.. Вижу, что жалеешь и любишь меня, но не могу ... Трудно мне здесь ... Каждый смотрит на тебя, как на ... пропащую, гадкую ... Сам же говоришь, что все на нас так смотрят: или с сожалением, или с отвращением. Так чего же больше? А мне с людьми жить ...
- Тебе что, как смотрят другие? - Вдруг покраснел весь Мирон .- Ты как смотришь?Позорно там, - не делай. Перед собой чистая будь. Они же эти люди, не так жили, как ты, значит иначе и думать должны. Ты страдаешь больше того, что сама считаешь гадким то, что делаешь. Не делай. Когда противно, то хоть умри, но не делай! Или, если делаешь, то делай так, чтобы и ум твой оправдал то, что делаешь. А на вторых плюнь, забудь о том, что они думают. И на меня плюнь: я думаю, что не зазорно, но тяжело. А ты думаешь, что не тяжело, но позорно. Зачем же ты хочешь, чтобы я думал так, как ты? Делай по своему!
И снова в глазах его гневом промелькнула любопытство.
Маруся вздохнула.
- Да потому, что не с души ты все свои мысли говоришь, поэтому и делаю. Ну, будет, Роню, ни к чему мы с тобой не договоримся ... НЕ вдержуй меня, не уговариваю, пойду я.И тебя стисняты не хочу и сама ... Все равно ... Кто, раз попал туда, - каюк уже ему. И не пробуй ... Не сердись, Роню ... Ну а теперь я выпь, все равно уже сейчас ...
Она криво улыбнулась, стукнула донышком о ладонь и просто из горла начала жадно пить. Глаза полу закрылись, широкие губы кругло сморщились, по горле с бульканье прокатывалась шарик.
Мирон внимательно зтиха смотрел на нее.
Маруся отняла бутылку от губ, втерлась рукавом и, улыбнувшись Пошли, сказала:
- Да ... Вот и за это там не осудят. Все такие. Ни жалости, ни стыда, - свои.
Посмотрела на свет везде бутылку, с улыбкой кивнула головой, снова закрыла глаза и начала пить. Казалось, она хотела яко Мога быстрее выпить всю бутылку.
Мирон все так же смотрел и молчал.
- Вот так ... - Сказала она. - Так лучше, а за водочку спасибо ...
Глаза ее сделались живищимы, лицо покраснело и свежее.
- Знаешь, Маруся погоди еще немного, - вдруг зтиха произнес Мирон.
- Для чего? - Насторожилась она, осмотрев его.
- Да ... Поживи, посмотри ... Всегда успеешь. Подожди ... Если в чем потребность будет, делай все что хочешь. Выпить хочется, выпей, я пойму ... Мужчины пожелаешь, иди, любого выбирает, веди сюда, делай, что хочешь ...
Маруся покраснела, но пристально посмотрела на него.
У Мирона словно улыбка пробежала по лицу. Но он продолжал все так же зтиха, серьезно, немного грустно:
- Действительно, Маруся ... Чего перед собой врать? У тебя уже привычка сложилась. С этим ничего не поделаешь. Это стесняются признать, но часто те, которых "спасают" в домах, поэтому и идут назад ... Не надо ... Ничего вредного в этом нет. Никому же беды от этого не будет, что ты приведешь мужчину, сама себя успокоишь и ему зла не сделаешь ...
Маруся не сводила с него глаз.
- I ты от души говоришь? - С спрятанным возмущением зтиха спросила.
Еще раз легкая по смешки о бежала, как мышь, по Мироновым губах.
- А чего бы я врал?
- И это тоже хорошо? Не стыдно?
- Да что тут зазорного?
Маруся злистно улыбнулась.
- Да, конечно ... Для меня что тут зазорного ... Дело привычное ... Хм, ... Пошла, взяла, привела ...
Мирон нахмурился.
- Ни для кого не стыдно. Каждая, когда потребность есть, пусть пойду, возьмет да приведет. Или мужчина, или женщина, - все равно ...
Маруся также гневно нахмурилась.
