Ветер радостно, быстро зашопотив в уши, будто рассказывал, что делалось здесь на улице, пока Мирон был там в комнате.
Глава 16
При помощи Федора и его знакомых Мирону удалось получить рекомендации на завод в Одессе, где он мог бы получить работу. Только надо было поспеть. Но Мирон этого как раз и не делал. Он либо лежал неподвижно на диване, или не отрываясь, пристрастно работал над картиной целыми днями. Никуда не выходил, когда же заходил в Федора, то все время возился с детьми, уклоняясь от разговоров об отъезде. Мария Матвиевна, женщина Федора, несмотря на оживленное в игре с детьми лицо Мирона, часто говорила:
- Вы бы себе завели, Мирон Антонович, хоть одного. Вот как любите детишек ... Чего там? Такое мне нужно и такое. Е! Произошла не противная тай конец ... А то домудруете до старости ... Давайте я вас женю!
Мария Матвиевна любила говорить обо всем решительно и просто. Мирон улыбался, но после таких разговоров быстрее уходил от Федора и долго бродил по улицам. Очень часто проходил мимо дом Кисельських.
Придя же в-дома, или лежал долго на диване, или решительно садился к столу и писал письма. Каждый сейчас же дер и каждое начиналось:
"Даро! Я измучился, устал ...
Или:
"Даро! Мне очень часто казалось, что мы ужасно близкие друг другу. А может, я создал вам душу которую полюбил, как идиот ...
Или:
"Даро! Это невыносимо, наконец! Я хочу с Вами поговорить "...
И написав на листке эти строки, со злости дер их и отбрасывал. И снова ложился на диван.
Однажды, когда он лежал так, неожиданно пришла Маруся. Под левым глазом она имела большого фиолетового синяка. В руках чемоданчик, которую она с яростью бросила на пол в прихожей. Дышала тяжело. На обрадованного Мирона почти не смотрела и сейчас же заявила:
- Не радуйся, не до тебя приехала. По дороге зашла посмотреть ... Но денег взять. Есть?
Мирон торопливо вынул кошелек.
- Потом! Спрячь ... Ну, как живешь? Получил моего второго письма, где писала, чтобы с компанией не являлся?
- Получил.
- Хорошо ... Я сейчас к подруге ... Поступаем во второй дом ... С того пошло. Сволочи проклятая! Ну ничего ... Это ей так не пройдет. Вот! Видишь? - Вернула она Пошли синяком лицо. - Билась. С хозяйки. Полицией грозится. "Политика" Подожди, я тебе покажу полицию Мы тоже знаем ход к полиции как шлюха, то и не человек? ..
Мирон молча смотрел на нее. Маруся замолчала и грозно смотрела сквозь окно в мутное небо.
- Експлуататорка проклятая! Сама чем была? Забыла! Такой же, не лучше ...
- Почему же получилось? - Тихо спросил Мирон.
- Да потому, что одному сволочи-студенту в морду заехала. Слишком гордый был, да и ей не спускала грабить себя не позволяла. "А! Ты, говорит, политикой от брата заразилась "Ну, я ей и показала политику. Памьятатиме.
Она злобно улыбнулась. Помолчала.
- А те дуры! Терпят. Она с кого наживается? Разве не из нас? "Боимся, в полицию заберут. Небось меня не забрали, еще и деньги все отдала. Знает кошка чье мьясо съела! Ну ничего ... Я им еще покажу!
Она грозно тряхнула головой. Опять помолчали.
- Душно у тебя! - Вдруг сердито, раздраженно сказала.
В комнате было даже холодно, потому Мирон совсем тот день не топил.
- Да, душно! - Поспешно сказал он. - Ты бы Главаась на минутку. Натопил я перестудишся потом. Разденься ...
Маруся молча, не глядя на него, сбросила шляпу, пальто и положила на стул. Сама села на другой.
- А ты как? - Глядя в сторону, мрачно и даже высокомерно снова заговорила ... - Все своими глупостями занимаешься?
- Какими?
- Да чертежам?
- Нет ... Выгнали с завода.
Она быстро взглянула на него, обвела глазами лицо и отвернулась.
