. Если бы не его желание поторговать краденым — ничего бы не было. С другой стороны, друзей (да ещё таких ценных, как Седой!) не оставляют в беде из-за мелких грехов. Каждый зарабатывает на жизнь, как умеет. Торговля трофеями для профессионального военного так же естественна, как для огородника — торговля овощами. Ведь ещё слава Богу, что Седой тут не занялся подрывом самолётов и захватом заложников. А арест… Седой далеко не пай-мальчик. Можно поспорить, что через самое короткое время он будет на свободе, сбежав из любой тюрьмы. Но простит ли он моё позорное бегство?Двое конвоиров захватили мои руки поближе к плечам и, подталкивая сзади, повели по коридору. Седого вели передо мной аналогичным образом. Когда до лестницы оставалось метров пять, мне показалось, что я нашёл решение. Если у самой лестницы рвануться, прыгнуть на Седого и покатиться общим клубком вниз, по ступенькам? Выгорит? Я где-то слышал, что у каскадёров падение по ступенькам считается одним из самых тяжёлых трюков. Для неподготовленного человека это просто чревато переломами. Можно представить, как мы на пару с Седым кувыркаемся. Я шлёпаюсь рёбрами на выпирающие углы ступенек, на меня приземляется мускулистый Седой, ещё один-два полицейских сверху. Потом мы меняемся местами, чьи-нибудь сто килограмм обрушиваются на мою бедную голову… И при этом я ещё должен воображать перила, картину на выходе и прочий антураж! Лучше всего будет «заказать» карету «Скорой помощи» у подъезда. Если не катафалк.Был ещё шанс, что в полицейском управлении нас всех загонят вместе в один лифт. Но рассчитывать на это… Извините.Понимая, что уходят последние из возможных секунд, я крикнул:— Седой! Я сейчас ухожу. Ничего не делай, вытащу тебя через несколько часов…Я выпалил все это с пулемётной скоростью и хотел сказать ещё что-то, но немцы залаяли, толкнули Седого идти быстрее, а меня огрели по спине чем-то твёрдым. То ли дубинкой, то ли прикладом автомата. Больно!Я ступил на лестницу и, как это у меня водится, прикрыл глаза. Я шагал медленно, переставляя ноги, как ожившая статуя Командора. Полицейские толкали меня в спину и командовали: «Шнеллер! Шнеллер». Ей Богу — кино из жизни советских партизан.Нельзя сказать, что мне предстояло совершить лёгкий переход. Я ведь находился не в Доме. На первой стадии надо было попасть в Дом. Потом… Что, потом? Выскочить с двумя полицаями в какой-нибудь вариант Ракоскорпиона? Где я потерял русских бандитов? В непонятном мире Ящерицы…Время истекало, кончалось, как воздух при глубоком нырке. Я решил проламываться по самому простому (ой ли?) пути. Во-первых, Дом. Ступеньки под ногами приобрели знакомую округлость. Немцы за спиной загалдели-залаяли. Я отключился, мысленно превращая собачьи головы питерского Дома в медвежат его брата-близнеца из Бирки.Один из немцев ощутимо тряс меня за руку и что-то орал. Второй, кажется, отпустил. Только не это! Где мне его потом искать, идиота? До меня дошло, что именно этих двух полицаев будет удобнее всего обменять на Седого.— Я не понимаю по-немецки! — крикнул я по-английски. И ещё громче добавил.— Хватайте меня сильнее! Хватайте меня сильнее! Я падаю!Насчёт «падаю» я, конечно, соврал. Но удачно, меня действительно крепко подхватили с двух сторон, и я продолжил свой «триумфальный» спуск, осуществляя переход с первой лестницы ах на четвёртую. И вышел … в Хевронское отделение контрразведки. (В альтернативном Израиле, разумеется).Нельзя сказать, что я был там личностью популярной. Фактически, кроме Моше меня там знали ещё несколько человек. Но если представить ситуацию…Итак, на одном из этажей управления останавливаются трое неизвестных, спортивно сложенных мужчин. У одного из них за спиной скованы руки, у двоих в руках автоматы неизвестной конструкции. И вдруг «скованный» начинает орать на ломаном испанском:— Позовите Моше Толедано, он меня знает! Арестуйте этих двоих сзади меня! Осторожно, у них оружие! Осторожно, они могут меня убить! — и дальше в том же духе.Через несколько минут двое полицаев, ошалевших от неожиданно направленной против них огневой мощи, сложили оружие. Я был раскован и отправился с Моше в его кабинет.— Когда это кончится? — обрушился на меня опекун. — У тебя появилась дурацкая привычка таскать в наш мир всякую мразь из своего. Мало того, что ты перестал работать на нас, так ты стал ещё и мешать нам своими действиями.— Если бы ты знал, как тяжело я на вас работаю! Если бы ты знал, как я рискую! — мне не оставалось ничего другого, как пустить пыль в глаза. — Только что меня арестовали в Германии, Ашкеназе, по-вашему…— Да, это опасно, — кивнул Моше, — там всё время воюют, и в любом княжестве могут принять тебя за шпиона из другого княжества.Я решил не разубеждать опекуна.Примерно через час я с двумя телохранителями, переводчиком Вольфом и пленными полицейскими совершил переход в Дом, в мою квартиру. Глаза у немцев были завязаны, чтобы они не смогли даже заподозрить предназначение всех этих прогулок.Я получил от полицаев их рабочие номера телефонов, код Ахена и код Германии. Через переводчика надиктовал им короткий текст, предупредил, чтобы ни один из них не ляпнул ничего лишнего (переводчик рядом), позвонил и передал трубку одному из немцев.Полицейский позвал начальника, доложился, сунул трубку под нос напарнику, тот пробурчал что-то подтверждающее свою принадлежность к миру живых. Далее от моего имени был предложен обмен двух полицейских на моего недавно схваченного друга. Я потребовал, чтобы по этому номеру телефона начал дежурить человек, говорящий по-английски, для непосредственных переговоров со мной.— Делайте все, как он говорит, — сказал напоследок пленный. — У них тут целая армия.Я немного обдумал ситуацию после прекращения разговора. Конечно, немцы проследили, что звонок пришёл из России. Скорее всего, проследили и Питер. Но Дом? Черт его знает… Лучше не рисковать и звонить из другого места. Из какого? С Главпочтамта?Поначалу я решил позвонить по телефону-автомату из Нью-Йорка (сто раз в кино видел, как оттуда звонят в любую точку мира). Выскочить в Нью-Йорк — пара пустяков… Потом до меня дошло, что я даже не знаю, каким образом звонят из автомата в Америке. Монетами, жетонами или какими-нибудь магнитными карточками? Кинофильмы, полезные для общего развития, не оставили в моей памяти конкретной информации. Тут я вспомнил, что в одной достаточно цивилизованной стране у меня есть вроде как консультант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39