- Знаешь, Мирон, не ври лучше! Видно, выкрутиться хочешь. Оставь. Сказал, не подумав, а оно найвирнище и есть. Только не хочу я ни к кому ходить, ни водить к себе никого.Сами придут ... или необходимости или нет ... А еще говоришь, что не врешь мне! Да ты же сам он как смотришь на меня: пойдешь, приведи. Небось той, которую любил бы, не сказал "пойдешь, приведи" Своими руками бы задушил от ревности и стыда, а я что же, - "обычная "!...
- Нет, и той бы сказал, - медленно произнес Мирон, глядя на Марусю. - I стыда в этом нет, и ревновать нечего. Значит, не смог я ей дать удовлетворение, потребнисть есть. Без нужды не пойдешь искать в ином месте.
- А, брось! - Раздраженно отвернулась Маруся. - Хватит. Не понять нам друг друга. Глупая я слишком, как вижу ... Прощай. Иди.
Мирон не шел. Задумчиво, прижмурившы глаза, смотрел он в окно на едва заметное движение облаков. Лицо побледнело, губы сжались в кривую, застывшую улыбку. Маруся также смотрела в окно.
- Да, - вдруг глубоко вздохнул Мирон. - Мы не поймем друг друга ...
- Но вряд ли кто иной тебя поймет ... - Хмуро и насмешливо бросила Маруся. - Поискать придется ...
- А все же погоди, Маруся. А? - Тихо сказал Мирон .- Не уходи ... Может как нибудь уживемось ... Тяжело там тебе. Га, Маруся?
Маруся молчала.
- Думай себе по-своему, я - по-своему ... Зачем лишние страдания? Правда, Марусик ...Мы же любим друг друга ... Повчишся немного, экзамен сдашь. Вместе делать будем. А там полюбишь кого, семья будет, дети ...
Маруся быстро посмотрела на него. Покраснела.
- Разумеется. Это тебе потрибнище всего. Подумай. Пойдешь, быстро не вырвешься и никогда детей не получишь ... На что же это? А? Ведь бьеться у тебя сердце, как представишь, бьеться же, Марусика? Славные бы зажили ... Хоро-о-гими бы их сделали, сильными, честными ... Действительно, хорошая, не надо этого. Ну, смотри на меня, как на дурака которого, либо, пусть я вру тебе даже плюнь ... Пусть человек гордость свою хоть ложью удовлетворит. Га, Маруся?
Маруся тревожно зашевелилась.
- Иди, Роню ... Не надо ...
- Действительно, хорошая ... Оставайся. С людьми тебя хорошими сведу ... Упираешся ты, а все же скучно все со мною со мною ... Вот эта ... Даша, например. Ты это зря говорила, что я все жду нее. Когда я ее ждал? Ну и это ... Вот с ней становился. Она - хорошая ... И сама она мне когда-то говорила, что хотела бы ближе сойтись с тобой. Да и с другими ... А не захочешь - не надо. Хочешь, в иное город переедем. Чего там? Будем жить, делает ... Еще как заживем! Га, Маруся? ... Подумай. Сейчас не отвечай. Подумай, подумай хорошенько, а вечером ответишь ... Хорошо?
Маруся глубоко вздохнула.
- Хорошо ... Подумаю ... Не знаю ... Но ... - Она повернулась к нему и мягким, нежным взглядом обвела всю крепкую костлявая фигура его.
- Чудак ты все же ... Бог тебя знает.
- А ты подумай ... Ну, до свидания.
- Прощай ...
Глава 5
Мирон вошел в анархиста и условился, что тот завтра придет к нему в пьять часов. Потом забежал в контору завода, куда поставлял чертежи. Было воскресенье и занятия в конторе не было, но дежурный рассказал, что заведующий конторой збираеться отказать Мирону от работы "за вредное воздействие на рабочих и служащие В чем проявился это влияние, добиться от дежурного он не мог.
