Впрочем, отсутствие пространства не помешало Райту создать на своем столе кавардак, которым можно было бы заполнить два таких кабинета, как у Гомера. Стол был завален стопками переполненных папок, обрывками бумаги, картонными упаковками, ручками, карандашами и газетами разного вида и давности, которые громоздились вокруг монитора и клавиатуры (системный блок был сослан на пол). Если Райту требовалось написать что-либо от руки, ему приходилось класть бумагу себе на колени, что делало его почерк еще неразборчивее и вызывало еще большее раздражение у его низкорослого начальника. Гомер неоднократно приказывал Райту ликвидировать беспорядок на столе, однако это никогда не вело к кардинальным переменам и сводилось лишь к временным и частичным улучшениям, вследствие которых небольшие участки мертвенно-бледной столешницы начинали получать солнечный свет.
Лишь во время проведения крупных расследований Райт большую часть времени проводил в кабинете Гомера, да и тогда его присутствие было строго регламентировано: он исполнял обязанности писца и тренажера, на котором Гомер отрабатывал все варианты своей версии. Естественно, что у Гомера всегда была своя версия с большой буквы «В», которая давала ему пищу для размышлений. Она возникала сразу же, ее долго разрабатывали, обдумывали, а потом она нередко рассыпалась, и на ее место с захватывающей дух скоростью приходила другая.
Райт давно уже понял, что жизнь с Гомером – это все равно что езда на скоростном поезде, машинист которого страдает циститом.
Как и просил Гомер, он вытащил все старые папки по делу Мелькиора Пендреда и теперь делал из них подробные выписки на колене, так как его стол оказался заваленным еще больше, чем всегда. Теперь до Райта дошло, почему Гомер пришел в такое возбуждение, хотя им и предстояло еще разрешить немало проблем. Он сидел в кабинете Гомера, расставив пластиковые ящики с папками вдоль его стола.
– Ну? Мы ничего не упустили? – осведомился Гомер.
Райт не сразу сообразил, искренне он спрашивает или просто провоцирует, поэтому предпочел ничего не отвечать и ощутил легкое облегчение, когда Гомер продолжил:
– Я ведь не ошибся? Это убийство точно такое же, как те?
Райт сидел перед столом Гомера, крепко держа записи обеими руками. По участку давно ходила шутка, что, когда Гомер сидит за столом, ноги у него не достают до пола, однако это не соответствовало действительности, и Райт со своего места теперь видел, что кончиками пальцев он до него достает.
– Похоже на то, сэр.
Райт никогда не читал Ивлина Во, но если бы прочитал, то наверняка смог бы оценить его юмор, ибо его немногословная фраза предполагала полное согласие, хотя на самом деле он был согласен лишь отчасти. Гомер, впрочем, редко слушал Райта и никогда не вникал в его слова.
– Похоже? Да они идентичны, не говоря уже о жертве. Дженни Мюир, в девичестве Педжет. Шлюха на полставки и алиби Мартина на пятое убийство.
– Но зачем потребовалось ее убивать? Обычно он убивал только тех, на кого держал зло.
Услышав эту ересь, Гомер чуть не взорвался.
– Откуда я могу это знать на нынешней стадии расследования?! Может, она попыталась его шантажировать, угрожая раскрыть лже-алиби. – Он помолчал. – Да, кстати, это надо проверить.
И Гомер расслабился, приняв удовлетворенную позу, колыхаясь на волнах самодовольства.
– Проблема только в том – брать нам Пендреда сейчас или дождаться вскрытия.
Райт бросил взгляд на свои записи.
– Вот разве что несколько деталей, сэр, – наконец осмелился произнести он приблизительно с таким же видом, с каким Флетчер Кристиан обращался к своему капитану.
Гомеру потребовалось почти пять секунд на то, чтобы осознать сказанное.
– Ну? Что ты имеешь в виду?
– В нашем случае методика действий несколько отличается, не так ли?
– О чем ты? – Даже капитан Блай не смог бы изобразить большее изумление.
– Миссис Мюир убили в двухстах метрах от дома и лишь потом туда отнесли, – пояснил Райт. К огромной луже еще не свернувшейся крови их отвел мужчина, прогуливавшийся со своей собакой; так что им оставалось только надеяться на то, что собака, энергично поглощавшая периферические сгустки крови, не полностью затоптала следы. От этого места к дому Мюиров вел довольно отчетливый кровавый след. – Во всех остальных случаях жертву потрошили прямо на месте.
Судя по всему, Райт был очень горд тем, что заметил это, однако это чувство осталось втуне.
