https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/Bas/
И если вы помните, вы тогда считали то же самое.
– Вообще-то меня тогда всего лишь спросили, способен ли Мелькиор убить человека, и я ответил, что способен, – поспешно заметил он. – Но это еще не означает, что на это не способен Мартин.
Она открыла было рот, но у нее перехватило дыхание, и ей потребовалось несколько секунд, прежде чем она улыбнулась и произнесла:
– И думаю, вы были правы. – Она приподняла брови. В каком-то смысле он продолжал оставаться невероятно привлекательным.
– Так вы хотите защитить его от Гомера? Ничего не скажешь, похвальная задача. И чем я могу вам помочь?
– Подскажите мне, где он может скрываться. – Она понимала, что это прозвучало как в детской игре – в таких своеобразных прятках для взрослых, – где Пинкус играл роль воспитателя.
Он еле заметно приподнял плечи, но и это движение, судя по всему, причинило ему боль.
– Если бы я знал, Беверли.
– Но наверняка у вас есть какие-то предположения.
Он поджал губы и умолк, мысленно вернувшись в прошлое. Беверли продолжала смотреть на него, не спуская глаз.
– У меня есть одно предположение, но не знаю, насколько оно верное, – наконец произнес он. – Или, скорее, я могу сказать, где его точно нет.
Беверли нужна была любая информация.
– Аутизм накладывает на людей жесткие ограничения как в сфере восприятия, так и в области эмоциональных переживаний и поступков. Они словно находятся за забором, через который им не перелезть и за которым они ничего не видят. – Беверли промолчала, и он добавил: – Далеко убежать он не мог.
– Знакомые места? – осведомилась она, не в силах скрыть свое разочарование. – Дом, больница? Там все уже проверили и продолжают следить за этими местами каждый день.
Он поднял руку:
– Естественно, как естественно и то, что его там не нашли. Однако вполне возможно, что Мартин Пендред считает безопасным местом совсем не то, которое сочтем таковым вы, я или представители полиции.
– То есть?
– Мартин, как и его брат, страдает очевидными психическими нарушениями – «серьезными проблемами в области обучения», «нуждается в специальном уходе» или как там это сейчас называется. Это не означает, что он глуп. Он просто необучаем, по крайней мере с помощью традиционных методов. Однако я абсолютно убежден в том, что он обладает образной памятью.
– Образной памятью?
Малькольм улыбнулся:
– Фотографической памятью. Мартин и Мелькиор никогда ничего не забывали. Возможно, это усугубляло их невменяемость – представляете, в каком аду живет человек, не способный избавиться от неприятных воспоминаний?
Это заставило ее задуматься.
– То есть вы считаете, что он мог пойти туда, где был лишь однажды?
– Не исключено. – Он сжал свои деформированные руки. – Кроме того, следует учесть еще одно обстоятельство.
– Какое?
– Он был вынужден бежать. Как я уже сказал, он мог укрыться в любом из известных ему мест, но дело в том, что его представления о безопасности могут отличаться от наших. И он почти наверняка сочтет безопасным местом, где можно спрятаться, совсем не то, которое сочли бы таковым вы.
Она пришла к Пинкусу за помощью, и ему безусловно удалось расширить диапазон ее поисков, но он расширил его настолько, что теперь все дело начало казаться ей безнадежным.
– Например? – спросила она в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
Он сложил пальцы «домиком» и уткнулся в них губами.
– Ну, предположим, в детстве его возили на автобусную экскурсию в центр города, может, в какой-нибудь музей. Предположим, для начала им надо было добраться до автобусной станции, располагавшейся в двух кварталах от того места, где они жили, и когда они с братом там оказались, они были потрясены видом многочисленных ярко-красных автобусов и кипевшей вокруг них деятельностью. Вполне возможно, что сейчас он вернулся именно на эту автобусную станцию, хотя та и находится всего в двух кварталах от того места, где, как я понимаю, полиция проводит свою операцию. Он может воспринимать ее как безопасное место, потому что эта станция ассоциируется у него с ощущением счастья, хотя он был там всего один раз и место это находится в опасной близости от его дома, где он прожил всю свою жизнь.
Теперь она поняла, что он имеет в виду, но одновременно ей стало ясно и то, насколько сложна стоявшая перед ней задача. Конечно, одной ей было с этим не справиться. Может, Фишер согласится ей помочь?…
– Пожалуй, я все-таки выпью чаю, если вы не возражаете, Малькольм, – улыбнулась она.
Было совершенно очевидно, что он не возражал.
Елена плохо спала и утром чувствовала себя совершенно разбитой. Впрочем, есть и пить ей все равно было запрещено. Джон позвонил перед самым ее уходом, и разговор у них получился напряженным. Да, с ней было все в порядке. Нет, она не передумала и сама доберется до больницы. Да, она сразу позвонит, если ей что-нибудь понадобится.
