– Ты бы придумал что-нибудь, Коля.
– Придумаешь тут.
Оба мальчика постояли молча. Прислонившись к вешалке, Мазин задумчиво вертел чью-то пуговицу. Потом толстые вялые щеки его вдруг начали оживать, он выпятил вперед нижнюю губу и, притянув к себе товарища, зашептал что-то ему на ухо, а потом добавил вслух:
– Надо время затянуть, понимаешь… чтобы он не успел тебя спросить до звонка.
Русаков понятливо кивнул головой.
– А вдруг он меня первого? – испуганно спросил он.
– А вдруг пол провалится? – передразнил его Мазин.
В коридоре Леня Белкин, щупленький Медведев и Нюра Синицына наскоро проверяли свои знания.
– Только мне никто не подсказывайте, а то я собьюсь, – предупреждал Леня Белкин.
– А мне немножко, одними губами первое слово только… Подскажешь, Зорина? Ты близко к доске сидишь, – просил Медведев.
– Нет, я боюсь, я ни за что! – испуганно отговаривалась Лида. – Я ни губами, никак…
Синицына, закрыв глаза, громко повторяла правила грамматики.
Звонок рассадил всех по местам. Васек привстал с парты. Все в порядке: тряпка, мел, чернильница… Он заметил на полу скомканную промокашку и погрозил ребятам кулаком: только бросьте еще!
Сергей Николаевич вошел в класс.
Мазин бросил быстрый взгляд на Русакова:
– Сергей Николаевич! Сейчас в пруду девочка утонула, в полынье…
Ребята живо повернулись к Мазину:
– Какая девочка?
– Маленькая?
– Где? Где?
Мазин откашлялся.
– Небольшая девочка… – Он еще раз откашлялся. – Годика три… Она так шла, шла, с саночками…
– Ой, с саночками!
Мазин привстал и обернулся к классу:
– Ну да, с саночками. Да как провалится вдруг… весь лед на пруду треснул под ней…
– Ой, бедненькая! – заволновались девочки. – Так сразу и провалилась?
– Поговорим об этом после уроков, – сказал Сергей Николаевич, усаживая Мазина движением руки и раскрывая классный журнал. – Синицына! – вызвал он.
Мазин хрустнул пальцами и уставился в потолок. Нюра одернула под партой платье и с вытянутым лицом пошла к доске.
– А вы пишите в тетрадях, – сказал Сергей Николаевич, перелистывая учебник.
– У меня перо сломалось, – неожиданно заявил Русаков, поднимая вверх ручку.
Учитель вынул из бокового кармана коробочку и положил ее на стол:
– Пожалуйста, возьми себе перо.
Русаков толкнул Мазина и пошел к столу.
Мазин поднял руку.
– А у меня царапает, – сказал он.
– Подойди и ты к столу.
Учитель подошел к передним партам и спросил:
– Кто еще пришел в класс, не заготовив себе хорошее перо?
Трубачев беспокойно заерзал на парте. Ребята молчали. Мазин за спиной Русакова протянул руку к доске, схватил мел и спрятал его в карман.
– Все с перьями? – еще раз спросил учитель.
– Все!
– Значит, только вот эти двое… – Учитель повернулся к Мазину и Русакову и вынул часы: – Вы отняли у нас три минуты. Сядьте оба.
Русаков и Мазин пошли к своим партам.
– Пишите, – сказал Сергей Николаевич: «Колхозники рано начнут сев…»
Синицына беспокойно завертелась у доски. Она присела на корточки, пошарила руками по полу и, повернувшись к ребятам, вытянула в трубочку губы.
– Ме-е-ел! – раздался ее пронзительный шепот. Васек поднял голову. Саша повернулся к нему и тихо спросил:
– Где мел?
– Я клал, – взволнованно ответил Васек. Сергей Николаевич постучал пальцами по столу.
– Ищи-и! – зашипели на Синицыну ребята. Синицына испуганно развела руками. Лицо Сергея Николаевича потемнело.
– Одинцов, сбегай за мелом, живо!
Одинцов опрометью бросился из класса.
– Кто сегодня дежурный?
