«Он, может, вообще будущий писатель, а я, наверно, архитектор какой-нибудь – о чем мне писать? – Васек сердился на всех и на себя. – Если б я еще дома сел и подумал, а так сразу – какая это заметка будет!»
Он слышал веселые голоса и хохот ребят, видел, как ожесточенно нападали они друг на друга, как шлепались о забор и разлетались белые комочки снега.
«Бой с пятым классом. Наши дерутся. А я здесь…»
– Трубачев, Трубачев, сюда! – несся издали призыв Саши.
Закрываясь руками, он боком шел на врага, сзади него стеной двигались ребята из четвертого «Б», и даже девочки поддерживали наступление, обстреливая неприятеля со стороны.
– Трубачев!..
Васек рванулся на призыв, но вдруг остановился, круто повернулся спиной к играющим, присел на сложенные у забора бревна и вытащил из кармана бумагу и карандаш.
Несколько любопытных малышей вприпрыжку подбежали к нему.
– Куда? Кыш отсюда! – грозно крикнул на них Васек и, устроившись поудобнее, решительно написал:
«В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
Ребята! Ничего нельзя делать в последнюю минуту, потому что торопишься и ничего толком не думаешь. Эту заметку я мог бы написать дома, а сейчас пишу на большой перемене. Последняя минута – самая короткая из всех минут, а сейчас я вспомнил, что мог бы о многом написать – о дисциплине, например. Но в школе уже звонок, а заметку я обещал дать во что бы то ни стало, и получилось у меня плохо. Давайте, ребята, ничего не будем оставлять на последнюю минуту!
В. Т р у б а ч е в».
Васек решительно свернул листок и зашагал по тропинке.
– Одинцов, прими заметку, – не глядя на товарища, сказал он.
– Уже? – удивился Одинцов, вытирая шарфом мокрое, разгоряченное лицо. – Я так и знал, что ты пишешь! А мы тут пятых в угол загнали. Как окружили их со всех сторон – и давай, и давай! Сашка орет: «Трубачев! Трубачев!» Слышал?
– Слышал… я на бревнах сидел, – с сожалением сказал Васек. – Сам себя наказал… да еще написал плохо…
– Плохо? Посмотрим, – важно сказал Одинцов, пряча заметку. Он почувствовал себя ответственным редактором. – Плохо, так исправишь.
– Отстань, пожалуйста! Я и эту-то наспех писал, когда мне исправлять ее? Не на уроке же! – рассердился на товарища Васек. – Плохо – не бери. Вот и все!
– С Митей решим, что брать, а что нет. Материала хватит, – независимо ответил Одинцов и, увидев Лиду Зорину, подошел к ней.
Васек уселся на свою парту и заглянул через плечо в тетрадку Малютина. Тот, глядя на картинку в книге, писал крупными буквами незнакомые слова.
– По-каковски это? – спросил Васек.
– Немецкий у меня сегодня после школы. Я в группу хожу,пояснил Сева.
– А зачем это тебе? Ведь у нас английский учат.
– Немецкий тоже надо знать, – просто ответил Сева.
– Всех языков не изучить!
Сева хотел что-то возразить, но Васек был зол и повернулся товарищу спиной.
«И зачем это я такую дурацкую заметку дал? Может, лучше назад взять, а то все надо мной смеяться будут. Пойти к Одинцову?»
Но к Одинцову он не пошел, сомневаясь, что лучше: не выполнить обещание или осрамиться с плохой заметкой.

* * *

В пионерской комнате шла оживленная работа. Ребята складывали по порядку номера журналов и подшивали «Пионерскую правду», чтобы передать в школьную библиотеку.
Васек покрывал лаком рамку для стенгазеты.
«Вот это по мне», – думал он, с удовольствием макая кисть в густой лак.
Митя сидел за столом, просматривая заметки для стенгазеты.
– Это все у тебя? – спросил он Одинцова, приглаживая пальцами светлые волосы. – Маловато, плохо шевелитесь!
– Многие только сегодня дали, – виновато сказал Одинцов. – Вот Лида Зорина дала заметку, и Трубачев, и еще несколько ребят… – Он подвинул к Мите новую пачку бумаг.
– А, еще есть! – обрадовался Митя. – Давай, давай!
Нюра Синицына вбежала в комнату и, оттолкнув Одинцова, положила на стол вырванный из тетрадки лист.
– Вот, Митя! Я стихи написала, а Одинцов не берет. Он думает, что если он редактор, так может распоряжаться. А стихи очень хорошие, мои родители даже в «Пионерскую правду» послать хотели!.. – затрещала, размахивая руками, Синицына.
– Стоп, стоп! – остановил ее Митя. – Экая ты мельница!
– Вот она всегда так! – возмущенно сказал Одинцов. – Кричит только, а у самой голова ничего не работает. Вот прочти, что она тут написала.
– «Что написала, что написала»!.. – передразнила его девочка.
– Сядь и помолчи! – потянул ее за рукав Митя. – Сейчас разберемся. Я уже говорил тебе, Одинцов, что такие спорные вещи надо решать сообща.
Васек оставил работу и подошел к столу.
– Мы всей редколлегией проверяли. Тут она Лермонтова и Пушкина списала, да еще сама между ними втерлась! – сердито сказал он.
– Неплохо попасть в такое соседство! – засмеялся Митя. – Сейчас посмотрим, что у нее получилось. Он громко прочел:
Уж небо осенью дышало, А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла, Так я учебу начала.
– Тьфу! – не выдержал Одинцов.
– Вот он всегда на меня нападает! – пожаловалась Синицына.
– Да потому нападаю, что глупо! Противно…
– Потише, потише, – сказал Митя. – Плохо ведешь себя, Одинцов! Так не годится: лишний спор заводишь и мне не даешь прочитать до конца.
Одинцов замолчал.
Митя начал читать сначала:

