Это верная пословица. Но нужно только добавить, что шахта держится непросто на полочках, а на хороших рудничных стойках,, на добротном крепежном лесе. Выходит, что нам, шахтерам, сейчас нужно не только много леса, но и леса высокого качества, — и тут Петр поднял руку и сам же добавил:
— Здорово пишут...
— Читай, читай.
— ...И вот, восстанавливая наш край, мы думаем а вас, товарищи лесорубы Севера, что вы дадите для воз-рождения Донбасса тысячи вагонов крепежа, шпал, стройматериалов!
Девушки захлопали в ладоши, а Рудостойка подошел к Петру и, схватив его за руку, громко сказал:
— От имени лесопункта жму тебе руку!
Письмо подействовало на всех. Даже Матвей Кульков, редко улыбавшийся, сейчас расчувствовался и, протиснувшись к Суслонову, прошептал:
— Ну, Петрован Никитич, доказал. Всем ты нам нос утер своей пилой. Спасибо. Остаюсь я до завершения, раз просят наши товарищи, — и, обернувшись, почему-то протянул руку не Петру, а Рудостойке, тот стиснул ее, отчего даже Матвей поморщился.
— Крепок же ты, Кузьма!
Рудостойка, сжав пальцы в кулак, приподнял руку и, держа ее на весу, похвалился:
— Ничего, рука еще не кашляет.
Вечерело. По верхушкам леса прошелся ветерок, белыми хлопьями посыпался на землю снег, зашумели деревья.
Петр Суслонов возвращался от костра по узкой дорожке, радостный и взволнованный. Он думал о своей большой стране, о том, как люди дружно живут в ней, как будто одной семьей, одним колхозом. «Вот она семейка! И все друг другу помогают. Семейка так семейка, разве разгонишь ее? Крепко она, брат, сроднилась»,— с чувством гордости думал он.
Поздно вечером Шагилин, оставшись один в конторе, прислушивался к завыванию ветра на улице. Как-то пойдет дело, сумеют, ли завтра к вечеру пропустить на станцию первые мотовозы с лесом?
Резко зазвонил телефон. Шагилин взял трубку. Чей-то мальчишеский, еще не окрепший голос вызывал, надрываясь, «Стрелку». Разговаривая с телефонисткой, он ругал за 'неповоротливость дорожного мастера. Паренек говорил, что они продолжили путь на расстоянии двух километров. Дальше без снегоочистителя идти невозможно. А его до сего времени на «Стрелке» нет. Тревога охватила Шагилина. Где же Крутиков со своим снегоочистителем? Или в самом деле, как говорит звонкоголосый парень, проспал он? Надо помочь, помочь!
Неожиданно заговорило радио, и густой спокойный голос диктора заглушил слова паренька.
— «Наши войска вели успешное наступление по все-му фронту...»
Шагилин насторожился, включил радио. Зазвучал бой кремлевских курантов. Живо представилась Красная площадь, мавзолей, Кремль... Вот забили часы на Спасской башне. Неторопливо, уверенно. Последний удар часов, и полились знакомые волнующие звуки.
Над страной, над всем миром торжественно звучал величественный гимн Коммунистической партии.
Елена проснулась, открыла глаза и увидела за окном чистое синее небо, розовый дым из труб и солнце, уже показавшееся над крышами. День обещал быть погожим.
На душе у Елены было спокойно, как бывает у человека, много поработавшего и отдохнувшего. В теле чувствовалась приятная истома, лицо разрумянилось от сна.