Васек встал, чувствуя, как кровь приливает к его щекам. Рядом встал Саша Булгаков.
Сергей Николаевич поднял брови:
– Трубачев? Булгаков? Булгаков, ты к тому же и староста.
Саша вытянул шею и замер.
– Надо лучше знать свои обязанности, – резко сказал учитель. – Садитесь!
Не глядя ни на кого, Васек опустился на место. Ему казалось, что сзади него перешептываются девочки. Неподалеку слышалось тяжелое дыхание Мазина – ему было жарко. Русаков, забыв обо всем на свете, считал минуты. Одинцов, запыхавшийся от бега по лестнице, принес мел и от волнения протянул его прямо учителю.
– Положи на место, – сказал Сергей Николаевич.
Синицына перехватила из рук Одинцова мел и, держа его наготове, таращила на учителя глаза.
«Колхозники рано начнут сев…» – снова продиктовал учитель.
Урок пошел как обычно. Синицына разбирала предложения бойкой скороговоркой.
«И куда торопится, лягушка эдакая?» – с тревогой думал Русаков.
После Синицыной отвечал Медведев. Проходя мимо Зориной, он тихонько толкнул ее локтем. Лида замотала головой и заткнула уши.
– Что-нибудь случилось, Зорина? – спросил Сергей Николаевич.
Лида вскочила:
– Нет.
– Тогда сиди спокойно и не делай гримас, – отвернувшись, сказал учитель.
Лида села, боясь пошевельнуться. В классе было тихо. Сергей Николаевич вызывал, спрашивал, но ребята чувствовали, что он недоволен.
Звонок, как свежий студеный ручей, ворвался из коридора и разлился по классу.
Ребята облегченно вздохнули. Сергей Николаевич взял портфель.
Когда за ним закрылась дверь, ребята повскакали с мест и окружили Трубачева и Булгакова:
– Что же вы? Как это вы?
– Не могли мел положить!
– Осрамили! Весь класс осрамили!
– Честное пионерское… – начал Саша и, возмущенный, повернулся к Трубачеву: – Я на тебя, как на себя самого, надеялся!
– А я что? Что я? – сразу вскипел Трубачев.
– Ты сказал, что у тебя все в порядке, а сам…
– Что – сам? – подступил к нему Васек.
На щеках у него от обиды расплылись красные пятна.
– Дисциплина! – крикнул кто-то из ребят. – А сами еще всех подтягивают!
– И на девочек нападают, – пискнула Синицына.
– Молчите! – с бешенством крикнул Васек и обернулся к Саше: – Говори, что я сделал?
– Мел не положил, вот что!
– Кто не положил?
– Ты! – бросил ему в лицо Саша. – Весь класс подвел.
– Врешь! – топнул ногой Васек. – Я все проверил, и все было, – нечего на меня сваливать!
– Я не сваливаю. Я еще больше отвечаю! Я староста!
– Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить! – выбрасывая из себя всю накопившуюся злобу, выкрикнул Васек.
– Трубачев! – сорвался с места Малютин.
– А-а, ты так… этим попрекаешь!.. – Саша поперхнулся словами и, сжав кулаки, двинулся на Васька. Тот боком подскочил к нему.
– Разойдись! Разойдись! – выпрыгнул откуда-то Одинцов.
Несколько ребят бросились между поссорившимися товарищами:
– Булгаков, отойди!
– Трубачев, брось!
– Перестаньте! Перестаньте! – кричали девочки. Валя и Лида хватали за руки Трубачева. Одинцов держал Сашу.
– Ты мне не товарищ больше! Я плевать на тебя хочу! – кричал через его плечо Саша.
– Староста! – презрительно бросил Васек, отходя от него и расталкивая локтями собравшихся ребят. Пустите! Чего вы еще?
Сева Малютин загородил ему дорогу:
– Трубачев, так нельзя, ты виноват!
Васек смерил его глазами и, схватив за плечо, отшвырнул прочь. Класс ахнул. Надя Глушкова заплакала.
Валя Степанова бросилась к Малютину.
Васек хлопнул дверью.
Мазин и Русаков стояли молча в уголке класса.