Уж небо осенью дышало,
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла,
Так я учебу начала.
Белеет школа одиноко
В тумане неба голубом,
Идти мне в школу недалеко –
На крайней улице мой дом.
Мои родители давали
Мне на прощание совет:
«Учись ты, Нюра, хорошенько –
В награду купим мы конфет».

М-да… – задумчиво протянул Митя и посмотрел на Синицыну. – Плохо. Очень плохо!
– А почему плохо? Рифма есть, все есть, – забормотала Синицына, поглядев на всех.
Митя еще раз пробежал глазами стихотворение и тяжело вздохнул:
– Почему плохо? Прежде всего по мысли плохо. Ты вот пишешь о себе:

А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла…

А родители тебе за эту учебу обещали конфет.
Ребята фыркнули.
– А еще Пушкин и Лермонтов тут у нее!
– Вот уж ничего подобного! – сказала Синицына.
– Ну как же ничего подобного? – улыбнулся Митя. – Вот смотри:
Уж небо осенью дышало, Уж реже солнышко блистало…
Чье это?
Синицына раскрыла рот, чтобы что-то сказать.
– Постой. Дальше посмотрим:
Белеет парус одинокий В тумане моря голубом…
Это чье?
– Во-первых, у меня не парус, а школа белеет…
Одинцов громко фыркнул. Митя рассердился:
– Одинцов, ступай займись подшивкой газет! Стыдно! Большой парень – и не умеешь себя в руках держать. Ступай!
Одинцов нехотя отошел от стола.
– А ты, Нюра, сядь. Мы с тобой сейчас разберемся хорошенько.
Синицына надулась и с упрямым лицом присела на кончик стула.
– Что она там – все спорит? – спросил Одинцова Булгаков.
За столом Митя что-то говорил, не повышая голоса, но часто поднимая вверх брови и разводя руками.
Нюра сидела красная, надув губы. Ответы ее становились тише, спокойнее, потом она встала, взяла со стола листок и молча прошла мимо ребят.
– Поняла наконец, – улыбнулся Васек.
– Сейчас мне нахлобучка будет, – сказал Одинцов.
– Ребята! – Митя постучал по столу. – Если мы будем высмеивать человека, тогда как мы обязаны по-товарищески объяснить ему его ошибки… – Он строго посмотрел на присмиревших ребят.
– А чего ж она… – вспыхнул Одинцов.
Васек вспомнил свою заметку: «И правда, если над каждым смеяться, никто и писать не будет».
Когда Митя кончил, он подошел к нему и сам сказал:
– У меня тоже как-то нескладно получилось с заметкой.
– Сейчас будем читать, – сказал Митя. – У меня остались три заметки: Одинцова, Зориной и твоя.
Одинцов услышал свою фамилию и насторожился. У него был важный и ответственный раздел – «Жизнь нашего класса». Выбранный единогласно, он очень строго относился к своей работе и не пропускал ни одного случая или события, взволновавшего класс. Теперь он тоже дал заметку под заголовком: «В классе было грязно».
Митя внимательно просмотрел ее, улыбнулся и написал: «Принять». К статье Зориной он отнесся очень серьезно. Зорина писала о дружбе мальчиков и девочек и заканчивала так: «Многие мальчики говорят: „Мы, ребята, между собой всегда поладим – кому надо, и тумака дадим. А девочку за косу дернешь – и то она обижается; значит, с девочками и дисциплину подтянуть нельзя“. А я считаю, что это неправильно, и тумака давать совсем необязательно, только с девочками надо разговаривать по-дружески, а не высмеивать их. Девочкам тоже не надо пересмеиваться и поддразнивать ребят, а у нас есть такие ехидные – это тоже неправильно. Мы росли вместе, учились вместе с первого класса, давайте будем дружить. Я стою за дружбу девочек с мальчиками. Не надо никого обижать и пересмеивать.
З в е н ь е в а я З о р и н а».
Читая, Митя все время одобрительно кивал головой и в уголке тоже написал: «Принять».
Пока Митя читал заметки Одинцова и Зориной, Васек делал вид, что совершенно поглощен своей работой. Но Митя и на его заметке написал своим размашистым почерком: «Принять».
Потом подозвал Сашу:
– Кто переписчик?
– Я, – сказал Саша.
– Вот еще три статьи. Кто нарисует заголовок?
– Малютин.
В пионерскую комнату вошел Сергей Николаевич:
– Работаете?
Митя засмеялся:
– Фабрика-кухня. Стенгазету делаем, журналы подшиваем.
Ребята при Сергее Николаевиче сразу подтянулись; каждому хотелось, чтобы учитель заметил его работу. Васек тоже хотел обратить на себя внимание учителя.
