Но он все равно был недоволен — и девушкой, и собой. Гилман и Уиллистон провернули всю подготовительную работу с великим мастерством и тщанием, но они же не предупредили его, что девушка окажется 'Столь хрупким созданием. Он мог с ней справиться, конечно, и справлялся. Ему следовало вести себя с ней очень осторожно, чтобы не поранить, и это ему удалось.
Он был само очарование — с нужной толикой душевной теплоты и с тенью многообещающей нежной улыбки на устах, когда они вдвоем отправились кататься на водных лыжах. Он и в водных лыжах знал толк, демонстрируя силу мышц и ловкость безо всякого дешевого выпендрежа. Исполненные им воднолыжные упражнения оживили в ее памяти картины их любовных занятий прошлой ночью. Эта активация мозговых клеток послала тончайшие сигналы к нервным окончаниям кожи и заставила ее ощутить озноб, который не было никакой возможности подавить. Ей не помогло и жаркое июльское солнце. На ней был купальник — бикини самого маленького размера, но, когда этот мужчина бросал на нее свой взгляд, ей чудилось, что она абсолютно голая. А ей было все равно. Нет, не все равно, совсем не все равно — просто ей было наплевать.
Она хотела — и желание делало ее еще более привлекательной.
Когда они вернулись в «Парадайз-хаус», Карстерс сообщил ей, как соблазнительно она выглядит, и она знала, что он не лжет. Но в то же время он явно что-то от нее скрывал. Даже после коктейля с водкой в его апар-аментах, после поцелуя и после нескольких минут в жаркой постели, даже после ее страстных объятий и слез, чуть охладивших огонь, пылавший в ее глазах, и после его ласк она все же чувствовала — как может чувствовать женщина,— что между ними возведена невидимая преграда, что остается еще что-то невысказанное, ибо он не может или не хочет ей чего-то сказать.
— Было бы, наверное, лучше, если бы ты мне лгал,— сказала она, положив ему голову на плечо.
Он посмотрел на нее и нежно погладил по волосам.
— Не стоит. Я подозреваю, ты уже в своей жизни наслушалась достаточно лжи, так что с тебя хватит. Ты замечательная девушка, Кэти, и готов поспорить, что многие мужчины наговорили тебе кучу басен, но ни одному из. них не удалось тебя одурачить. Это не в моих правилах к тому же. Не забыла? Я же честнейший и мерзейший старик во всем мире.
— Я знаю, что ты не мерзейший старик, кобель ты этакий,— прошептала она.
— Смешно. Нет, правда, я мерзейший старик!
Внезапно посетившая ее мысль, что он вовсе не мерзейший старик, снизошла на нее как успокоение и облегчение. Она улыбнулась и поцеловала его в порыве радости. Он обязательно ей все расскажет — если есть что рассказать,— когда наступит подходящее время. И она
опять его поцеловала.
— Ты что — сексуальная маньячка? — пошутил Карстерс.
— Ну, если у тебя нет никаких иных планов на ближайшие полчаса, то...
— Я говорю не о ближайшем получасе,— возразил красавец миллионер.— Я говорю о перспективе... скажем, о ближайшей неделе или месяце. А вдруг мы несовместимы. Я же много старше тебя. Меня мучают мысли о конфликте поколений.
— Я просто обожаю мужчин, которые говорят гадости и мерзости,— сказала она, притягивая его к себе.
Менее чем в ста ярдах от их постели ее отец разговаривал по телефону — открытым текстом, но с опаской — с человеком в Майами ио имени Ирвинг. По правде говоря, он везде фигурировал как Ирвинг—даже в досье трех федеральных агентств, где хранилась исчерпывающая информация об игральных автоматах и про-чем «игорном оборудовании», которым торговала ком-нания Ирвинга. Основную массу продукции фирмы приобретали казино и игорные заведения, которыми владели компаньоны ну очень неразговорчивого партнера Ирвинга — седовласого государственного мужа по имени Майер, у кого было шестимиллионное состояние, тьма приятелей в мафии и малоприятное криминальное прошлое — оно-то и вынудило его. держать компанию Ирвинга в качестве «крыши» для его, Майера, гешефтов.
