Куда его тащат? Что у них на уме? Неужели никто не придет на помощь?
Они доскакали до узкой дороги над обрывом, и тут оба всадника, зажимавшие Кутуйана с обеих сторон, поотстали, иначе было не проехать, узко. Кутуйан немедленно воспользовался этим, хлестнул коня плетью. Серый понесся стрелой и, направляемый рукой хозяина, бежал наискосок вниз, в обход погони. Преследователи отстали, а Кутуйан вскоре вернулся к тому месту, откуда его начали теснить джигиты Саты- бия и где сейчас кипел настоящий котел: носились, хлеща коней камчами, всадники, пешие хватали с земли камни, как видно намереваясь с кем-то драться. Вначале никто даже не заметил Кутуйана, и только спустя некоторое время увидели, что он здесь, что он сумел уйти от напавших на него... Страсти мало-помалу улеглись, прекратились скачки и беготня, утихли возбужденные крики. Кутуйан, прижав левую руку к груди, улыбался, а на щеке у него, кое-как кем-то наскоро перевязанной, выступила сквозь повязку кровь.
— Довольно! — крикнул я.— Остановитесь. Что бы там ни было, а победа за нами, родичи! За нами!
Бурей радости встречены были его слова. Среди шумных возгласов одобрения то и дело звучало словно клич: «Кутуйан!.. Кутуйан!»
Кутуйан слушал и смотрел на людей. Сейчас он почему- то не видел отдельных лиц, они слились в единое подвижное целое. Радость и горе, тоска и надежды — все, все было в одном, и это одно проникало в каждую пору, пронизывало насквозь, пронизывало так, что захватывало дыхание. Кутуйану сдавило горло. Что это?..
Он опомнился скоро. Чуть подтолкнул ногами коня: вперед. Подняв руку, в которой держал мешок с деньгами, он повторил:
— Да, победа за нами, родные! Трава высыхает, но земля остается, беки уходят, но народ остается... Вот смотрите!
И люди смотрели на деньги, не отводя глаз. Им было безразлично, от кого эти деньги и откуда. Каждый думал лишь об одном — получить свою, хотя бы самую малую, долю, чтобы купить еды — прежде всего для детей. Их надежды и нужды, их заботы понял и принял на себя Кутуйан, который, сидя в седле, молча смотрит на них.
Скоро все стихло, замерло, и даже ветер не веял. И тогда, в полной тишине, выступил вперед все тот же старик:
— Кутуйан, сынок! Чего мы ждем?— Старик задохнулся от волнения и некоторое время не мог выговорить больше ни слова.— Чего мы ждем?— повторил он.— Раздай их!
Его поддержали:
— Раздай!
— Сделай так, дорогой!
— Кутуйан!
Снова и снова слышал он свое имя. Взволнованный, потерянный, он еле нашел в себе силы ответить:
— Раздать? Нет... Деньги не надо раздавать!
Недоумение на лицах, страх и горечь в глазах: «Что же ты,
Бала Кутуйан? А мы-то...»
Кутуйан снова тронул коня и подъехал совсем близко к растерявшимся людям.
— Да, раздавать не надо! — твердо повторил он.— Деньги на ручной мельнице не смелешь, их не съешь. Ведь это ваша общая доля. Никто не смеет отобрать их у вас. Давайте лучше совет держать, как нам правильнее поступить.
Лица посветлели.
— Ну так скажи нам, как поступить,— попросил кто-то.
Кутуйан подался вперед:
— Я думаю так... Копить деньги, беречь их нам теперь ни к чему. Нужно позаботиться о пропитании, купить хлеба, чтобы дотянуть до урожая. Выберем от каждого аила по человеку, пусть эти люди посчитают, сколько у них там семей. Вы знаете, что вьючных лошадей и волов у нас раз два и обчелся, но надо собрать караван и отправить с надежными людьми в Бишкек. Не достанем зерна в Бишкеке, двинемся в Токмак или Карабалты, там посмотрим. Вот как я считаю, братья мои, а вы что скажете?