После обеда занес Ермолкину деньги, вложив их в конверт и передал кватирний хозяйке. И лишь на третий час пришел к Федора. По его ждали. Но обычного шума и оживления он на этот раз не принес с собой. НЕ подкручивал свои усы из конского хвоста, чем всегда вызывал женскую половину сборов на остроумные внимания: не ростягав слов, как капризный ребенок и не бегали живо, быстро и ласково его зеленоватые глаза. Собрание эти обычно назначалось в Федора и на их разрешалось каждому делать, что кому нравится, только не приходить с нелегальщины Преимущественно здесь назначались любовные свидания, пели, гуляли, играли. Интеллигентов призвали изредка, Мирона же считали "полуинтеллигентов" потому, что имел работу на том же заводе что и Хведир но часто взрывались и теоретические, споры Тогда Хведир в критические моменты затягивал песню, и те, которые спорили, по одному присоединялись к нему. Сам Хведир был женат, большой, желто-кудрявый, рабочий-комитетчик, не плохо играл на мандолине и до страсти любил театр Сегодня имели обдумывать вопрос об организации артистического рабочего партийного кружка. Намечались уже пьесы для постановки. Ждали только на Мирона Но Мирон, против своего обыкновения отнесся без особого восторга к проекту, чем вызвал нетерпеливую досаду в барышень и розчарованнисть у инициаторов. обдумывать все же начали. Мирон понемногу оживлювався, но неожиданно задумывался.
- Товарищи! Попрощайтесь с Мироном Антоновичем, - раз даже крикнула высокая Галя с голубыми глазищами карих глаз. - Очевидно, жениться хочет. Видите, задумывается ...
Мирон улыбнулся. Но скоро простился и ушел, сославшись на неотложную дело.
Было уже часов шесть, когда он подходил к углу Медвидивськои и Мало-Переизжои, где в его назначили свидание с Олей.
Он сразу же увидел ее. Оля стояла под лихтарем, кутаясь в большую платок, и поглядывала по сторонам. Заметив его, она быстро пошла ему на встречу. Поздоровались. Мирон внимательно посмотрел в ее лицо. Оля была в поднятию, тривози, чего оглядывалась, но невнимательно. Глаза выглядели из под платка напряженно и очень блестели. Она словно из жадности схватила Миронову руку и заговорила:
- Ну, хорошо, что вы пришли. Хорошо. Я уже думала, что не придете. Идем дальше, в темную улицу. Мирон присматривался к ней.
- А почему, Оля, волнуетесь так? А?
- Сейчас, сейчас. Я хочу, вам сегодня много сказать ... Можно взять вашу руку? Почему вы так поздно? Вы Тараса видели?
- Нет. Но что с вами, Оля?
- Сейчас, сейчас .. Ладно, слушайте. Прежде всего, вы должны беречься ... Гаврила вчера очень хвастался. Он думает, что это вы все забастовку на заводе организуете.
- Чем же он хвастался?
- Не знаю ... Вообще ... Он даже убить может ...
Мирон улыбнулся.
- Нет, нет, Мирон, вы не смейтесь! Ей-богу, вы не смейтесь, я вас очень прошу ...
- Ну ладно, ладно ... Это пер-е ... Ну, а вто-у-э?
- Нет, вы меня должны обещать ... Ах, Мирон, обещайте мне это! Вы не знаете ...
- Ну хорошо, Оля, обещаю. И спасибо.
- Ну, это ... не важно.
И вдруг засмеялась.
- Вот я теперь заметила. Знаете, Тарас мне вчера сказал, что я, как и вы, также часто говорю "это неважно" ... Ну, хорошо ... А теперь - Тарас. Мирон Антонович, вы должны что нибудь ... Я не знаю но надо как-то присмотреться к нему, ... Он вчера прибежал часов в одиннадцать, как сумасшедший, к нам это вторично, он был уже раз ... Такое было! ... Прибежал Мы уже спали. Я, правда, не спала ... Ну , это не важно (Вот опять!) Бледный весь, страшный, весь. Заявил, что до Кисельських больше не пойдет и с завтрашнего дня искать работы ...
- Что ж у вас такое вчера получилось?