Несколько минут она лежала, как бы желая продлить это ощущение покоя, отдыха, потом встала и подошла к детской кроватке. Сын еще спал. «Какой он стал у меня молодец—ни разу не побеспокоил ночью»,— Подумала Елена и, наклонившись, бережно накрыла оголенные ручонки одеяльцем. Яша встрепенулся и, снова выпростав руки, продолжал спать. «Выросто как. Приедет Виктор и удивится, ведь он его еще совсем не видел — первое знакомство будет». И довольная, что это «знакомство» будет скоро, — обещал в этом месяце приехать, — стала одеваться. В зеркале, стоящем на тумбочке, она увидела свое заспанное лицо и обнаженные плечи. Волосы после мытья стали пышными, голубые глаза смотрели ясно, губы улыбались, показывая белые, ровные зубы. Она расчесала длинные волосы, заплела в косы и уложила двойным кольцом вокруг головы. Потом надела поверх платья вязаную кофточку и нащупала в кармане полученное вчера письмо.
Письмо было от Пчелинцева. Пчелинцев жил теперь в соседнем районе и строил новую гидростанцию. Изредка он писал Елене, справлялся о станции. Читая его письма, написанные прямым, как бы негнущимся почерком, Елена представляла себе его лицо и добрые,
умные глаза, глядящие на нее с невысказанным вопросом. Елена догадывалась, что Пчелинцев по-прежнему любит ее, и ей иногда становилось жаль его, хотелось увидеться с ним, поговорить, пошутить и поспорить, как, бывало, шутили и спорили они прежде.
«Какой он все же хороший человек. И какой одинокий — только работа и работа. Найдет ли он себе подругу жизни? Ах, как хотела бы я, чтобы он нашел ее», — подумала Елена и прошла по комнате.
И словно услышав ее шаги, Яша открыл глаза, взмахнул ручонками.
Елена подсела к кроватке и, приласкав сына, тихонько пропела:
По травке-муравке
Будем ходить,
Цветочки рвать,
Красненькие,
Голубенькие...
Наскоро позавтракав, Елена пошла в правление колхоза.
В Огонькове готовились к весеннему севу. Нужно было поехать на железнодорожную станцию за минеральными удобрениями. Обещаны они были еще на той неделе, но прибыли лишь вчера. Народу в колхозе осталось совсем мало, — которые были покрепче, и те на лесозаготовках. Вместе с женщинами Елена решила ехать сама.
Выехали с утра на пяти подводах. Лошадьми правили кума Марфида и девушки. Единственный мужчина, Савваха Мусник, ехал в передней кошовке вместе с Еленой.
Он любил прокатиться по морозцу, покалякать, повидать людей. В этом маленьком краснолицом старичке, закутанном поверх неизменной шляпы в женин платок, жила неугомонная жадная ко всему душа. Несмотря на крепкий мороз, Савваха всю дорогу толковал о военных событиях, высказывая самые смелые соображения о капитализме, которому вот-вот придет крышка; потом говорил о колхозных делах, недобрым словом вспомнил Гоголя-моголя...
Подъезжая к поселку, Савваха опросил Елену о Ермакове, ходят ли письма и когда он обещался приехать домой.
— Теперь уж скоро приедет, — щурясь от солнца, пообещала Елена.
— Уже с месяц, Еленушка, у меня рыбина в пять кило хранится, — склонившись к Елене, словно по секрету, сообщил он, — Так и старухе приказал — для Виктора Ильича береги. Как только стукнется в крыльцо — сразу посылай Кузьмовну ко мне. Лучше рыбки, как щучка, на белом свете не найти.
В тот же день, когда огоньковцы погрузили удобрения и собирались было уезжать обратно, к подводам подошел Шагилин.
— Слышали, как ваши прославились? — поздоровавшись, спросил он. — По всей стране слава полетела.
— Так и должно быть, товарищ секретарь, — ответил Савваха. — Сами же мы наказ им такой дали — рубить и рубить до полной возможности.
Шагилин улыбнулся и сказал, что только «рубить»— этого сейчас мало. Он рассказал Елене, что лесопункт, в котором работали колхозники из Огонькова, успешно справился с заготовкой леса, но отстает с вывозкой. А вывезти лес нужно до весенней распутицы, иначе сорвется план доставки его в Донбасс. Объем лесозаготовок расширился, отведен новый участок — Корабельная роща, что неподалеку от Заборья. Пчелинцев как-то советовал, что туда можно провести линию электропередачи от Шолгской станции и использовать электроэнергию на лесозаготовках.