- Морда у тебя изменилась. Тужиш или не обедаешь? Деньги есть у тебя?
Мирон снова полез в карман.
- Да к черту ты со своими деньгами! - Раздраженно крикнула Маруся. - Сейчас же в карман лезет! Больше тебя есть ... Есть деньги, спрашиваю?
- Е. ..
- А если нет, у меня возьми ...
- Нет, спасибо, есть ... А может, Маруся, самоварчик поставить? Чайку напьемось ... А?
- Куда там самоварчик! Я иду сейчас ...
- Да отдохни хоть немного ... Я быстро.
И Мирон быстро ушел из, дому.
- Не надо! - Крикнула Маруся,
Но Мирон уже вышел. Тогда она вскочила, вышла за ним на кухню, оттолкнула его от самовара и сказала:
- Иди, я сама. А то будешь здесь возиться три часа, а мне надо идти ... Забирайсь!
Но и после чая она не пошла ночевать осталась. Осталась и на следующий день, потому белье Мирона, оказалось, была вся рваная, ее надо было непременно позашиваты Потом выяснилось, что Мирон совсем не имел теплых рубашек. Чтобы пошить хоть пару, также нужно было времени. О подруге и вступление во второй дом разговоров больше не заводили. Иногда Маруся шла куда и возвращалась Подвыпившие, или совсем пьян. Тогда начинала заключать свою чемоданчик, которая почему-то все было не исправна, за чтo попадало Мирону. Он молчал. Дня два она с ним не разговаривала, но за то Мирон слышал, как у себя то учила на памьять, или громко читала. Иногда звала его и сердито говорила:
- Обьясны, как здесь ... Дурацкая грамматика твоя ...
Мирон объяснял, сначала редко, потом частище и наконец занимался с ней каждый день. Маруся схватывала и усваивала все с необычайной легкости, но все равно зло и мрачно.
- А за какое время ... всю эту комедию ... подготовку эту можно пройти? - Спрашивала.
- Год, два ...
- Пройдем ранище! Черта с два буду я два года эту ерунду делает ...
И снова исчезала на день или два. Мирон ни слова не говорил об этих исчезновения. Сам он или простаивал целыми днями возле картины, или лежал на диване. Еще больше посерел, в глазах часто застывала насмешливо-грустная улыбка.
Инoди Маруся, выходила из своей комнаты, приходила к нему и, вмоставшись на полу возле дивана, принимала руку Мирона и прижимала ее к лицу своего с конвульсивно, страстной нежности. Найчастище это бывало в сумерки, когда не видно было выражение лица.
Редко-редко говорили о чем либо. Больше молчали. Мирон второй рукой гладил ее голову, она же беззвучно целовала руку его и крепко, порывисто сжимала ее и прикладывали к лицу, к шее, к груди своей. И часто горячие слезы теплыми и сейчас же холодея струйкамы пробегали по руке ему. Он наклонялся тогда к председателю ее и нежно, долго целовал.
Затем снова, почти в то же самый вечер, вдруг заявлялось раздражение, презрение, злоба и исчезновения в день два.
В один из "нежных" дней Маруся сидела у Мирона и читала. Миров лежал на диване.
Вдруг раздался звонок. Мирон пошел в переднюю и тотчас вернулся с Олей. Она была ужасно бледная, с вымученным, похудевшим лицом, глаза усталые, большие, застывшие в тоске.
Мирон посмотрел на нее и остановился.
- Что с вами, Оля!
Оля повела глазами по комнате, ища где бы присесть.
Мирон поспешно подставил ей стул. Она села, дыша так же тяжело и молча смотрела по комнате.
Мирон и Маруся переглянулись.
- Тараса убит ... - Вдруг тихо сказала Оля, все так же водя глазами по комнате.
- Чтo? - Воскликнул Мирон.
Маруся посмотрела на Мирона и широко, зляканo раскрыла глаза к Оле.
- Себ-то не совсем убит ... Очень ранен ... Умрет не сегодня - завтра ... Вас хочет видеть ... И Веру ... И Даша ...
- Позвольте! .. Я его еще позавчера утром видел у ...
