Саша зажмурился и прыгнул.
Оглушенный падением, он сидел на траве и потирал ушибленный локоть.
Подбежавший Васек обнял его за плечи:
– Ты что?
– Сижу! – радостно ответил Саша.
Через минуту три товарища шли вдоль железнодорожного полотна. Глядя на Колю и Сашу темными от волнения глазами, Васек повторял:
– Обошлось, обошлось, ребята!
Книги нашли в кустах целыми и невредимыми.
– Они тоже прыгали! – сострил Одинцов, похлопав по своей сумке.
Вечернее небо быстро темнело. Где-то далеко слышались гудки паровозов. Свежий ветер трепал курточки мальчиков.
– Если пустить паровоз на полную мощность… – говорил Саша.
– Подожди… смотря какой паровоз!
Васек поднял голову и прислушался:
– Самолет! Ребята! Самолет!
Из-за леса, почти касаясь верхушек деревьев, вылетел самолет.
– Ура, летчик! Ура!
Ребята прыгали, подбрасывали вверх книги и толкали друг дружку.
– Летчик! Возьмите раненого! – кричал Одинцов. – Сашку Булгакова!
– Нет, Одинцова, Одинцова! У него нос разбился!
– Трубачева возьмите! Дядя летчик! Вот он! Вот! Хромает!
Самолет скрылся в облаках.
Скоро совсем стемнело. Стал накрапывать дождик. Серое здание депо все еще не показывалось.
– Эх, не туда заехали! – с досадой сказал Васек. – Завезли нас к черту на кулички!
– А ты куда билет брал? – натягивая на голову куртку, осведомился Одинцов.
– Он думал – его прямо с доставкой на дом! – рассмеялся Саша.
Наконец показались первые строения.
Прощаясь на Вокзальной улице, мальчики советовались.
– Может, нам к твоему отцу всем вместе идти? – спрашивали Васька товарищи.
– Нет, чего там! Влетит, так за дело.
Павел Васильевич уже давно был дома. Выслушав рассказ сына, он молча вынул из портфеля конверт и сел писать письмо сестре.