— Я хотел бы вам поручение дать, Елена Никитична, — сказал в заключение Шагилин. — Поезжайте к Крошечкину, потолкуйте с людьми, вы это умеете, объясните им положение. Нужно ускорить вывозку леса. Каждый день дорог!
— Когда ехать? — только и спросила Елена.
— Возможно скорее.
— Хорошо, я отправлю наших домой, а сама прямо к Крошечкину.
Дорога шла между заснеженных полей, по увалам. Снег громко скрипел под полозьями. Тускло-красное, будто остуженное на морозе солнце висело в пепельно-голубом небе. Казалось, что и поля, и заиндевелые деревья, изредка попадавшиеся на пути, и сам воздух промерзли насквозь.
Когда Елена въехала в лес, стало теплее, чем в открытом поле. По сторонам дороги выстроились, словно одетые в белые шапки, большие сосны. Это была та самая Корабельная роща, о которой говорил Шагилин. В детстве Елена когда-то с подружками любила здесь лежать на мягкой хвое и смотреть в небо, слушать, как звенят под ветром столетние сосны. На минуту ей стало жаль их.
Рудостойка встретил ее шумно, оглушая своим громким басом. Он угощал ее с дороги чаем, рассказывал смешные истории про лесорубов, но за всем тем Елена почувствовала, что он чем-то расстроен.
— Вывозку проваливаем, товарищ Русанова, — сразу признался он. — Хорошо бы вы еще тяглом подмогли.
— А ваши мотовозы?
— Глохнут в заносах.
«Глохнут? Как же так, на фронте столько техники теперь, и вся приведена в движение. А нам дали мотовозы, и те не можем использовать. Все на людей да на лошадку рассчитываем», — с упреком подумала Елена и решила сама съездить на делянку. Как раз туда по узкоколейке направлялся порожняк, и Елена через полчаса была уже там.
На разделочной площадке работало несколько человек. В стороне горели в кучах сосновые сучья. Вдоль лесной гряды то и дело с шумом и треском падали деревья, поднимая столбы снежной пыли.
Тяжело пыхтя, дрошел паровоз, уводя за собой нагруженные лесом вагонетки. На белых торцах красовалась буква «О». «Значит, наш лес, огоньковцев», — подумала она с чувством гордости за свой колхоз и улыбнулась.
Вдруг ее кто-то окликнул, и Елена, оглянувшись, увидела Катю. Девушка махала ей руками и звонко кри-чала:
— К нам, Лена, к нам, — она подбежала и крепка обняла Елену. — А мы-то тебя как ждем! Сказали,, что ты вчера приехала.
Катя, не выпуская руки подруги, повела ее на свою делянку. Хотя лесная дорожка была узка, они шли рядом-и, казалось, не могли (наговориться.
— Как я тебя ждала, Лена, — не унималась Катя,— Новость-то у меня какая! Ой, Ленка! — и словно желая рассказать что-то особенное, она даже остановилась и вдруг неожиданно для себя спросила:
— А как малышок твой, Лена? Папу-маму говорит? Иль только аукается?
Когда Елена, рассказав о своем малыше, спросила Катю, о какой она новости хотела сказать, Катя покраснела и смущенно опустила глаза, словно вдруг чего-то застеснялась.
— И я ведь решилась, — наконец, призналась Катя и, схватив за руки Елену, быстро-быстро заговорила: — И не удивляйся, Лена... Мы уже решили с Костенькой-то, решили насовсем, накрепко порешили сойтись...
— Давно бы надо.