Она заказала такси на восемь утра, и машина приехала вовремя. Водитель помог ей сесть в машину и завел пустой разговор, хотя она и не отвечала. Транспорта, как ни странно, на улицах было немного, и уже через двадцать минут они добрались до Гиппокампус-стрит. Она заплатила шоферу и двинулась к хирургическому отделению больницы, даже не догадываясь, что издали за ней наблюдает Мартин Пендред.
Рабочий день на отделении начался как обычно, и ничто не говорило о происшедшей трагедии. Уставший, но довольный Айзенменгер, волновавшийся лишь из-за Елены, приехав в больницу, тут же занялся горой снимков, которые одновременно и страшили его, и успокаивали в силу своей привычности.
Однако все эти будничные заботы были резко прерваны в десять минут одиннадцатого, когда Айзенменгера без каких-либо объяснений пригласили в кабинет Адама Пиринджера. Когда он вошел, там уже сидели все консультанты за исключением Уилсона Милроя; впрочем, Пиринджер тут же объяснил причину его отсутствия:
– Боюсь, у меня для вас плохие новости. Уилсон Милрой мертв. Судя по всему, убит Мартином Пендредом.
Это сообщение вызвало у присутствующих разную реакцию, однако все были потрясены. Амр Шахин чуть было ни лишился чувств.
– Боже мой! – пролепетал он и закрыл глаза.
У Тревора Людвига перехватило дыхание, и он бросил взгляд на Алисон фон Герке, которая закрыла посеревшее лицо рукой. Углы губ Айзенменгера опустились, и он склонил голову, продолжая при этом наблюдать за происходящим. По его наблюдениям, Пиринджер держался лучше всех, но он и узнал об этом раньше остальных, решил Айзенменгер.
– Скоро приедет полиция, они намерены поговорить с каждым из нас. А пока я сообщу об этом остальным. Естественно, это не отменяет обычной работы.
– Где это случилось? – с ужасом спросила фон Герке.
– У него дома. Обнаружен сегодня утром.
– Горло… перерезано?
У Пиринджера не было времени на щепетильность.
– Вероятно, раз полиция подозревает Пендреда.
– А с какой целью они хотят побеседовать с нами? – осведомился Людвиг. – Если это сделал Пендред, при чем тут мы?
Пиринджер не мог ответить на этот вопрос. Поэтому ответил Айзенменгер:
– Их будет интересовать, чем он занимался вчера. С кем виделся перед уходом, когда ушел, ну и всякое такое. – Айзенменгер помолчал и не смог удержаться, чтобы не добавить: – Как бы там ни было, они постараются быть непредвзятыми, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено вскрытие.
– Надеюсь, ни у кого не возникнет подозрений, что это я перерезал ему горло, – пробормотал Людвиг.
– Уверен, никто об этом даже не думал, – устало произнес Пиринджер. – Как уже сказал Джон, полицию будут интересовать исключительно последние часы его жизни.
– Я рад тому, что он умер, – обретя наконец дар речи, тихо произнес Амр Шахин.
Айзенменгер не только услышал его, но и перехватил взгляд Пиринджера, который изумленно уставился на Шахина.
– Джон! Рад тебя видеть. – Блументаль был радостен и гостеприимен, однако Айзенменгер подозревал, что это спектакль в расчете на публику. – Боюсь, у нас с тобой прибавилось работы.
Публика была благодарной, хотя и не испытывала особого энтузиазма, возможно, потому, что видела этот спектакль уже не в первый раз. Айзенменгер заметил несколько знакомых лиц, включая представителей прокуратуры, а также констеблей Кларка, Фишера и Райта. Он огляделся в поисках Гомера и увидел, что тот говорит по телефону. По выражению его лица Айзенменгер понял, что беседует он отнюдь не с возлюбленной.
Блументаль в своем классическом одеянии патологоанатома заканчивал инструктировать фотографов относительно необходимых снимков и одновременно наговаривал на диктофон то, что было им обнаружено при внешнем осмотре. Как и в случаях с предыдущими жертвами Потрошителя, картина была удручающей. Характерные швы вдоль торса и на шее свидетельствовали об изъятии внутренних органов. Айзенменгер тут же подошел к нижней части тела, где располагался узел, после чего с невозмутимым видом перевел внимание на чудовищную рану на голове.
– Это отличается от предыдущего, – заметил он.
– Да, – кивнул Блументаль. – Судя по всему, доктор Милрой оказал сопротивление, и, прежде чем вернуться к обычной схеме, преступнику пришлось его усмирить. Труп был спрятан в сарае, чтобы никто его не заметил. – Видя, что Айзенменгер не возражает, Блументаль осторожно добавил: – Во всем остальном все как всегда.
