Прекрасно! "
Рука Тараса устало остановилась. Уста искривились, болезненно. Вяло ворохнувся и снова писал:
"Только в спине и плечах чувствую нервы. Вот и все. Словно деревце с стволом и ветвями: каждая ветка ноет и болит ... А интересно, что и проститутка верит в свою душу ... Но, как и все, продала ее за 23 копейки за для позорного "тела ..."
Посидел, посмотрел вдаль.
"Я зашел однажды в собор. Люди молились. Я вслухувався в молитве; первый раз я внимательно вслушивался, вник в их содержание. Все они говорят о том, чтобы Бог избавил от гладь, мора, болезней, дай насущного хлеба ... Для души? Нет, для тела. Вот комизм! Для тела! И никто не просит, чтобы дал гладкими, мор и болезни для этого позорного тела Никто.А все между тем только для души живут ... "
Он остановился, устало потер рукой лоб и снова быстро начал писать:
"А вся наша жизнь? Эти дома, дороги, магазины, университет ваш, больницы - для души? А социалистический программ? Эта уже выше Появление души. О чем она? О зоробитну плату, о восьмичасовой рабочий день, о розпредилення продукции труда ... И еще с пренебрежением говорят о тех, которые не живут духовной жизнью. "Как скотина ..." О, сумасшедшие! Как бы я хотел быть этим здоровой, свободной скотом! Как бы я хотел без этой вашей души валяться в траве, пить лучи солнца, с ревом бросаться на врага и любовно лизать своих детенышей! И решительно не думать пре то, чтобы калеки-люди збиралися для того, чтобы вырвать у других людей кусок мьяса, называемый социальным программам. Ничего не думать, ни о каких ваши души, культуры, морали, лживые, сумасшедшие, угарные солнце, трава , вода, пространство, враги, подруга, детеныши О, проклятая мысль! Она лишила человека всех этих благ! Она сделалась его Богом и тюрьмой, она завладела, как коварный лакей довирчивим господином - телом ... "
Он устало, перечитал написанное и насмешливо хмикнувшы дописал:
"А смешно, правда? Сидит себе жалкая фигура и царапает важные слова, фильозофствуе ... Ну и какой толк в этом фильозофуванню? Разве я могу эти слова, эти мысли довести до чувства, довести до того, чтобы сделать то, что из них следует? Ничтожный калека, только и способен на то, чтобы ныть, и ... А, все равно! .. И этих мыслей уже нет ... Устал безумно.
Он. пустил руку и замер. Ветер осторожно шопотився с деревьями.
Тарас медленно, с усиллям поднялся, сунул книжку в карман и тихо поплелся вниз. Видно было, не думал, куда шел. Долго бродил. Уже начинало светать, когда он пришел к своим.Оля, которая открыла дверь, с ужасом отшатнулась, увидев его лицо, но он молча пошел к лежанке, где спала Оля, не раздеваясь лег и тотчас нырнул, как в болото, в густой мутный сон.
Глава 14
Мирон збирався куда идти, когда это в его пришла запыхавшаяся Оля. Она не смотрела ему в глаза, не обратила внимания на осунувшийся вид, на выражение какой жесткости и горечи в лице, даже ничего не ответила на удивленно-радостное приветствие его. Глядя в угол, торопливо, взволнованно стала рассказывать.
Снова исчез Тарас. Четыре дня, как не о его нет вестей. Пришел однажды рано в ранке, страшный такой, проспал часа три, испуганно вскочил, попросил десять копеек и куда побежал. Сначала конверта просил для чего, но конверта в доме не нашлось. Побежал он. Потом опять пришел. Вызвал ее в сени, дал какую-то книгу сберегательной кассы и сказал, что у его там лежат пятьсот рублей. Пусть она распоряжается ими, как хочет. Не его, мол, дело. Это все, что он может. Ужасно странно! Что за деньги, откуда, где он их взял?
- Деньги хорошие, не беспокойтесь, - медленно и задумчиво сказал Мирон. - Но поведение Тарасова действительно странная. И после того пропал?
