https://wodolei.ru/catalog/stoleshnicy-dlya-vannoj/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



«Господин мертвец»: Ультра. Культура; Екатеринбург; 2006
ISBN 5-9681-0097-4
Аннотация
Ярлык «пост-литературы», повешенный критиками на прозу Бенджамина Вайсмана, вполне себя оправдывает. Для самого автора литературное творчество – постпродукт ранее освоенных профессий, а именно: широко известный художник, заядлый горнолыжник – и… рецензент порнофильмов. Противоречивый автор творит крайне противоречивую прозу: лирические воспоминания о детстве соседствуют с описанием извращенного глумления над ребенком. Полная лиризма любовная история – с обстоятельным комментарием процесса испражнения от первого лица. Неудивительно, что и мнения о прозе Бенджамина Вайсмана прямо противоположны, но восхищенные отзывы, пожалуй, теснят возмущенные. И лишь немногим приходит в голову, что обыденность и экстрим, трагедия и фарс одинаково необходимы писателю для создания портрета многоликой Персоны XXI века.
Бенджамин Вайсман
Господин мертвец
ТОЛКАНУТЫЙ
Играть в любовь не так сложно, но хоть раз-другой на протяжении вашей, возблагодарим Господа, злополучной жизни, вы наверняка ощущали со всей простотой и ясностью, что есть любовь и как она склонна проявляться.
Роберт Вальсер
ВЫ ВОЗВРАЩАЕТЕСЬ ДОМОЙ после кошмарного дня на работе. Вы отказываетесь говорить, чем занимаетесь. Вы отвечаете: «Я ничего не делаю». Это так мучительно, мягкотело и достойно сожаления. Вы говорите: «Я должен уволиться. Или они сами меня уволят, я знаю». Вы идете вниз по улице. Люди лезут вперед вас и вдруг останавливаются. Никто не произносит ни единого звука. Подразумевается, что вы сами должны догадаться обогнуть их. Но затем это случается во второй, в третий, в четвертый и, наконец, в пятый раз. Люди выходят из дома только для того, чтобы как следует послоняться в неформальной обстановке. У них нет определенной цели. Все они без сомнения куда-то направляются, однако неуверенная поступь указывает на бесцельность их передвижений. Они идут впереди вас, спотыкаются и останавливаются. Они смотрят на часы и шарят у себя в карманах. Вы говорите: я ничего не забыл? Да, они отвечают, что что-то забыли, но никак не могут вспомнить что. Вы говорите: «Ладно, это не так уж важно. Проживу как-нибудь без этого». (Не забыть купить собачьи консервы. ) Они поднимают головы и смотрят в небо. Ни в коем случае нельзя забывать про природу. На протяжении пяти тысяч лет здесь было только это: небо, деревья, грязь и еще раз небо. Только природа. Повсюду опасные животные невероятных размеров и голые люди, воюющие палками и камнями. Все суетятся. Все это время вы стоите на месте как недвижимый айсберг, который резко дал по тормозам. Все мы разные. Различия между людьми столь очевидны, что некоторые из нас, похоже, родом из семейства пресмыкающихся. Вы думаете, как бы дать о себе знать: кашлянуть, свистнуть или сказать что-нибудь вроде «Двигай!» или «С дороги, малой!» «Малой» – отличное слово, но почему-то совсем исчезло из нашего лексикона. Им совершенно перестали пользоваться. Вы думаете, может, дать затрещину впередистоящему, или протаранить его, или лучше навалять им всем. Когда вы пытаетесь обогнуть кого-то слева, он неожиданно подается в ту же сторону. Вы пробуете обойти его справа, но тут идущий выставляет локоть. Сперва это делает один мужчина (кашель-перхоть-дипломатик) с верткой, кожистой, ящероподобной физиономией, а теперь другой, смахивающий на женщину, и следом пожилая дама внушительных размеров, пугающе похожая на Рода Стайгера. До кучи вы наталкиваетесь на трио мрачных старушек-карлиц (тучных и мрачных). Все эти верные приметы болезненности и вымирания явно предвещают что-то нехорошее. И наконец, дети, которые наводняют тротуары и в анархическом порыве рушат самые основы жизни. Они разбалтывают все шурупы, закрученные взрослыми. Благослови их Бог, но лучше бы они держались от вас подальше и не становились препятствием на пути прогресса. Нет, часы вроде по-прежнему тикают. Сейчас вы это почувствовали. Ваши нервы натянуты, будто вы толстый кусок резины. Люди – это существа, которые движутся вперед; остановить их движение в любом направлении означает похоронить их. Они тут же заржавеют и загнутся. Все думают, что имеют право и просто обязаны расчистить заторы, возникшие на их пути. Разве это не одно из общечеловеческих прав? Все, но только не вы, потому что это невежливо, неуместно и вообще не обсуждается. Расплата может оказаться слишком дорогой: накажут быстрее и бесчеловечнее, а умирать придется медленнее и мучительнее. Обходительность, омерзительная и не внушающая доверия, какой она часто и является, в большинстве случаев