Если кому-то из мафии, или из Американской зубоврачебной ассоциации, или из Союза герлскаутов Монреаля — сегодня очень трудно уследить за всеми псевдонимами, за которыми скрывается синдикат организованной преступности Соединенных Штатов,— случилось бы попасть в Парадайз-сити, об этом Ирвинг тотчас бы узнал от Майера, потому что Майер знал всех и обладал феноменальной памятью. Майер к тому же был из тех рассудительных граждан, которые терпеть не могут неприятностей и кровопусканий, размышлял Пикелис, и поэтому он всегда выступал посредником в переговорах по мирному и взаимоприемлемому улаживанию любых разногласий.
Но ни одно из этих соображений вслух произнесено по телефону не было, хотя Пикелис сослался на «определенные неприятности», возникшие у него с «людьми, насколько я могу судить, чужими в нашем городе», на что Ирвинг уверил своего доброго клиента, что «завтра я порасспрошу кого надо и постараюсь узнать, может, кто что и слыхал». Майер не любил, когда его беспокоили дома по воскресеньям, ибо в выходные у него пуще обычного пошаливал желчный пузырь, но Ирвинг не сказал об этом в телефонном разговоре, потому что любой агент правоохранительных органов, подключившийся к телефонному кабелю в данный момент, разумеется, и так все досконально знал о желчном пузыре Майера, так что Ирвингу не хотелось лишний раз доставлять этим гнидам удовольствие. Ирвинг был преданным и предусмотрительным малым, он к тому же приходился Майеру племянником со стороны жены. Ирвинг мог сделать для своего дяди практически все что угодно. Можете себе представить, он даже заставил себя полюбить телячьи котлетки с пармезаном — лишь бы умилостивить северных друзей дяди Майера, когда те приезжали погостить в Майами. Трудно не любить этого добрейшего Ирвинга, подумал Пикелис, кладя трубку, хотя никто его почему-то не любил.
Вышедшая в понедельник утренняя газета Парадайз-сити известила читателей, что, как установил коронер Перси Фарнсуорт, покойная Перл Делайла Таббс была зверски изнасилована до и после нанесения ей ножевых ранений, оказавшихся смертельными, и объявила, что судебный процесс по обвинению Сэма Клейтона в изнасиловании и убийстве начнется в четверг. Судья Ральф Гиллйс заявил, что он готов назначить адвоката для
обвиняемого, если Клейтон не сумеет обеспечить себе защиту. Окружной прокурор Рис Эверетт благочестиво отказался комментировать дело во избежание давления на присяжных, по его словам, «руководствуясь духом недавних постановлений Верховного суда Соединенных Штатов», но доверительно сообщил «не для печати», что сексуальные подробности предстоящих слушаний дела произведут шокирующее впечатление на общественность. Криминальный репортер, автор заметки в «Дейли трам-пет», не стал цитировать этих слов, но весьма прозрачно намекнул, что следует ожидать сенсационных свидетельских показаний.
Дело явно вызвало незначительный интерес среди белых представителей среднего класса. Это установил Уил-листон, проводя в то утро свои интервью — ритуал, позволявший ему определить общественные настроения в городе и наметить потенциальных кандидатов для участия в будущем движении сопротивления. Ни один из опрошенных в беседе с ним ни словом не обмолвился о неслыханном преступлении и о готовящемся уголовном процессе, и никто не выказал ни малейшей озабоченности по поводу методов административного управления и действий правоохранительных органов в Парадайз-сити. Только одна домохозяйка, блондинка тридцати одного года, выразила некоторое беспокойство по поводу исполнения ее мужем своих супружеских обязанностей и намекнула, что Уиллистону не стоит торопиться, но никто не заговорил о безнравственности и порочности организации Пикелиса. Горожане даже и не подозревали, что оказались во власти оккупационных сил, размышлял Уиллистон, так чего ж удивляться, что они не поднимаются на борьбу против оккупантов!
Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь изо всех сил хотел доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-
вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности — невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.
Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города фото разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров. Неподалеку от Лоуэлл-сквер он приметил Первую баптистскую церковь и вспомнил, что мэр Эшли отрекомендовал ее настоятеля как «ответственного священнослужителя, который является рупором настроений негритянского на-. селения города». Это была не очень большая церковь, и офис настоятеля в задней части здания также был не очень велик, однако сам преподобный Эзра Снелл оказался весьма внушительных размеров. Он был высокий, широкий, с кожей цвета эбенового дерева, говорил густым голосом и держался почтительно.
— Не хотелось бы показаться негостеприимным,— заявил он торжественным тоном,— но я очень сомневаюсь, что смогу дать вам удовлетворительный ответ относительно будущего индустрии развлечений в этом городе.
Еще учась в колледже много лет назад, он, вероятно, брал уроки ораторского искусства — может, и актерского мастерства,— и теперь трубный глас этого, импозантного мужчины, с огромной, как барабан, грудью, звучал непринужденно и мощно.
У него был голос одаренного оратора старой школы и манеры прирожденного общественного лидера.
— Меня заботят некоторые иные проблемы, имеющие отношение скорее к сегодняшней ситуации,— добавил священник с тревогой. Он помолчал, в течение нескольких секунд изучая взглядом разведчика.— Вы работаете в исследовательской фирме Майами, не так ли? — спросил он.
— Да, вот уже три года.
— Но вы же не южанин, мистер Уоррен?
— Нет, я уроженец Вермонта. Полагаю, вы это сразу определили по моему выговору,— признался профессор психологии.— Я долгое время жил также в Нью-Йорке. Но почему вы спрашиваете?
Чернокожий священник заколебался, пытаясь облечь свой ответ з более точные слова.
— Я не хотел бы смущать вас, мистер Уоррен, но, насколько я себя знаю, я склонен — возможно, по причине того, что мы сейчас переживаем трудные времена,— говорить несколько иначе с южанами. И насколько я понимаю, большинство из них, особенно белые, и со мной говорят иначе. Я не стремлюсь никого критиковать или жаловаться, вы же понимаете.
— Пожалуй, да, сэр. Разумеется, есть масса северян и жителей Запада, множество людей во всех уголках страны, которые могут говорить «иначе» с чернокожими. Наша компания работает во многих штатах, и я встречаюсь с подобными людьми довольно часто.
Снелл кивнул.
— У меня сейчас у самого есть проблема, связанная с общественным мнением,— сказал он скорбно.— Один из прихожан моей церкви должен предстать перед судом по обвинению в убийстве, которого он не совершал; наш народ будет настроен очень враждебно и исполнится злобой и ненавистью, когда его казнят.
— Вы имеете в виду дело Клейтона?
— Да, Сэмюэль Клейтон не убивал Перли Таббс и, конечно же, не насиловал ее.
— Почему вы так уверенно об этом говорите?
— Потому что ее никто бы не стал насиловать. Она была проституткой, уже много лет. Мать выгнала эту несчастную блудницу из дому, когда ей было только пятнадцать,— это произошло восемь лет назад. Любой мог сговориться с Перли Таббс за пинту джина или за пару долларов в любое время, в любой день недели. Перли Таббс была блудной овцой и падшей девушкой, и с каждым годом она падала все ниже и ниже, пока не стала совсем подзаборной.,..
— Может быть, у Клейтона не оказалось при себе пары долларов или пинты джина? — возразил Уиллистон.
Старик покачал головой.
— Нет, это невозможно. У него свое дело — собственный автофургон, к тому же у него есть девушка. В тот день он был в церкви на танцах — я сам его видел — со своей девушкой, пробыл там неотлучно и ушел далеко за полночь, уже после совершения убийства. Многие видели его на танцах.
— Но он же признался?
Священник нетерпеливо передернул плечами.
— Его под пытками заставили сделать признание. У нас это обычное дело, и всем это известно.
— А свидетели? Ведь люди видели его на танцах - они же могут дать показания! — резонно заметил Уиллистон.
— Я сомневаюсь, что у кого-нибудь из них хватит мужества дать показания. Это будет означать, что они «мутят воду», как выражается капитан Мартов, а чернокожие, которые «мутят воду» в этом городе, рискуют подвергнуться аресту, получить увечья или просто исчезнуть. Меня самого можно обвинить в том, что я «мучу воду», уже только потому, что обсуждаю это с вами. Так что, пожалуйста, никому не говорите о нашем разговоре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40