Когда Трубачев вышел, Мазин повернулся к Русакову и с размаху дал ему по шее.
– За что? – со слезами выкрикнул Русаков.
– Сам знаешь, – тяжело дыша, ответил Мазин.
Ребята удивленно смотрели на них:
– Еще драка!
Но Мазин уже выходил из класса, спокойно советуя следовавшему за ним Русакову:
– Не реви, хуже будет.
Глава 20. КАК БЫТЬ?
Одинцов и Саша шли вместе. Под ногами месился мокрый снег, набиваясь в разбухшие от сырости калоши. Саша шел, не разбирая дороги, опустив голову и не глядя на товарища. Одинцов щелкал испорченным замком своего портфеля и взволнованно говорил:
– Знаешь, он просто со зла, нечаянно… Он, может, этот мел в форточку выбросил, когда тряпку вытряхивал… И сам не знал… Да тут еще ребята кричат. Ну, довели его до зла – он и сказал.
Одинцов перевел дух и взглянул в упрямое лицо Саши.
– Вот и со мной бывает. Как разозлюсь в классе или дома – так и давай какие-нибудь глупости говорить, что попало, со зла. А потом самому стыдно. Да еще бабушка скажет: «Ну, сел на свинью!» Это у нее поговорка такая.
Коля неловко засмеялся и, ободренный Сашиным молчанием, продолжал:
– Это с каждым человеком бывает. А Трубачев все-таки наш товарищ.
Саша вскинул на него покрасневшие от обиды глаза:
– Товарищ? Да лучше б он меня по шее стукнул, понимаешь? А он мне такое сделал, что я… я… – Саша задохнулся от злобы и, заикаясь, добавил: – Ни-когда не прощу!
– Саша, ведь ему самому теперь стыдно, он сам мучится! – горячо сказал Одинцов. Саша вдруг остановился.
– А, ты за него, значит? – тихо и угрожающе спросил он в упор.
– Я не за него, – взволновался Одинцов, – я за вашу дружбу, за всех нас троих! Мы всегда вместе были. И на пруду еще говорили…
– Ладно, дружите… А мне никакого пруда не надо. Мне и тебя, если так, не надо! – с горечью сказал Саша.
Голос у него дрогнул, он повернулся и, разбрызгивая мокрый снег, быстро зашагал к своему дому.
– Саша!
Одинцов догнал его уже у ворот:
– Саша! Я все понимаю. Я за тебя… Мне только очень жалко…
– А мне не жалко! Мне ничего не жалко теперь! И хватит! – Саша кивнул головой и пошел к дому.
Одинцов глубоко вздохнул, оглянулся и одиноко зашагал по улице.
«Пропала дружба… – грустно думал он, стараясь представить себе, как будут теперь держаться Трубачев и Саша. А с кем я буду? Один или с каждым по отдельности?»
Одинцов не стоял за Трубачева. Поступок Васька казался ему грубым и глупым.
«На весь класс товарища осрамил! „Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить!“ – с возмущением вспоминал он слова Трубачева. – И как это ему в голову пришло? Ведь Саша не виноват, что у них детей много, ему и так трудно, размышлял он, шлепая по лужам. – И еще Малютина отшвырнул… Севка и так слабый…»
Коля Одинцов был растревожен. Дома он наскоро выучил уроки, весь вечер слонялся без дела и, ложась спать, вдруг вспомнил: «А ведь сегодня четверг. К субботе статью писать надо…»
Перед ним встал Васек Трубачев, с рыжим взъерошенным чубом на лбу, с красными пятнами на щеках.
«Я ведь о нем писать должен. Все… Честно… И вся школа узнает… Митя… Учитель… – Одинцов нырнул под одеяло и накрылся с головой: – Не буду. На своего же товарища писать? Ни за что не буду!»
Он замотал головой и беспокойно заворочался. – Коленька, – окликнула его бабушка, – ты что вертишься, голубчик?
– У меня голова болит, – пожаловался ей мальчик.
– Голова? Уж не простудился ли?
Старушка порылась в деревянной шкатулке, подошла к кровати и пощупала Колин лоб:
– На-ко, аспиринчику глотни.