– Вряд ли это составляет такую уж существенную разницу, – с презрительной миной заметил Гомер. – Вряд ли это опровергает мою посылку. – В действительности сам он не обратил на это внимания, и его это немного встревожило; однако внутренний гироскоп Гомера был устроен таким счастливым образом, что он тут же восстанавливал равновесие. – Не забудь – при третьем убийстве патологоанатом установил, что убийцей было использовано другое оружие. С более коротким лезвием. И я что-то не припомню, чтобы Кокс утверждал, что надо искать другого убийцу.
Райт не стал возражать, как он это делал всегда, и Гомер вернулся к собственным мыслям.
– Мы уже установили слежку за Пендредом? – Ему было свойственно задавать один и тот же вопрос по несколько раз, словно он страдал неизлечимой неврастенией. Райт заверил его, что за Пендредом постоянно наблюдают четыре офицера. Последовала пауза, и Райт, словно его нервная система подверглась атаке неприятельских сил, поймал себя на том, что его мучит еще одно сомнение.
– А вы не думаете, что к этому может иметь какое-то отношение ее муж?
Вероятно, у капитана Блая было точно такое же выражение лица, когда мистер Кристиан бросил его на произвол судьбы, хотя вряд ли он обладал такими актерскими способностями.
– Муж? – изумился Гомер, и его интонация взлетела вверх со скоростью стрижа. – Муж?! Что ты такое говоришь?
Райт вздохнул. Он уже привык к подобным взрывам. Они происходили регулярно.
– Просто когда я беседовал с Дэвидом Мюиром, мне показалось, что он не во всем откровенен. В некоторых местах его рассказ выглядел не слишком правдоподобным.
Гомер наградил его непроницаемым взглядом, за которым могли скрываться как дебильность, так и гигантский интеллект.
– Где отчет? – помолчав, осведомился он.
Естественно, Райт не успел его составить, и, более того, он подозревал, что Гомеру это прекрасно известно; поэтому он лишь удрученно покачал головой, готовясь к неизбежному.
– Ну так идите пишите его, Райт. Вы знаете правила. Незамедлительно сдайте мне отчет, иначе мы ни в чем не сможем разобраться.
Вероятно, Гомер полагал, что ему удалось нанести решающий удар по недисциплинированности Райта, однако в этот момент в его кабинет вошел старший суперинтендант Колл, помешавший ему закрепить свой успех.
Колл был человеком нормального роста и телосложения, но затем природа, вероятно устав от усредненности, решила пренебречь осторожностью и наградила его выдающимися ушами, глазами, расположенными на разном уровне, и носом, который казался бесконечным, как проповедь старого викария. Назвать его уродом значило бы оскорбить всех уродов мира. Точно так же его нельзя было назвать вспыльчивым, потому что это создало бы превратное впечатление – он был придирчивым и злобным до остервенения.
– Вы это видели? – обратился он к Гомеру, размахивая какой-то газетой. На Райта он обратил такое же внимание, как если бы тот был легким весенним ветерком.
Странно, но из всех детективов, работавших в участке, Гомер умел оказывать на Колла самое умиротворяющее действие. Хотя он и не был совершенно невосприимчив к его тирадам и вспышкам раздражения, но переносил их лучше других и умел укрощать. Между ними существовало какое-то родство, способствовавшее этому волшебному преображению, природа которого оставалась неясной.
Гомер взял газету и прочитал заголовок: «Потрошитель наносит новый удар!» Ниже следовало подробное описание убийства, указывалось на его сходство с предшествующими и на полную некомпетентность полиции.
– Меня это не удивляет, сэр.
Колл глубоко вдохнул, чтобы обрушиться с градом брани, но Гомер опередил его:
– Не прошло и часа, как место преступления было наводнено репортерами. Мы пытались приглушить страсти, но убийство настолько чудовищное, что нам ничего не удалось сделать. Собачник, соседи, муж – любой из них мог проговориться.
– Но связь с предыдущими убийствами! Откуда они это взяли?
Гомер пожал плечами. Он предполагал, что, возможно, пресса воспользовалась каким-то источником в полиции, но решил не доводить Колла до исступления.
– Мы теряем контроль над происходящим, Гомер, и мне это не нравится, – заявил Колл. – Никто не должен упоминать о деле Пендреда, пока мы не выясним, имеет он отношение к этому убийству или нет.
– Имеет, сэр. Безусловно, имеет. Обстоятельства убийства абсолютно идентичны. – И Гомер строго посмотрел на Райта, который, не будучи склонным к самоубийству, предусмотрительно промолчал.
Колл сел, позволив тем самым сделать то же Гомеру. Райт остался стоять.
– Значит, вы были правы. Относительно Мелькиора.
При этом признании собственного превосходства Гомер любезно улыбнулся:
– Боюсь, что так, сэр.
– Мне звонил Кокс. Он уже тоже все знает.
– Правда?
– Да. Похоже, он встревожен. И я не смог его обнадежить.
– Понимаю, сэр.