- Да, а вечером разорвалась бомба и разбила его.
- Бомба!
- Да ... Он готовил бомбу ... В анархистив ...
Произошел взрыв ...
- Эх, как это ... Очень ранен?
Оля не смотрела ни на Мирона, ни на Марусю, будто все ей надоело до безумия, до отвращения. Отвечала тупо словно по принуждению.
- Да, очень ... Всю правую половину ... Два дня без сознания ... Сейчас пришел к памьяты ... Вас хочет видит ... Идите ... Я пойду к Вере ...
Она начала подниматься. Мирон мрачно кусал губы.
- Как же удалось перевезти его к вам?
- Не знаю ... Анархисты ... Привезли и бежала ...
- На отца вашего это повлияло очень ...
- Отца нет, В больнице ...
- Да? Уже?
Оля равнодушно посмотрела по комнате.
- До свидания ... Идите ... Он ждет вас ...
- Иду. А для чего ему нужна бомба, не знаете?
- Хотел сорвать студентов и профессора в авдитории ...
Мирон широко посмотрел на нее.
- Откуда знаете?
- Сам сказал ... Письмо в его ...
Оля пошла к двери. Маруся торопливо, с глубоким сожалением глядя на нее, открыла ей дверь. Оля, не попрощавшись, ушла.
- Это тот парень, который приходил когда с Даро? - Тихо спросила Маруся. - Да ... Ну, я иду ...
Маруся помогла ему одеться, крепко молча поцеловала и выпустила.
Когда Мирон подходил к домике, в котором Щербины нанимали свою комнату-кухню, его догнали на извозчике Оля, Даша и Вера. В Дары были большие напряженные глаза, мрачные брови и легкий румьянець от морозного воздуха. Вера - желтая, еще больше вымученная, чем Оля - испуганная, непонимающе. Обе также были в платках.
С Мироном поздоровались так, будто раньше ничего между ними не случилось. Обменялись несколькими фразами, то шепотом.
Оля ввела всех в маленькие сени в пристройке, а затем в комнату. На них сразу пронеслось тяжелым духом запахом лекарств, человеческого дыхания, горелой соломы и еще чего кислого и острого.
Сначала ничего нельзя было разобрать. Комната - низкая, полутемная. Пол - земляная. Большой, длинный стол у окна. У стола нерушимая большая женская фигура.
Все нерешительно остановились у порога.
- Сюда ... За мной ... - Тихо сказала Оля и пошла дальше ...
Все двинулись за ней. Впереди Вера, которую пустили первой, потом Даша и сзади всех Мирон. Женская фигура у стола не двигалась.
За печью на широком постели лежало какое тело, завернутое в одеяло и с обвьязаною белым головой. Вся правая половина лица и плечо були спрятаны под белой повьязкою, виднелись только левый глаз, кончик носа и сухие пылу уста; глаз был полузакрыты, все лицо неподвижное, мертвенно-бледное, с сине-оливьяною полосой под глазом.
Оля осторожно наклонилась над Тарасом. Все стояли робко, не двигаясь, напряженно глядя на завьязану голову. Она лежала неподвижно, но глаза будто дрогнуло, шевельнулись губы и едва чутко, хрипло из них вырвалось:
- Пришли ... Вижу ... Спасибо ...
Все так же стояли, ожидая чего-то, не зная и что делать. Стояли и смотрела.
- Наказал таки Господь! - Вдруг негромко но огрозливо трудно послышалось сзади. Все быстро обернулись.
Оля мгновенно вся вспыхнула.
- Мама! - Шагнула она к столу с возмущенным взглядом.
- Оставьте хоть сейчас! Слышите? Дайте хоть умереть ... Я еще остаюсь вам. Молчите, иначе я не знаю, что сделаю!
Мать стояла все так же неподвижно, большая, могучая, мрачная. Слова дочери, видно, скользнули по ней, не задев ее тяжелых, собственных мыслей. Но замолчала.
Оля сейчас же отвернулась и снова подошла к изголовья Тараса. Он слабо поднял к ней глаз и спрашивая посмотрел.