— Добро, Кутуйан, да будет легкой дорога.
— Удачи тебе, Кутуйан!
Наутро отправились в путь до зари, собрав, сколько нашлось, вьючных животных. Длинный получился караван: шли гуськом, друг за другом лошади, волы, верблюды. Сопровождало караван по два, по три человека от каждого аила, а главный над ними Кутуйан. Он ехал впереди, рядом с ним его близкий друг Бекболот.
На рассвете, когда добрались до Джетим-Дебе, Кутуйан сказал Бекболоту:
— Беке, город городом, но день-то не базарный, кто знает, сумеем ли мы купить хлеба сколько надо. Я и еще человека три продолжим путь до города, а ты со своими, да возьми еще сарбанских, поезжайте в Кара-Коо. Там хлеборобов много, стало быть, и зерно найдется. Закупите у них для себя и для сарбанских, может, и для кашкабашей.
— Хорошо, — ответил Бекболот.— А если не закупим, как нам быть?
— Если не закупите, что поделаешь, тогда тоже поворачивайте в город. Встретимся на базарной площади. Или вам податься в Сокулук? В общем, решайте сами.
Бекболот сказал огорченно:
— Эх, подождать бы нам а этим делом до воскресенья.
— Подождать бы... ты же сам видел...— Кутуйан нахмурился.— Ладно, что будет, то будет. Если нынче не купим на все деньги, тогда подождем до воскресенья. У нас уже что-то будет, чтобы хоть детишки не голодали.
Он отсчитал Бекболоту деньги.
— Ну, помогай тебе бог. Будь поосторожнее, Беке.
Об осторожности Кутуйан напоминал не зря: те проклятые, конечно, знали, куда они отправляются и зачем. Как бы не выследили, не напали в злобе своей неуемной.
Всю дорогу до города Кутуйан ехал, опустив глаза на гриву коня. Всю дорогу жалел, что отпустил Бекболота, винил себя, беспокоился, но наконец махнул рукой: ладно, чему быть, того не миновать.
Солнце встало, когда они въехали в город. Кутуйан велел вести караван к баразу, пусть животные отдохнут, он сам потом туда приедет. И свернул в замощенную булыжником улицу.
Отправился он прямиком к Афанасию — других купцов поблизости не знал, к кому бы можно обратиться.
Знакомая улица, знакомые ворота... Вспомнились прошедшие дни, и сердце забилось чаще. Как бы то ни было, тут он провел часть своей жизни, тут остался след его детства.
Ворота оказались не заперты. Снаружи никого. Кутуйан спешился, привязал коня к железной скобе у ворот, вошел во двор. Все, все как было: длинный серый дом, сарай. У сарая две телеги, оглобли опущены в землю. Справа лачуга, в которой жили они с матерью.
«Куда они подевались?» — оглядывался Кутуйан.
Вздрогнул: на него кинулся с лаем лохматый белый пес. Хорошо хоть, привязан, не то повалил бы на землю.
— Ты чего, Мильтон? Не узнал?
И тут прибежал Малай. Похудел, осунулся, волосы отросли, свисают на уши. Ворот длинной бязевой рубахи распахнут. Малай без пояса и босой, несмотря на холод.
— Кутаян? — Парень широко раскрытыми глазами смотрел на Кутуйана.— Кута-ян! — взмахнул обеими руками.— Это ты? Дорогой!
Они обнялись. Соскучились, оказывается. Хлопали друг друга по спине, расспрашивали, мешая русские слова с киргизскими. Малай:
— Нашел ты свой народ? Как твоя мама, здорова?
Кутуйан:
— Нашел, и мама здорова.
Когда успокоились, сели на крыльце. Как выяснилось, Афанасий со своими уехал с неделю назад к дочери в Верный. Кутуйан приуныл. Надо же, добираться сюда из аила... и он рассказал Малаю, зачем приехал. Тот расстроился: и лориа полны амбары, и собирался хозяин продавать, но цену-то Малаю не говорил. Ничего не выходит.