– Рамка готова! – громко сказал он, деловито собирая кисти. – Булгаков, какую заметку пишешь?
– Четвертую, – ответил Саша тоже громко, чтобы слышал учитель.
Остальные ребята один за другим подходили к столу с кипой журналов и газет.
– Подшито!
– Готово!
Сергей Николаевич пробежал глазами Лидину заметку.
– Нужный вопрос… Лида Зорина… А… черненькая такая, с косичками! – сказал он, припоминая, и взял вторую заметку.
– Мою читает, – шепнул ребятам Одинцов, прислушиваясь, что скажет учитель.
Сергей Николаевич прочитал про себя, потом улыбнулся и прочитал Мите вслух:
– «Сергей Николаевич увидел, что на полу валяются бумажки и вообще сор. Он не начал урока, заложил руки за спину, отошел к окну и не повернулся к нам, пока мы все не убрали. А потом сказал: „Чтобы это было в последний раз“. Теперь ребята стараются вовсю. Редакция надеется, что такой случай больше не повторится».
Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
– Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции – просто солидно получается!
Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
– Что он сказал? Что он сказал? – заволновались ребята.
– Ты слышал? – спросил Одинцова Саша.
Одинцов сиял.
– Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», – взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
– Честно и точно! Это значит – не наврано ничего!
– Ну еще бы, Одинцов вообще никогда не врет!
– Молодец! – радовались ребята.
– Молодчага! – сказал Васек, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».
– Одинцов! Как это понять – «солидно»? – спросил он. – Ты знаешь?
– Нет, – сознался Одинцов. – А как по-твоему? – Он улыбнулся. – Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!
Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: «Не задерживайтесь долго!» – исчез.
– У него комсомольское собрание сегодня, – сказал Трубачев. – Сами разберемся.
– А ты тоже не знаешь? – допытывался Саша.
– Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! – догадался Васек.
– А какой же я старый? – растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивленным взглядом.
Ребята прыснули со смеху.
Из соседней комнаты – читальни – прибежали девочки.
– Тише! Читать мешаете!
– Ребята, я «Пионерскую правду» в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, – сказала, входя, Лида Зорина. – Что у вас тут такое?
Ребята, смеясь, рассказали ей.
– Солидный – это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, – объяснила Лида.
– Но какой же я толстый? – обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. – Я спортсмен, человек без веса!
Он действительно был тоненький и на редкость легкий.
Ребята опять закатились смехом:
– Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.
– Попадет вам сегодня! Лучше уходите скорей, – кричала Лида, – сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич еще не ушел. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, все слышит.
– Тише! – крикнул Васек. – Булгаков! Одинцов! Пойдем к Сергею Николаевичу! – Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.
– Не посадит он нас вместе – лучше не просить! – с сомнением сказал Саша.
– А может, и посадит. Попросим!
Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.
– Еще эта школа семилеткой была, как я сюда пришел, еще Красным знаменем нас не награждали… – рассказывал старик.
– Сергей Николаевич! – запыхавшись, крикнул Одинцов. – У нас к вам просьба.
– Мы просим… – начал Саша.
– Разрешите нам сесть вместе! – возбужденно блестя глазами, сказал Васек. – Мы друзья.
Сергей Николаевич нахмурился:
– Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?
– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдете…
– А что вам нужно?
– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васек.
– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич. Мальчики оробели.
– Чтобы дружить втроем, – сказал Васек.
– Дружить втроем? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счет не идут?
– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.
– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15