– Зачем? – отодвигая ее руку с порошком, рассердился Коля. – Вечно ты, бабушка, с этим аспиринчиком! У меня, может, не то совсем.
– Да раз голова болит. Ведь аспирин – первое средство при всяком случае.
– Ну и лечи себя при всяком случае, а ко мне не приставай… Тебе хорошо – ты дома сидишь, а я целый день мотаюсь. Иди, иди! Я и так засну!
Он повернулся к стене и закрыл глаза. Перед ним опять встал Васек Трубачев. Потом стенгазета, перед ней кучка ребят и учитель.
«Совершенно точно и честно», – глядя на статью, говорит Сергей Николаевич.
«Одинцов никогда не врет!» – кричат ребята.
«Не врет… Мало ли что… Можно и не врать, а просто промолчать. Только вот Митя спросит, почему не написал, и ребята скажут: побоялся на своего дружка писать, а как про кого другого, так все описывает… – Одинцов вздохнул. – Нет, я должен написать… всю правду».
Кровать заскрипела. Бабушка заглянула в комнату. Коля громко захрапел, как будто во сне.
«Какой же я пионер, если не напишу? – снова подумал он, прижимаясь к подушке горячей щекой. – Ведь меня выбрали для этого… А какой же я товарищ, если напишу?» – вдруг с ужасом ответил он себе и, сбросив одеяло, сел на кровати.
– Коленька, тебе чего?
– Дай аспиринчику, – жалобно сказал Коля.

Глава 21.
МАЛ МАЛА МЕНЬШЕ

Когда Саша открыл дверь своего дома, на него пахнуло знакомым теплым детским запахом, звонкая возня ребятишек неприятно оглушила его.
Он схватил за рубашонку играющего у порога Валерку:
– Куда лезешь? Пошел отсюда!
Валерка сморщился и вытянул пухлые губы. Мать поспешно подхватила его на руки и тревожным взглядом окинула расстроенное лицо сына:
– Саша, Саша пришел!
Ребятишки, отталкивая друг друга, бросились к Саше.
– Брысь! – сердито крикнул он и, заметив взгляд матери, с раздражением сказал: – И чего лезут! Домой прийти нельзя!
– Да они всегда так… радуются, – осторожно сказала мать.
– Виснут на шее! Как будто я верблюд какой-нибудь… ну, пошли от меня! – закричал он на сестренок.
– А мы без тебя играли. Знаешь как? – заглядывая ему в лицо и пряча что-то за спиной, сказала его любимица – Татка.
Саша молча отодвинул ее в сторону и прошел в комнату.
– Не троньте его, отойдите, – тихо сказала мать. – Играйте сами.
Саша бросил на стол книги и сел, стараясь не замечать внимательного взгляда матери. Этот взгляд тоже вызывал в нем раздражение: «Так и смотрит, все знать ей надо…»
Мать наскоро вытерла руки, накрыла на стол:
– Сашенька, иди обедать!
Ребята с шумом полезли на стулья. Трехлетняя Муська зазвенела ложкой о тарелку.
– Руки под стол! – закричал Саша. – Что ты звонишь, как вагоновожатый! – накинулся он на Муську, отнимая у нее ложку. – Сейчас выгоню!
– Саша, Саша! – удивленно, с упреком сказала мать. – Что это ты, голубчик?
– «Голубчик»! Нянька я вам, а не «голубчик»! Не буду я им больше ничего делать! Сама, как хочешь, с ними справляйся! – отодвигая свою тарелку, закричал Саша. – Все на меня свалила!..
Он вдруг остановился. Мать смотрела на него с жалостью и испугом. Половник дрожал в ее руке. Дети притихли.
– Ешь. Вот тебе мясо. Сам порежешь?
– Сам, – буркнул Саша, давясь куском хлеба. За столом стало тихо. Мать резала маленькими кусочками мясо и клала его в тарелки малышам.
– Кушайте, кушайте, – говорила она вполголоса, помогая то одному, то другому справляться с едой.
Татка, придвинув к Саше свою тарелку, шепотом сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15