Глава 5.
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНЫЙ

Иван Васильевич прихлебнул с блюдечка чай и выглянул в окно.
– Так и есть, – сказал он, нахлобучивая на голову меховую шапку и снимая с гвоздя ключ. – Хоть бы одни каникулы отдохнуть дали! И все этот Митя всех мутит! – ворчал он, открывая тяжелую школьную дверь.
У крыльца действительно стоял Митя в синем лыжном костюме, за ним – Саша Булгаков и Коля Одинцов. Все трое тащили на плечах лыжи.
– Опять ноги разрабатывать! Вчера на коньках, сегодня на лыжах, – пропуская их, ворчал сторож.
– У нас в плане лыжная экскурсия сегодня, – стряхивая с шапки снег, сказал Митя. – Не все, понимаете, освоили это дело. За каникулы надо подтянуться, – объяснил он, подбирая парные лыжи. – Да вы идите отдыхайте, Иван Васильевич. Мы только соберемся – и айда!
– «Отдыхайте»! – усмехнулся Иван Васильевич. – С вами отдохнешь, пожалуй…
На крыльце затопали, и в дверь вбежали школьники.
– Здравствуйте, Иван Васильевич! – с опаской поглядывая на сторожа, здоровались они.
Иван Васильевич недаром получил от ребят прозвище «Грозный».
Опираясь на толстую, суковатую палку, во всякую погоду стоял он на крыльце, встречая и провожая школьников. На прозвище «Грозный» старик нисколько не обижался.
– Я для вашего брата и есть грозный, потому что безобразия в школе допускать не могу, – сурово говорил он.
Увидев перелезавшего через забор школьника, старик звонко стучал об асфальт палкой:
– Куда лезешь? Где тебе ходить приказано?
– Дорогу потерял! – кричал озорник.
– У меня живо найдешь! Носом калитку откроешь!
Школьник с хохотом скатывался с забора и осторожно проходил мимо сторожа:
– Здравствуйте, Иван Васильевич!
– То-то «здравствуйте»! Дурная твоя голова вихрастая! На плечах ходуном ходит, всякое соображение растеряла! – ворчал Грозный, закрывая за мальчиком дверь.
И вдруг лицо его расплывалось в улыбке, около губ собирались добрые морщинки, и он, похлопывая по плечу какого-нибудь отличника, говорил:
– Инженер! Одно удовольствие от твоего житья-бытья получается. Матери поклон от Ивана Васильевича передай!
Или, грозно сдвинув брови и выпятив грудь, приглашал группу школьников:
– Проходите! Проходите!
Школьники замедляли шаг.
– Артисты! Одно слово – артисты! На собраниях про вас высказываются. Вам в школу, как в театр, на своей машине выезжать надо, а вы пешочком, а?
– Да ладно… уже ругали нас, – подходя ближе, нерешительно мямлил кто-нибудь из ребят.
– Сам! Самолично присутствовал! – ударяя себя в грудь, торжествующе говорил Грозный. – Все собрание тебя обсуждало. А кто ты есть, ежели на тебя посмотреть? – Грозный прищуривался и, оглядев с ног до головы ученика, презрительно говорил: – Сучок! Голый сучок, ничего не значащий! А тобой люди занимаются, выдолбить человека из тебя хотят.
– Да чего вы еще! – пробираясь к двери, бормотали оробевшие школьники. – Не будем мы больше, обещали ведь…
– И не будешь! Ни в каком разе не будешь! Мне и обещаниев твоих не нужно. Я сам к тебе подход подберу.
– Вот леший! И зачем только его на собрания пускают! Ведь он потом прохода не дает, – возмущались злополучные ребята. – На всех собраниях сидит! Отвернет ладонью ухо и слушает, – смеялись они.
Но сегодня Грозный ворчал для виду. У него было то особое, праздничное настроение, которое не хочется омрачать ни себе, ни другим. Открыв Мите пионерскую комнату, он вышел на крыльцо.
На дворе лежали горы снега. С улицы шли и бежали школьники. Лыжные костюмы ярко выделялись на белизне снега, поднятые лыжи торчали вверх, как молодые сосенки. Грозный улыбался, ласково кивал головой, то и дело приподнимая свою мохнатую шапку.
– С праздником, Иван Васильевич!
– И вас также!
Крепкий морозец стягивал шнурочком брови, красил щеки ребят и белил ресницы.
– Стой, стой! Где же это ты мелом испачкался? И щеки клюквой вымазал, – шутил Грозный с каким-нибудь мальчуганом.
Васек Трубачев торопился – во дворе уже никого не было.
– Иван Васильевич, прошли наши ребята?
– Прошли, прошли! А ты что же эдаким мотоциклетом пролетаешь? И «здравствуйте» тебе сказать некогда. Васек поспешно сорвал с головы вязаную шапку:
– Здравствуйте!
– Ишь ты, Мухомор! – любовно сказал сторож. Васек был одним из его любимцев. Еще в первом классе Грозный прозвал его Мухомором за темно-рыжий оттенок волос и веснушки на носу.
– Прошли, прошли твои товарищи!
Васек, прыгая через три ступеньки и волоча за собой лыжи, помчался на второй этаж.
В пионерской комнате толпились ребята. Митя, поминутно откидывая со лба непослушную прядь льняных волос, оживленно объяснял:
– Все зависит от правильности хода…
– Трубачев! – крикнул Саша Булгаков. – Сюда! Сейчас строиться будем. Мое звено в полном порядке.
– У меня Малютина нет, – сказал Коля Одинцов.
– А Зорина где? – спросил Васек.
Лида Зорина, запыхавшись, вбежала в комнату. Она была в красном пушистом костюме, черные косички выбивались из-под шапки.
– Я здесь! Девочки все пришли!
– Звеньевая, а опаздываешь! – строго сказал Васек.
– Я не опаздываю, я за Нюрой Синицыной заходила, – оправдывалась Лида.
Школьники выстроились в две шеренги перед крыльцом. На перекличке не оказалось Севы Малютина.
– Ему нельзя, – сказал Саша, староста класса. – Он больной.
– Больной-притворной, – пошутил кто-то из ребят.
– У Малютина порок сердца, – строго сказал Митя. – Смеяться тут нечему… Ну, пошли! – крикнул он, взмахнув лыжной палкой. – За мной!