- Да. Дал мне эту книгу, страшно раздраженно замахал на меня руками, когда я попросила объяснит, и заявил, что он уже сейчас знает, что ему делать. Не болтать, а делать. Все настаивал на том, что он может то, что докажет то до конца. Все говорил "пора", "довольно", улыбался странно, со мной прощался, точно ехал куда ... Все это ... Я ужасно боюсь, Мирон Антоновичу. Что он затеял?
- Хм! Плохо. Больной он. Нервничает ...
- Но что же это за деньги, Мирон Антоновичу? Где он их взял? Где?
- Деньги хорошие. Дал ему один господин ... Не беспокойтесь.
Оля испуганно, пытливыми глазами всматривалась в Мирона.
- Это не те ..., что в ... Кисельських? - Тихо, боязно прошептала она.
- Ну, какие там Кисельськи? - Поморщился Мирон.
- С какой стати? Он в ту ночь у них ночевал ... Покиньте. Дал ему один, благодетель. При мне было. Просил только никому не казать. Тарас же так по дурацки ведет себя, что действительно наталкивает на, разные подозрения ... Необходимо найти его ...
-Он-то говорил по анархистив ... Обманывал социализма, религии, все, говорит, гипноз, лакей ... Какие лакей, что, к чему, ничего я не поняла ...
- Хорошо, мы его разыщем ...
- Ради Бога, Мирон Антонович!
- Да не только ради Бога, но ради самого Тараса. Запереть свинью такую в санаторий и конец. Ему деньги давались не для глупостей. Отца вы в больницу поместите? Деньги же есть теперь ...
- Да ... Но я не знала, что ...
- Обязательно поместите. Сами же?
Оля потупилась.
- Никак ... Что же я?
- С Салдеевим ... Как?
Оля молчала и угрюмо розглажувала конце платка.
- Все ждет? Га, Олюсю?
- Нет уж не ждет ...
- Себ-то как? - Быстро спросил Мирон.
Оля подняла на его глаза и чуть улыбнулась.
- Нечего ему ждать. Ответила решительно ...
- А! ... Ну, конечно ...
- А вы что думали?
- Да подумал было, что уже ушли ... Но хорошо. Теперь уже ничего этого не надо ... Деньги бы, все пойдет хорошо ...
- Не знаю ... - Глубоко, тяжело вздохнула она и вернулась идти.
- Идете уже?
- Да ... Пойду ... возьму денег ... Гаврила угрожал, что в шпионы наймется ...
- Разве?
- А! У нас там такое! ... До по видения!
- Подождите. Как же я вас увижу, чтобы сказать за Тараса?
- Не знаю ...
- Написать вам можно?
- Можно.
- Ну, хорошо. Напишу.
Оля молча подала ему руку и пошла к выходу.
- Вы все еще сердиты на меня, Оля?
- Я?
Она остановилась, повернула к его бледное личико с удивленными, печальными-печальными глазами и обвела ими лицо его.
- Нет?
Она молча и медленно покачала головой, посмотрела в его глаза долгим странным взглядом и, ничего не сказав, вышла.
Мирон нахмурился, задумчиво постоял у окна и вышел вслед за ней.
Направился к анархистив. Анархисты двузначно улыбались, разводили руками и утверждали, что ничего не знают о Тарасе. Мирон даже обругал одного из них, но ничего не добился. Ясно было, что Тараса где хоронят. А впрочем, быстро он и сам явился.
К Кисельських не заходил, но его видели на бирже, на улицах и частище всего около завода. Забастовка подходил к концу, потерпев полное неудачу. Рабочие толпой шли в контору.Тараса найчастище видели у заводских ворот. Рассказывали, что он выглядел сумасшедшим, - горящие глаза, странно блестящие; неподвижные, сухие, всегда немного раскрыты губы; постоянно как в проповедника поднята рука и хриплый, поднятый голос. Ни заводская администрация, ни полиция не завважають ему проповедовать, ибо большая часть его речей или полная криков о какой гипноз или направлена против интеллигенции, социализма, религии и тому подобного. Зовет всех к "возмущение тела против души", изгоняе будущее, - словом, близок к безумию. Повинуются со смехом и со страхом, но есть и сочувствующие. Однажды, встретив Кита и Рисецького на собранию агитаторов, пришел в чрезвычайную ярость и, если бы не удержали рабочие, наверное случилось бы несчастье.