еще и необходимость, к которой надо жестко принуждать. Этому неказистому миру вовсе не обязательно добавлять еще одного нетерпеливого урода в список тех, кто сшибает с ног всех подряд, лишь бы добраться из пункта А в пункт Б. Так что вы останавливаетесь и делаете глубокий вдох. Воздух, попавший в грудную клетку, пахнет как налитая медом дыня. Неужели такое бывает? Зелено и сладко. Во рту становится влажно. Грудь наполняется воздухом. Вы выдыхаете. Вы сильны. Вы живы. Это работает, это отвлекает ваше внимание, однако после тридцать третьего вынужденного торможения починке вы уже не подлежите. Люди. Вы произносите это слово. Вы буквально выплевываете его наружу. Интересно, насколько злее вы способны стать? Люди, они же как черви. Вы говорите себе: спокойно, у меня есть самообладание. И я весь киплю от возмущения. Вы говорите себе: я думал, мне удалось увеличить длину запала с тех пор, как я окончил школу. Единственное, к чему приводил ваш гнев, – так это к неприятности: злыдень, зубодробилка – репутация, которой вас наградили за ваши вспышки. Вы пугали людей, поэтому сейчас вы мирный, забитый человек (ну, или по крайней мере были им до того, как появилась эта проблема). Некоторое время вы хотели вернуть все назад, как было, вернуть свой гнев, потому что думали, что он давал вам силу. Люди разбегались. И возвращались. Но уже в большем количестве. Однако вашей безумной половине, как пьяному, и море было по колено. Вы преуспели, но лишь в пародии. Вы вырыли себе не одну яму, устроили большую неразбериху и растратили кучу времени, пытаясь потом навести порядок. Вы растеряли всех друзей, сожгли все мосты. Вы позволили своим врагам узнать, что вы о них думаете на самом деле. Все, чем они ответили, – так это приняли это к сведению и улыбнулись. Но тем не менее никто и никогда не поднимал на вас руку. Как бы там ни было, теперь вы отекли, раздулись, подвыцвели и приобрели одышку, там, сами по себе, лишь оттого, что рассиживались без дела. Инертный гражданин. Теперь, когда вы заходите в помещение, люди смотрят на вас так, будто по лицу у вас размазаны испражнения. И это так. У меня же дерьмовое лицо, – говорите вы, – дерьмовая голова, дерьмовые мозги, и сам я-дырка от задницы. Как вы устали от подобных рассуждений, от их логики. Однако все эти и родственные им мысли конвоируют вас до самого жилища. Вы взбираетесь по ступенькам, пытаясь заставить себя ни о чем не думать. В коридоре пахнет тем же, чем и всегда: мешаниной из жирного пережаренного мяса и ядреной до судорог мочи. Запах прямиком устремляется в ваш мозг словно ядовитые испарения. Ваши ноги верно служат вам, пусть даже они вялы и некрасивы. А скоро наступит лето, и все наденут шорты. Вы говорите: по сравнению со мной даже страдающие ожирением коровы в шортах выглядят лучше. Я старомоден. Они крепкие и здоровые, их пупки туги, как будто кожу их животов натянули на гигантские барабаны. Вы говорите: я же ^ поношенный, помятый, хрупкий и слабохарактерный. И дома у вас есть только одна вещь, встречи с которой можно ждать с нетерпением, – любимая булочка. По неизвестной вам причине это удовольствие выросло вместе с вышеупомянутыми мучениями несоизмеримо. Вам хорошо известно, какие эти булочки на вкус. Вы ели их тысячи раз. Это большие треугольники из теста размером с вашу ладонь, наполненные начинкой из чуть подсахаренных вишен. Можно сказать, это маленький личный праздник. Все, что связано с этой булочкой, для вас счастье: умиротворяющий и обнадеживающий запах теста, насыщенность вишен. Вы едите ее в постели, запивая стаканом молока. Каким бы поганым ни выдался ваш день, в завершении вас всегда ожидает булочка, чтобы защитить вас, чтобы упасть в ваш желудок и сказать: «Я – твоя, я люблю тебя». В некотором роде все дело именно в этом. В отсутствии нежности. Одинокий, озлобленный индивид, продирающийся сквозь жизнь (это по-прежнему вы, ибо испытания еще не кончились), держит в руках свою собственную, удобоваримую ипостась Бога. Эту восхитительную булочку, предназначенную для посвященных лиц с высокоразвитым интеллектом. Как же она благородна. Она – само совершенство. Однако когда вы заходите к себе домой, то понимаете: стоп, что-то не так, что-то неправильно. Ваш пес, который целый день провел в четырех стенах, ваша уменьшенная копия, маленький, покрытый шерстью человечек, которого надо выводить на прогулку и кормить (забыл купишь собачьи консервы ), расположился на кровати. Что-то здесь не так. Все замедляется. Рядом с ним лежит пакет из пекарни. Он охраняет его как желанную добычу. Но пакет разорван, повсюду рассыпаны крошки, а на подушке багровеют маленькие пятнышки вишневой начинки. Вот до чего докатилась ваша жизнь. Она