* * *

Грозный стоит на крыльце, прикрыв ладонью глаза. За воротами, на снежной улице, одна за другой исчезают синие, зеленые фигурки лыжников, красным флажком мелькает между ними Лида Зорина…
Скрип лыж, голоса и смех затихают…
– Ну вот, значит… – говорит Грозный, направляясь к своей каморке.
Но несколько пар крепких кулачков барабанят в дверь:
– Откройте! Откройте!
– А, первачки! Промерзли?.. Ну, грейтесь, грейтесь! – ласково говорит сторож.
Закутанные в теплые платки, толстые и смешные, неуклюжие, как медвежата, размахивая лопатками, вваливаются первачки. За ними, смеясь, поднимается их учительница.
– Мы, Иван Васильевич, только погреться. А вы идите отдыхайте, – говорит она. – Мы во дворе будем.
Клубится снежная пыль. Красные от натуги малыши носят лопатками снег, лезут в сугробы.
Позвякивая ключами, сторож проходит в пионерскую комнату.
На стене возле праздничной стенгазеты висят плакаты и объявления.
Грозный надевает на нос очки:
– Где тут у них планы? На каникулы… Ага… Первые классы… так… Четвертые – экскурсия… так… Шестые – кружок фото… так… Восьмые – международный доклад… так… Шахматисты… – Он машет рукой и прячет очки. – Свято место пусто не бывает.