- Делать, Никчемные! Делать! - Кричал он, задихуючись. - Представители рабочего класса? Я вам покажу! Долой! Рабочего отнимаете, и притом в представители его лезете! Иди сюда, виломай руки на моей работе тогда и представництвуй! Учителя! Я вас научу, подождите немного. Гипнотизеры!
Рисецький до того был напуган, что не заявлялся, с тех пор ни на одном собранию, Кит же возмущенно ходил ко всем и агитував за немедленное исключение Тараса из организации.
С Верой он совсем не виделся. Она несколько раз заходила к Оле, но никогда не заставала Тараса дома Оля же принимала ее все сухище и холоднище.
Наконец, она получила такое письмо:
"Вера! Я с Вами видеться не хочу. Слышите вы это или нет? Чего Вам от меня нужно? Зачем Вы беспокойте родных моих? Я, как мужчина, Вам не гожусь, значит нечего Вам и возиться со мной. Да и вообще прекратили бы Вы уже свою "деятельность" среди рабочих, а то может плохо кончиться. Забастовка проиграна при чем Вы даже не догадываетесь, сколько людей загубили Представители! Занимайтесь себе своими "духовными" дельцами по темным уголкам, толкуйте о "гармонии и риднисть душ" и получайте аренду из мужиков Это больше подходит к Вам, чем вмешательство в жизнь рабочих. Меня лучше не трогайте, потому нарветесь.
Тарас.
Вера для чего показала это письмо Дария. Даша, перечитав, удивленно посмотрела на нее.
- Что это значит?
Вера странно улыбалась бледными губами.
- Вот себе ...
- Что "вот себе"?
- Интересное письмо, правда?
- Да ... Себ-то ... Но почему он к тебе ... так ...
- Как?
Даша внимательно посмотрела на Веру. Лицо желтое, под глазами фиолетовые синяками, взгляд горячковий.
- Ты плохо выглядит, - мимоходом заметила Даша.
- Разве? А мужчины находят, что я теперь собственно "волшебная" Один так и сказал: "вы, - волшебная. Даже не "вы", а "ты - очаровательная". Ха-ха-ха! Что ты так смотришь? Разве не верно? Думаешь, Мирон сказал? Так?
Даша немножко покраснела.
- При чем тут Мирон?
- Совсем ни при чем? Разве?
- Вера, ты - странная все эти дни ...
- Очень? Это потому, что Мирон посватался ко мне, а я не знаю выходить мне его или нет.
Даша не сводила с него своих похмурених чистых глаз.
Вера слегка засмеялась.
- Как ты посоветуешь?
Даша улыбнулась.
- Я бы посоветовала тебе лучше "кислород принять.
- Да? Сегодня вечером приму! Что же? Будем и мы брать от жизни ... довжне ... Правда? Ты же в этом опытная?
- Ты, Вера, хочешь ссоры. Прощай.
И Даша спокойно пошла к себе.
В вечере поднятия Веры дошло до найвишчои степени. Несколько раз одевалась и снова Главаась. Наконец пошла.
Пришла часа через три. Отказалась от ужина, замкнулась в себе и никому не сказала ни слова. Вид у нее был непонимающий, жалкий, разбитый.
Екатерина Андриевна, как только увидела ее, так и застыла: такой вид у нее бывал после жестоких истерических припадков. Но сказать ничего не отважилась. Последними временами в семье Кисельских то само собой сложилось, что никто никого ни о чем не спрашивал. Говорили только о найнезначнищи вещи и о необходимом. Каждый жил сам по себе.
Семен Васильевич почти что вечера выезжал, и всем было известно, что он ездит к своей старой любовницы, с которой часто и тяжело пьет.