- Что там? - С усиллям прохрипел.
- Ничего, Тарик, ничего .. - Громко, как глухому, успокаивающее сказала она.
Он еще раз посмотрел на нее, потом опустил веко и прошопотив:
- Мирон!
- Мирон! .. Мирон! .. - Обернулись все дo Мирона, давая дорогу.
Мирон трудно подошел к кровати.
Тарас остановил на нем полузакрыты, тмяне глаз.
- Я вам ... все время ... хотел ... мой долг ... отдать ... Но ... не удалось ... Оля отдаст ...
Мирон повел плечом.
- Нет ... Она отдаст ... Когда себе ... не хотите отдайте ... на партию ... для гипноза.
Он слабо скривил свои бледно-синие губы в улыбку. И закрыл глаза. Стал подобен труппу.
Мирон медленно спиной отодвинулся и остановился позади Веры. Она дрожала мелкой дрожью, механическая сгоняя с лица нервные струйкы.
Тарас вдруг открыл глаза и обнаружил Веру. Вгляделся и опять улыбнулся своей страшной улыбкой.
- Какие ... вы все ... жемчуга-Кане ... - С тяжелым усилием прошептал. И замолчал, болезненный повел бровью и застонал. Затих и снова открыл глаза.
Все ждали.
- Когда ... моя душа ... разбивалась ... Вы не боялись ... и спокойные ... Тело ... разбиты ... - И ужас ...
И снова улыбнулся и закрыл глаза. И, не раскрывая его, прошопотив:
- Прочтите.
Оля сейчас же осторожно вынула из под подушки какого бумаги и подала его Мирону.
- Громко ... - Прохрипел Тарас.
- Читайте громко, ему не слышно ... - Шепотом добавила Оля. - Он этого письма носил при себе, чтобы по слать в тот день ... Читайте.
Мирон послушно взял большой лист бумаги, развернул его, откашлялся и начал читать:
"В университет. Совету профессоров и всем "гражданству" от того, что вместе с собой сорвал аудиторию студентов ...
- Голоснище ... - Прохрипел Тарас.
- Голоснище! - Повторила Оля.
Мирон подошел ближе к кровати и повысил голос:
"Я сорвал авдиторию для того, чтобы встряхнуть вас ужасом. Ужас заставит вас подумать над тем, что перечитаете. На смерть и кровь вы только думаете. Так говорю вам кроввю и смертью. Слушайте!
"С тех пор как страх породил богов, вы, жрецы, их, вы, все книжные, мыслящих, духовно поработили нас работающих.
"И тем сильнище рабство это, чем больше вы и мы верим в вашу превосходство над нами.
"Целью жизни вы оповещает удовлетворения души и увольнение от власти тела; душой и духовным вы тысячелетия гипнотизирует людскисть и себя самих.
"Дрожащие, покорные, нищие и убогие духом каятливи и смирении - прославляются.
"Причастные к культуре, прогресса, множущи сокровища духа - гениями именуются, им на площадях монументы ставляються. С благословением вслухаються к словам этих гениев и благоговейно чтут память их. Ибо души служат, приумножая сокровищницу духа, освобождая людскисть из под власти тела.
"О, наивный, страшная ложь! Тем страшнища, что одними брешущимы считается правду.
"Один из ваших сказал:" будьте честными с собой "СЕБ-то не врите себе, СЕБ-то, что думаете, чувствуйте также О, если бы вы не врали себе, только бы врали нам Тогда ложь ваша не была бы такой мощной, такой одурманивающих О, если бы вы не врали co6i, вы увидели бы, что ваше служения душе только потому и хорошо, что хорошо от его вашему телу.
"Вы увидели бы, что вся ваша казна духа - есть не более, как ящик со средствами для удовлетворения тела. Все же гении ваши - не более, как слуги, лакей его.
"Но вы этого не сделаете. Для чего бы вам цe? Xi6a служения души, цивилизации, прогрессу не дает вам спокойных дворцов, прекрасных любовниц, Роскошный вина, автомобилей, аероплянив? Xi6a вам часто случается жить в лачугах i грызть собственные пальцы с голода?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26