Сидели они недолго. Заперли ворота и пошли вниз по улице, оба пешком. Серого Кутуйан вел в поводу.
Пришли к другому купцу, в дом, похожий на дом Афана- » ин как две капли воды. Купец начал торговаться, торговал
ся долго. Наконец сговорились о цене, купец велел приводить вьючных. Зерна хватит, а не хватит, знаем, где найти. Многие продают. Плохо ли, ежели покупатели, да еще оптовые, являются прямо к тебе домой. Слава богу, по базару шастать не надо...
Зерна и вправду было много. Не хватило батманов1 шести, за ними, как научил купец, обратились к соседу через два дома.
В обратный путь двинулись уже за полдень. Кутуйан радовался, что все так удачно вышло: купили, можно сказать, все в одном месте.
На прощанье они с Малаем крепко обнялись. Тот жалел, что не сумеет навестить приятеля: далеко, хозяин не отпустит. Просил, если Кутуйан будет еще в городе, заходить обязательно. Кутуйан, конечно, обещал.
В аил прибыли в сумерках. Кара-Коо поближе Бишкека, Кутуйан считал, что Бекболот и его спутники давно уже дома, но их еще не было.
Хлеб разделили между четырьмя нижними аилами, убрали его в нарочно для этого освобожденные юрты, поставили караульных. Покончив с этим делом, Кутуйан взял с собой шестерых джигитов и поехал встречать Бекболота. Далеко забираться не стали: неизвестно, где искать. В Кара-Коо? А может, они там ничего не достали, спустились в Сокулук? Или же... Хотя люди говорят, что Саты-бий и его присные вели себя тихо.
Разделились надвое, одни поехали к Джетим-Дебе, другие — к Ак-Кучуку. И, слава богу, где-то к утру Кутуйан увидел: едут. Они или нет? Они! И вьючные идут с грузом, медленно и тяжело. Кутуйан кинулся к Бекболоту:
— Беке, все у вас в порядке, живы? Мы тут чуть с ума не сошли из-за вас.
— Везем,— усталым голосом ответил Бекболот.— Вы-то купили?
— Купили, Беке. Все в порядке. А вы что, в Сокулук ездили?
— В Сокулук.
Значит, им пришлось пройти куда более долгий путь.
— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается.— Кутуйан повернул коня и поехал рядом с Бекболотом.
1 Батман — мера веса от шести до двенадцати пудов (в разное время и в разных районах).
Весть о том, что привезли зерно, птицей разнеслась по аилам. И с самого раннего утра потянулся со всех сторон народ к юртам, где были сложены мешки. Шли все, кто мог передвигать ноги. Позади всех тащились, опираясь на палки, старики и старухи. Малые ребятишки топали, ухватившись за подолы матерей. В руках у всех торбы, торбочки, на плечах — курджуны. На уме у людей одно — хлеб. Скорее бы, скорее добраться до места... Успеть раньше других.
Кутуйан, можно сказать, и не спал, так, вздремнул по- птичьи. Куда там сон, когда такое дело, когда нужно справедливо наделить хлебом множество людей — целую волость.
Работали до ночи, и всюду поспевал Кутуйан. Сколько аилов... Последними получили зерно одноаильцы Кутуйана. Он и рад был успеху дела, и горечь сжимала сердце: волей-неволей повидал он чуть ли не всех людей своего племени, и были эти люди плохо одеты, истощены, обнищали, не имели или почти не имели скота. Когда теперь они прочно встанут на ноги? Когда?
Тяжелый то выдался день, ох, тяжелый! Для изголодавшихся людей Кутуйан нынче был выше пророка и Белого царя. И почти каждый просил: добавь хоть немного. Как просил! Кутуйану целовали полы чапана люди втрое старше него, целовали и умоляли дать еще зерна.