- Думаешь, давно бы... А то, может, зря? Или думаешь, не зря? Пристал ведь, отбою нет. И так, й этак — измучил всю... сама знаешь... Я говорю, и не люблю тебя, и в этом роде... А он мне успокоительно: неправда, любишь, дескать, теперь-то я тебя не отпущу... Любит,. видно, лешачоночек... Ну, и я влюбилась по уши, ей-богу. Мил, да и все.
— Сказывай, свадьба-то когда?
— Настаивает немедля. Чего тянуть, говорит. Да и начальник-то к нам хорош, Рудостойка-то, не отпущу, говорит, без свадьбы. Родственников-то у нас немного, сюда пригласим...
— Ух, и решительная ты стала, Катя.
— А чего не решаться? Сама видишь — годы уходят! А Коська-то мой так полюбился начальнику, — и она шепотом доверительно сказала: — Рудостойка-то и меня в кадру тянет.
— Как в кадры, а в колхозе кто? — удивилась Елена и, остановившись, даже погрозила ей пальцем. — Ну, нет, в кадры я тебя не отпущу.
В то время, когда Елена жила в лесопункте, в Огонь-ково пришла телеграмма от Виктора Ильича: он обещал через два дня приехать и просил Елену встретить его на станции. Кузьмовна подержала в руках телеграмму и, не зная, что делать с ней, как сообщить об этом снохе, побежала к Суслоновым.
— Фаня, голубушка, разыщи молодицу-то как-нибудь,— попросила старуха. — Я ведь с внуком сижу... А то бы сама сбегала на почту, да как вот с ним-то быть...
Фаина взяла телеграмму и в тот же день отправилась на почту, чтобы вызвать по телефону лесопункт и переговорить с Еленой. Но Елены в конторе не оказалось — она была на делянке, и Фаина попросила срочно известить Елену о приезде Виктора Ильича.
О телеграмме Елена узнала только под вечер, когда вернулась из лесу в контору лесопункта.
«Как же быть, сумею ли я поспеть, ведь поезд приходит на станцию рано утром, — подумала она, одновременно и радуясь, и тревожась. — Надо ехать, ехать, сейчас же, немедленно». Наскоро собравшись и простившись с Рудостойкой, Елена выехала и под утро была уже на станции.
Поезд только-только пришел, и пассажиры, выйдя из вагонов, толпились на перроне. Среди бараньих дубленых полушубков и стеганых ватников мелькали армейские шинели, — и Елена, приглядываясь к людям, надеялась увидеть Виктора Ильича. Она прошла по перрону, заглянула в вокзал — нигде его не было. «Неужели не приехал?» — с тревогой подумала она и, оглянувшись, увидела, как из вагона выходила проводница — в руках она держала большого, разрисованного масляной краской деревянного коня. Игрушечный конь был так красив, что привлек внимание многих. Елена тоже подошла и, потрепав по серой волосяной гриве, спросила, сколько платили за такого красавца.
— Не продажный, гражданочка.
Вдруг ее кто-то окликнул. Елена оглянулась и в тамбуре вагона увидела человека в Дубленом полушубке. Опираясь на костыли, он было заторопился и неуклюже стал спускаться по лесенкам. Елена бросилась к нему на помощь,— протянула руку, обняла. Потом откинула го-лову, взглянула в пополневшее, как ей показалось, лицо и, снова прижавшись, обняла широкие плечи, перехваченные лямками от мешка, нащупала в нем что-то твердое, вздохнула, — из вещевого мешка выступал гладкий, как кость, протез.
— Как сынок-то наш? Я ему подарок везу, — и Виктор Ильич кивнул в сторону деревянного коня.
— Он же маленький еще, Яша-то...
— С конем скорее вырастет!
Елена шла по перрону с мужем, поддерживая его одной рукой, в другой она несла игрушечного коня и не успевала отвечать на вопросы.
— Сын-то, рассказывай, как?
— Тебя уж кличет...
— Да ну?.. Значит, растет. А ты еще говоришь, — ему конь в самый раз теперь.
И они оба заглянули на коня, и оба рассмеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44