хочет пригвоздить вас к земле и оставить так навеки, бесповоротно решив вашу судьбу. Сначала весь мир лезет вперед вас и заставляет передвигаться почти ползком, а теперь ваш пес уничтожает вашу булочку. Он сожрал ее из любопытства, вынув из пакета, который – и он знал это – обладал для вас особой важностью. Булочка лежала в нем совсем недавно. Просто ему было скучно. Вы набрасываетесь на собаку. Вы говорите (громко)… нет, по правде говоря, вы орете… на собаку… в восемь вечера: «Ну, и кто ты после этого?! Какого черта тебе надо? Ты! Безмозглый маленький ублюдок! Эта булка предназначалась для меня. Собаки не едят булки. Собакам это вредно. Сдохнешь еще к чертовой матери. А лучше я сам тебя убью. Эта булка была нужна мне. Я живу ради этой чертовой булки!» Теперь вы встревожили всех соседей, ну и ладно, потому все безнадежно и трагично. Соседи никогда не слышали, чтобы вы издавали какие-либо звуки. Вы неженаты. Вы живете один, с собакой. Для соседей вы – вежливый печальный человек. На ваше лицо ложится отпечаток горя. Вы останавливаетесь. Слишком больно. Вам хочется расплакаться, но вы не можете. Ваш пес смотрит в другую сторону. Он пристыжен, он съежился, он признает свою виновность в преступлении, он знает, что съел главную любовь вашей жизни; все это правда, и теперь он снова хочет быть вашим другом, ну, или через пять минут, не больше. Вы садитесь рядом с ним и тихо говорите, глядя ему в лицо. «Жопа, – шепчете вы, – жопа, вот ты кто, жо-па». Собака лижет вас. Мир всегда говорит вам: «Прости своего пса, он не хотел тебе вреда». Но это же неправда, ведь только что он нарушил непререкаемое правило. Он проглотил вашу булочку. Вы говорите: «Я ранен, я слаб, я повержен». Сегодня вечером ничто не заменит вам этой булочки. Мороженое или конфеты в данный момент кажутся плоской шуткой. Вы глядите на подушку, покрытую вишневыми пятнами. Вы хватаетесь за голову. Кто-нибудь! Помогите! Вы переворачиваете подушку другой стороной. Другая смена белья уже лежит в стопке грязного. Вы выключаете свет и залезаете в постель прямо в одежде. Сегодня все идут спать без ужина. Ребенком вы частенько делали это: спали полностью одетым, вскакивая с утра с кровати, как пожарный, которым мечтали стать, – энергичный и неунывающий. Но сейчас повсюду крошки. Они как галька. Они делают из вашей постели маленькую песочницу. Собака забирается на кровать, ходит по вашему телу и наконец сворачивается клубком в дальнем углу. Все будут отдыхать. Ваше сердце вырывается наружу. Вы чувствуете его биение в руках, под глазницами, меж губ. Ваше лицо – словно кровоточащий орган, его нужно чем-то прикрыть, иначе оно утечет. Утешительная льняная подушка – сейчас всего лишь жестокое напоминание о случившемся. Есть только один способ уснуть – если вы дадите себе по голове сковородой. Тогда вы могли бы отключиться и ваши сны вернулись бы обратно к булочке. Работницы пекарни все сплошь были бы вашими соседками. Вы бежите в подвал дома, и там – пекарня. Вы чувствуете запах теста. Затем вы на мгновение видите булочку и тут же теряете ее. Она-лишь изображение на стене. Другие, конечно же, лезут вперед вас. Очередь продвигается, но ваши ноги прилипли к полу. И вот все уже идут в обратном направлении, и крошки падают из их ртов. Вы поднимаете камни, чтобы защищаться, но как бы далеко вы ни кидали, камни просто выкатываются из ваших пальцев и падают вам на ноги. Кровоточащие пальцы привлекают процессию самых отвратительных созданий на Земле, включая скорпионов, крыс и диких кабанов. Последние маниакально пускают слюни и стремительно атакуют вас, с большого расстояния врезаясь в ваш живот. И вот наконец вы лежите где-то в самой жопе мира, что, впрочем, для вас вполне обычно, а стая омерзительных нетерпеливых грифов ожидает вашей смерти. Однако все это вам не снится, потому что вы и не собирались засыпать. Единственный, кто здесь мирно спит, – так это ваш пес. И он уже храпит. А вы бодрствуете. Вы вынуждены проверить время, прямо в темноте собственной спальни, словно находитесь на просмотре восьмичасового документального фильма. И в этой старой и скрипучей ленте каждый кадр двигается в четыре раза медленнее нормы, поэтому к утру, когда вам придется встать с постели, вы уже будете порядком обессилены.
ИДЕАЛЬНАЯ МАТЬ
КЕМ СТАТЬ, Я ЗНАЛА, будучи еще совсем крошкой. Я поняла это раз и навсегда. Лучшие подружки хотели стать официантками и балеринами, ездить верхом или играть на валторне. Я же хотела стать матерью. И никем больше. Только матерью. Уже тогда я знала, что это не второстепенное занятие. Подружки говорили: ага, я тоже хочу быть матерью. Все ими становятся. Как бы не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я