Колл погрустнел: они с Коксом довольно долго работали вместе в одном звании.
– Ему не позавидуешь, если вся эта вонь выплывет наружу, – вздохнул он. – Хорошо еще, что он успел выйти в отставку.
– Да, сэр.
Колл сосредоточенно нахмурился.
– А как звали офицера, занимавшегося расследованием? Она ведь, кажется, сделала себе имя на этом деле?
– Уортон, сэр. Беверли Уортон.
– Уортон? – вскинул брови Колл. – Так это была она? Это ведь она завалила дело Экснер?
Гомер попытался изобразить задумчивость.
– Кажется, да, сэр.
– Что ж, тогда ее карьера закончена. – Колл встал. – А как насчет Мартина Пендреда? – осведомился он, возвращаясь к более насущным проблемам.
– Мы следим за ним в ожидании результатов вскрытия – если вдруг они принесут какие-нибудь неожиданности.
– Я бы арестовал его безотлагательно. Меньше всего нам нужно сейчас, чтобы до него добрался какой-нибудь писака, который заплатит ему сто тысяч за эксклюзивный материал.
Колл вышел, не закрыв за собой дверь, а Гомер повернулся к Райту:
– Ты все слышал, Райт. Берите Пендреда.
Райт вышел из кабинета, оставив старшего инспектора в самом благостном расположении духа.
Гари Ормонд был бандитом. Это определение было исчерпывающим и не требовало дополнительной конкретизации. Гари был символом бандитизма. Он сделал это своей профессией и в отличие от большинства современных недовольных и бесцельно мечущихся юнцов рано выбрал свой жизненный путь, усвоив навыки насилия еще до того, как научился читать. В последующие годы его натура окончательно сформировалась под влиянием характерных занятий – грабежей, воровства, шантажа и насилия, которые он совершал в характерных местах – в частных домах, в пабах, на стадионах, в различных учреждениях. Именно благодаря последнему месту он и познакомился с Пендредами.
Нормальная работа близнецам не грозила. К несчастью, слабоумие, сопутствовавшее их заболеванию, проявлялось у них недостаточно выражение, а потому никто не мог понять, что с ними делать. Не то чтобы они были неразумны, однако полное отсутствие коммуникабельности приводило к тому, что Пендреды не могли успешно выполнять б?льшую часть профессиональных обязанностей. Поэтому то, что в конце концов они оказались на скотобойне, было в известной мере предопределено.
Именно там и проводил свою жизнь Гари Ормонд.
Он считался царем этой конкретной горы. Он не обладал особой властью за исключением той, которую давало ему устрашение окружающих, однако скотобойня – это такое шумное и оживленное место, изобилующее щелями и закоулками, где никакие официальные лица властвовать не могут. У Гари были помощники и хорошо налаженная методика воровства, которую он всячески охранял. Те, кто не участвовал в этом, должны были держать язык за зубами; поэтому Ормонд разделил всех на две группы – на тех, кто был задействован в его операциях, и на всех остальных.
Ормонд не понимал Пендредов. Реакции у них были противоестественными, а выражения лиц не отражали тех чувств, на которые он рассчитывал, – иными словами их лица не выражали ничего. Они были высокими и крепкими парнями, вполне способными на насилие, однако их реакции противоречили его ожиданиями, ибо они вообще ни на что не реагировали. Поэтому прошло три недели с момента их поступления на скотобойню, прежде чем он решил обсудить с ними их место в этом мире.
Это был один из самых оживленных дней на скотобойне. Она была затоплена целой симфонией звуков: на фоне отдаленных и тем не менее вполне узнаваемых отчаянных криков животных в более высоких регистрах хаотически развивался целый ряд мелодических тем – грохот створок ворот, шум воды, грубый хохот и человеческие голоса. И все это сопровождалось характерной смесью запахов свежей и подсыхавшей крови, дезинфекции и жженой костяной пыли, которые придавали этой разновидности ада объем и неповторимость. Плач по невинно убиенным и вульгарное улюлюканье составляли непрерывный и неизменный саундтрек к работе скотобойни.
Мартин Пендред в застегнутой белой куртке, с ярко-красными резиновыми перчатками на руках, в белой кепке, белых высоких сапогах и с лицом, забрызганным кровью, собирался воспользоваться своим законным двадцатиминутным перерывом. Он уже снял свой длинный прорезиненный передник, усеянный каплями крови с редкими вкраплениями жира и ошметков мяса, и повесил его на крюк. Для того чтобы выйти на улицу, надо было пройти между двумя огромными холодильными камерами по длинному темному коридору, в котором даже летом было холодно. Освещен он был плохо, хотя на стенах отчетливо виднелись следы свежей и старой крови.
Навстречу ему двигался Ормонд в сопровождении высокого худого юнца по имени Эскин;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48