Глава 6.
НА ПРУДУ

К вечеру мороз утих. Небо было чистое, с редкими звездами. Васек Трубачев, Саша Булгаков и Коля Одинцов возвращались с лыжной прогулки втроем.
Они нарочно отстали от ребят, чтобы зайти на пруд.
– Пойдем? – предложил товарищам Васек. – Не хочется домой еще.
– Пойдем! На пруду, наверно, красиво сейчас. Я тоже не хочу домой… – согласился Одинцов. – Саша, пойдешь?
– Куда вы – туда и я!
Мальчики прошли парк и начали спускаться к пруду. Пушистые берега с занесенными снегом деревьями возвышались, как непроходимые горы.
Старые ели, глубоко зарывшись в сугробы, распластали на снегу свои густые, мохнатые ветви. Метель намела на пруду высокие снежные холмы. Вокруг было так тихо и пустынно, что мальчики говорили шепотом.
– Не пройдем, пожалуй, – провалимся, – пробуя наст, сказал Саша.
– Идите по моему следу. Айда… лесенкой. – Васек поднялся на горку и, пригнувшись, съехал вниз. Потом снял лыжи и бросил в сугроб. – Сюда! Одинцов! Саша! Мягко, как в кресле!
Мальчики уселись рядом. Все трое, запрокинув головы, смотрели в темное, глубокое небо.
– Смотрите, смотрите! Луна!
Из-за парка показалась огромная желтая луна.
– Ни на чем держится! – удивленно сказал Саша. – Вот-вот упадет.
– Вот если б упала!
– Хорошо бы! Мы бы ее сейчас в школу притащили, прямо в пионерскую комнату.
Саша обвел глазами белые застывшие холмы.
– А что, ребята, тут, наверно, зимой ни одна человеческая нога не ступала? – таинственным шепотом сказал он. Васек посмотрел на чистый, ровный снег:
– Следов нет.
– Тут один Дед Мороз живет… – пошутил Одинцов и осекся.
В лесу раздался треск сучьев. Тихий шум, похожий на завывание ветра, пронесся по берегам. И в тот же миг неподалеку от мальчиков что-то белое вдруг отделилось от сугроба и медленно съехало вниз.
– Трубачев! – прошептал Саша.
– Видали? – испуганно спросил Одинцов.
– Это снежный обвал, – равнодушно сказал Васек, на всякий случай подвигая к себе лыжные палки. Саша засмеялся.
– А меня мороз по коже пробрал, – откровенно сознался он.
– И меня… Идем лучше отсюда, – сказал Одинцов. – Не люблю я, когда снег… ползет.
– Ну, бояться еще! Мы, в случае чего, прямо голову оторвем! – Васек лихо сдвинул на затылок шапку.
– А кому отрывать? – усмехнулся Одинцов.
– Кто нападет! – сказал Васек, приглядываясь к белому холмику, который как-то странно покачивался в неровном свете луны. – Да никто не нападет. Я думаю, это показалось, – прибавил он.
Одинцов зажмурился:
– Ну да, бывает… привидится что-нибудь от снега.
– А вот на севере… – пугливо оглядываясь, добавил Саша. – Мне рассказывали…
Сзади снова раздался треск сучьев и тонкий протяжный вой. Мальчики переглянулись. Васек молча показал на белый холмик. Медленно покачиваясь на гладкой поверхности пруда, холмик полз к берегу.
– Стойте здесь… я проверю, – вдруг решился Васек. Саша схватил его за руку:
– Я с тобой.
– Вместе пойдем, – прошептал Одинцов.
– На лыжи! Становись! – громко скомандовал Васек. Ребята вскочили. Тихий вой, разрастаясь в грозное рычание, пронесся над прудом. В ответ ему из сугробов вырвались звуки, похожие не то на кошачье мяуканье, не то на собачий лай.
– Волки! – с ужасом прошептал Саша.
– Держите палки наготове, – стиснув зубы, сказал Васек. – Мы их сейчас…
– Нет! – испуганно остановил его Одинцов. – Куда ты? Надо домой!
– Домой, домой, – заторопился Саша. – Слышишь? Вой разрастался. Теперь уже казалось, что со всех сторон подкрадываются к мальчикам какие-то непонятные и страшные звери.
– Ничего, как-нибудь дорогу пробьем! – задыхаясь от волнения, сказал Васек. – За мной, ребята!
Зорко вглядываясь в каждый бугорок, мальчики благополучно миновали сугробы и вышли в парк.
– Стойте! – Васек поднял руку.
На пруду снова было таинственно и тихо.
– Тьфу! Что за чертовщина такая! Ребята, сознайтесь: кто испугался?
– Я, – улыбнулся Саша, зябко поводя плечами.
– И я, – сказал Одинцов.
– Ну и я, – сознался Васек, – потому что не волк, не человек…
– А может, просто кошки? – предположил Одинцов.
Все трое засмеялись.
А на пруду, когда затихли голоса, под ветвями ели тихо вдвинулась туго накрахмаленная морозом простыня, блеснул огонек, освещая глубину темной землянки, и высунулась голова Мазина. Белый холмик быстро-быстро пополз к старой ели.
– Ушли? – шепотом спросил Мазин.
– Ушли, – ответил Петя Русаков, сбрасывая с себя белый халат.

Глава 7.
НОВОСТИ

Встряхивая золотистым чубом, Васек, разгоряченный впечатлениями дня, рассказывал отцу:
– Мы с Митей в лес ездили, далеко-далеко… А потом еще с ребятами на пруд ходили.
– То-то я тебя еле дождался. Хотел разыскивать.
– А на пруду, папа, такая луна, громадная, и свет от нее… Нам даже показалось, что снег движется. Да еще как завоет кто-то, – засмеялся Васек, – мы даже испугались немножко.
– Вот и хорошо, что испугались. Не будете лазить где не надо, – хмуро сказал отец. Он был чем-то озабочен.
– Да ты что, папа, чудной какой-то сегодня? – удивился Васек.
– Чудной не чудной, а… – Павел Васильевич замялся, постучал пальцами по столу и строго сказал: – К нам тетя Дуня едет.
– Едет? – переспросил Васек, не зная, радоваться ему или печалиться.
Тетю Дуню – сестру отца – он никогда не видел. Она жила под Москвой на какой-то маленькой станции.
Павел Васильевич ожидал, что сын будет протестовать против приезда тетки, и приготовился к серьезному отпору, но Васек только спросил:
– А веселая она?
– Да как тебе сказать… особенного веселья я что-то у нее не замечал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15