Сергей совсем не выходил из своей комнаты. С Даро виделся только во время еды, ни о чем не говорил и как будто не замечал ее. Коля на целые дни пропадал и приходил только спать. Но даже ему никто ничего не говорил.
На второй день Вера не вышла ни к чаю, ни к обеду. К себе никого не впускала. Вечером прибежал Костя и усиленному начал пробираться к ней. Долго не хотела пускать, но Костя не одставав и даже весь покраснел от нетерпения и раздражение. Желто-белые кудри его и такие же брови ризче видтинялись красноты щек.
- Вы слышите? Очень важно! Пустите!
И он даже стукнул кулаком в дверь. Вера впустила. На ней был темный капот Председатель обвязана мокрой платком; все лицо усталое, обостренное впадины на щеках темные.
- Что с вами? - Испугался Костя.
- Ничего ... Больная немного. В чем дело?
Костя хватаясь начал рассказывать. Завод совсем открытый, начались работы. Уступок, конечно, никаких, наоборот: баготьох не приняли, зарплату уменьшила, заводят строгости.Рабочие - ярости. Его Костю чуть не избили. Около завода еще больше проповедует ежедневно Тарас. Его охотно слушают. Тон совсем фанатика, высокий штиль. А это ужасно влияет на массу. Он, Костя, обращался к Кита, но этот генерал несет то о деморализации и ругается, как извозчик. Ионы нет, Рисецький боится, Наталья толчет то о кружках старинного типа. Все бессистемно, нигде никакой инициативы. Бросился только что опять к Кита и нашел в пивной, в обществе с Петром и Рисецьким.
- С Петром? - Живо, испуганно прервала Вера.
- Да, с Петром.
- Когда вы его видели?
- Да говорю же - только что. И представьте: с ними Тарас. После всего ... они с ним. Дикий какой-то ... Пьет, кричит ... И все также. Хохочут, ревут ... Какая гадость! ... Я попытался говорить с Ионой ... Э, куда! Все в каком поднятию ... Что с вами, Вера? Что вы?
Вера пошатнулась и неуверенными шагами подошла к кровати.
- Ничего, ничего ... Голова немного ...
Она бессильно легла. И вдруг быстро поднялась и села.
- Вы их только что видели?
- Да ... - Удивленно взглянул на нее Костя.
- Вы знаете, где эта пивная?
- Разумеется, знаю.
- Можете меня туда провести?
- Могу.
Вера сорвала мокрую перевязки с головы, метнулась по комнате, надела на капот пальто, на голову накинула платок и задыхаясь сказала:
- Пойдемте!
Костя удивлен и даже напуган, едва успевал за ней.
Через десять минут они уже подъезжали к пивной.
Вера ни слова не произнесла за всю дорогу.
- Это здесь? - Кивнула она на желтые окна, когда Костя остановил извозчика.
- Да. Вы зайдете? - Нерешительно спросил он.
- Нет. Вы кричите мне ... Петра. Нет! Позовите Тараса. Не говорите, кто. Скажите, одна девушка ждет. Я буду там. Быстрее!
Костя послушно зашел в пивную, а Вера отошла в сторону и начала нервно, быстро ходить по тротуару, путаясь в подоле капота.
Минуты через две из пивной вышел Тарас. Оглянувшись, он подошел к Вере, она быстро пошла ему навстречу.
- Я с вами хочу поговорить! - Глухо но сильно бросила она ему прямо в лицо.
Тарас даже отшатнулся. Он, видно, совсем не ожидал ее.
- Идите за мной! Слышите?
- Куда?
- За мной, говорю вам!
Тарас минуту постоял неподвижно, потом сорвался с места и почти крикнул:
- Хорошо, пойдем! Пойдем, чего же! Ха!
Вера остановилась, оглянулась, но тут же еще быстрее пошло. Тарас за ней.
- Что вы здесь делали ... в петуха? - Вдруг грозно остановилась она.
- Что? Пили за вашу покойницу-незайманнисть! - Грубо сразу выпалил он ей в лицо.
Вера быстро подняла для чего руку к горлу и молча широкими глазами посмотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26