Долго после того не мог он забыть старика с бельмом и мальчугана, которого старик привел с собой. Они пришли последними. Отдав старику его долю, Кутуйан сказал:
— Аксакал, вы тогда подняли тревогу насчет денег... Вот, возьмите то, что вам положено, хватит вам теперь до осени на лепешки вашим внукам.
Вместо Того чтобы поблагодарить, старик накинулся на него с невероятной злостью:
— Как это «хватит»?! — кричал он, и глаза у него чуть ли не вылезали из орбит.— Чем мы хуже других? Я видел, как отсюда мешками выносили!
Кутуйан попытался успокоить:
— Аксакал, все это по точному расчету. Вам столько полагается.
— Не знаю я никаких твоих счетов и расчетов! Каждому свою доля, но у каждого своя удача. Я тут последний, и у тебя зерно еще осталось. Стало быть, так мне повезло. На- гы пай!
Зерна оставалось меньше полмешка, да и то небольшого. Мальчик, которого привел с собой старик, вдруг кинулся к тому мешку и вцепился в него мертвой хваткой.
— Это наше! Отдай!
Кутуйан, досадуя в душе на необузданного парнишку, взял его за плечи и оттащил в сторону. Тот вырвался и снова ухватился за мешок.
— Ах ты! — Не сдержавшись, Кутуйан хлестнул камчой мальчишку по спине.
Тот всхлипнул и повалился на землю.
— Кутуйан-байке... за что ты меня? — По худому и грязному ребячьему лицу градом катились слезы.
Кутуйан застыл на месте, словно громом пораженный. Случай возле брода через Кара-Су, когда его ни за что ни про что ударили плетью по голове, вспомнился ему так ясно, так ощутимо, словно это было вчера. «Боже ты мой, сам-то я что творю? Чем провинился голодный ребенок? Кто я такой, чтобы подымать на него руку? Кто дал мне такое право?» Он поднял мальчишку и прижал к себе. Молча. Именно в эту минуту вошел Санджар-ата. И тоже не сказал ни слова, все было ясно и без слов.
Кто о душе печалится, а кто о своем достатке... Пока Кутуйан и Санджар молча глядели друг на друга, старик с бельмом суетливо пересыпал зерно из мешка в свой курд- жун.
Кутуйан, очнувшись, наклонился к мальчику, погладил его по голове.
— Бери, мой хороший, забирай все,— сказал он,— доживем до осени, а там...
Он не договорил, его перебил вышедший из оцепенения Санджар:
— Кутуйан, а ты-то, ты сам? Как же так, ты столько потрудился и останешься ни с чем? Всем раздавал батманами, а себе ни зернышка. Что станет делать бедная Мээркан, как будете жить? Разве вы богаче других? Она ведь ждет, что ты хоть сколько-нибудь зерна принесешь домой, а ты...
Старик, собиравшийся взвалить себе на спину курджун, при этих словах Санджара замер. Медленно повел своим единственным зрячим глазом на Санджара, потом на опустившего голову Кутуйана. Подошел к нему.
— Возьми,— сказал он.— Возьми это себе, Кутуйан. Этот старый человек говорит правду. Ты потрудился тяжело. Вам с матерью тоже хватит на лепешки того, что осталось в мешке и что я хотел забрать себе. Я что, я свое уже отжил, пил и ел посланное судьбой. Готов и умереть хоть сегодня. А тебе и таким, как ты, еще жить да жить. Доброго здоровья тебе, Кутуйан, что бы мы делали без тебя?
— Нет, аксакал, забирайте.— Слова Кутуйана звучали твердо.— Это ваша доля.
— Спасибо,— тихо-тихо ответил старик. — Благослови тебя бог, сын мой.— И зашагал со своей ношей к себе в аил.
Кутуйан и Санджар долго смотрели ему вслед. Мальчик тоже стоял возле них. Он, как видно, чувствовал себя виноватым. Поднял лицо к Кутуйану:
— А я думал только о том, что дома у нас все голодные...
Кутуйан улыбнулся ему:
— Все хорошо. Ты думал о других, это хорошо, так и должен рассуждать человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37