- А! ... Все то же ... Захотели, чтобы я перекрестилась после ужина. А я, тяжело мне было, отказалась решительно. Гаврила едва не убил меня, Тарас с ножом на его ... Крик, слезы ...Мама лампадку зажгла, чтобы бог не покарал меня ... А! все то же ... Ну, это ... Едва мы вложили его ... Он не спал всю ночь. Я тоже. Все слышала. Вздыхал, сопел, вставал и снова ложился. Сегодня утром, ничего не ел, заявил, что не достоин есть и убежал. Даже мама чуть не заплакала, а вы же знаете, какая она строгая ... Ну, хорошо ... За нами никто не идет?Мне чего-то все кажется ... Ну, хорошо ... Затем после обеда вдруг прибежал. Нарочно после обеда, чтобы не есть! Вызвал меня во двор ... Сам аж шатается ... Наверняка ничего не ел ... Так и оказалось. Вдруг начинает меня целовать. Целует и молчит. Целует и молчит. "Что, говорю, Тарик" (Мы его так маленьким звали) "Что?" - Говорю. А сама ... Ну, это неважно ... "Я, говорит - подлец, Оля, ты это знай и запамьятай. Но тебя люблю, хоть и подлец. Понимаете? "Но почему подлец?" "Я, говорит, неможет делать, я не смогу, я - дохлый, я не должен жить. Кто не работает, тот не должен жить "... Понимаете? Все в таком роде ... Я не выдержала и заплакала. Больно же! Боже, как больно! Ну, хорошо. Начала я его успокаивать, спрашивать, а он уже и отвечать не может , ослаб весь и не слышит даже "Это - вата", говорит. Что такое, которая вата? Какая это вата, Мирон? Что это значит?
- Не знаю, - с непониманием произнес Мирон. - Но дальше, дальше ...
- Ну, хорошо ... Повела я его все-таки в комнату. Дала ему картофеля. (Мы теперь все картофель едим. Поел он, из жадности поел. "Это, говорит, лучше барское" А мать ему все упрекал, что он делать не хочет и живет в Кисельських ... Сказал он это и так улыбнулся, что просто сердце перевернулось. "Но вы, говорит, мама, не беспокойтесь , деньги будут, достану. Он все о деньгах беспокоится. И так это говорит, что, видно, мысль в его какая есть, и либо сам боится ее, или ... и сама, ей-богу, не знаю ... Может, и сам отгонял, все надеялся на Кисельського, а как тот ответил, так теперь и ...
- Постойте! - Живо перебил Мирон. - Как ответил? Разве Тарас просил его - Господи! - Махнула рукой Оля. -Какая же я глупая! Найголовнищого не сказала ... Вот что значит ... А вы тоже ... Слушаете. Вчера же просил его. Так тот даже выслушать не хотел и сейчас же обещал. Ну а это уже в их известно, когда пообещает, значит, не даст ...
- Умгу-у, - протянул Мирон. - Да. Ну, теперь понятно. Ну, дальше.
Оля быстро обернулась. Но улица была небольшая, полу темная, пустая.
- Да что вы все оглядаетесь? Га, Оля?
- Ничего ... И сама не знаю ... Ну так вот ... О чем же я? Голова у меня болит очень ... Ага! Так вот, видимо, мысль в его бы какая и ... чту, Мирон Антонович, недобрая мысль. Вдруг экспроприацию задумал? Ужасно боюсь ... Как не допытывалась, ничего не узнала. Толчет одно "деньги будут" и, более ничего. Уже и мама от своих слов отказывается, то она все ему говорила: "возьми попросит денег у твоих господ". Они тебя, мол, заволиклы, засадили в тюрьму, пусть дают. Вот такие понятия, а теперь уже и этого не хочет. "Было бы здоровья, а деньги будут". - "Ну, говорит, пока денег не будет и здоровья не будет", вот и говори. Тай действительно, где ему делать! Его считать надо, и его и отца, а чем считать? Мирон Антонович, голубчик поговорите все-таки вы с ним, вы умный, вы сумеете выпытать, уговорить ... Ради Бога! Он вас не любит, но вы не обращайте внимания, - он не знает вас, по молва судит ... Ради Бога!
- Хм! - Озабоченно протянул Мирон. - Дело не в том, что не любит, а в том, что не скажет ничего. Попробую. Завтра он должен видеться у меня с ... одним человеком. Мне его надо бы увидеть. Он будет сегодня на собранию в Кисельських, не знаете?
- Это на суде? - Живо спросила Оля. - Будет. Говорил, что будет. И за забастовку настоящего времени ришатимуть. Господи! Как закроют завод, и еще Гавриил без работы останется ... Ну, все равно! Слушайте, Мирон, можно мне пойти с вами на суд? Можно? Ой, как бы вы знали, как мне этого хочется!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26