И это соответствовало действительности. Даже швы стали более аккуратными, как отметил про себя Айзенменгер.
– А где были внутренние органы? – поинтересовался он.
– Мозг находился на системном блоке компьютера в кабинете жертвы, – ответил Райт. – А внутренние органы лежали в холодильнике с запиской «Полдник для собаки».
– А что, у Милроя была собака? – спросил Блументаль. Ему никто не ответил, и он пробормотал, повернувшись к Айзенменгеру: – Да уж, он шутник.
– Похоже на то, – задумчиво откликнулся Айзенменгер. – Я так понял, что у Пендреда были какие-то счеты с Милроем? – обратился он к Райту.
– Да, это Милрой выгнал его из морга после того, как его брату был вынесен обвинительный приговор, – раздался громкий голос откуда-то сзади. – Он хотел, чтобы Пендреда вообще уволили, и предпринимал для этого все возможное. – Гомер опустил трубку, и вид у него был такой, словно его заставили проглотить жука-навозника. – Вы – доктор Айзенменгер, не так ли? – довольно грубо осведомился он, подходя ближе, а когда Айзенменгер кивнул, продолжил: – А как вы? Пришли в себя после встречи с мистером Пендредом?
Рана на горле у Айзенменгера уже заживала и не была заклеена пластырем. Над воротничком выступал лишь край ссадины.
– Почти, – пробормотал он в ответ.
Однако Гомер не проявил особого интереса к его ответу и тут же продолжил:
– Надеюсь, вы готовы сообщить мне, что согласны с доктором Блументалем и что все восемь убийств были совершены одной и той же рукой.
Айзенменгер поймал себя на том, что испытывает неприязнь к старшему инспектору. У него сохранились смутные воспоминания о том, что во время первого расследования тот вел себя манерно и самоуверенно, однако теперь эти качества достигли таких гипертрофированных размеров, что Гомер выглядел карикатурой на самого себя.
– Я еще не пришел к определенному выводу, – ответил Айзенменгер.
Это не могло обрадовать Гомера. Он только что получил взбучку от Колла, которому в свою очередь был сделан выговор главным констеблем. Лейтмотивом была некомпетентность, граничившая с халатностью, а в подтексте маячило вероятное отстранение от служебных обязанностей в том случае, если Пендред не будет найден в ближайшее время. И Гомеру сейчас не нужны были слишком умные патологоанатомы, отказывающиеся говорить ему то, что он хотел от них услышать.
– Ну так придите уже наконец. Это вам не развлекательные интеллектуальные игры, это расследование убийства. Людям режет глотки какой-то долбанутый маньяк.
Недостаток роста Гомер компенсировал властной манерой поведения, которую он называл «управлением кадрами». Впрочем, Айзенменгера совершенно не волновало, что на него кричит какой-то полицейский, в котором он видел лишь зловредность и кровожадность.
– Совершенно справедливо замечено, – ответил он. – И поскольку вы проявляете такую редкую учтивость, я вам скажу. Я могу ошибаться, но, на мой взгляд, не все эти убийства совершил один и тот же человек. Я думаю, мы имеем дело по крайней мере с двумя разными людьми.
Даже если бы он обвинил в этих зверствах самого Гомера, вряд ли ему удалось бы вызвать более бурную реакцию. Глаза у того расширились, и он с изумленным видом уставился на Айзенменгера.
– Что? – переспросил он.
– Эти убийства совершены не тем же самым человеком, что первые пять. – Он говорил спокойным, размеренным тоном, и от этого Гомеру становилось еще хуже. Слова Айзенменгера резали его по живому, и он снова повернулся к Исааку Блументалю.
– Я знаю, что вы придерживаетесь другой точки зрения, и вполне возможно, что я ошибаюсь, но вы просили меня поделиться с вами своим мнением…
Вид Блументаля тоже неожиданно стал кислым.
– Я не понимаю, как ты можешь…
Айзенменгер пожал плечами:
– Вы просили меня высказать свое мнение. Я поделился им с вами. Вы хотите, чтобы я представил письменный отчет?
– Нет, спасибо, – поспешно ответил Гомер. – Не сомневаюсь, что доктор Блументаль не нуждается в подсказках. Не правда ли? – Он перевел взгляд на Блументаля.
Вид у того стал совсем горестным, и он помедлил, прежде чем кивнуть.
Гомер повернулся к Айзенменгеру:
– Спасибо за помощь, больше мы в ней не нуждаемся.
И Айзенменгер понял, что приобрел в лице старшего инспектора непримиримого врага.
Вопреки прекраснодушным и абсолютно нереалистичным упованиям профессора Пиринджера, что все сотрудники отделения вернутся к работе, ничего продуктивного ни одним из них за этот день сделано не было. Известия о совершенном убийстве быстро распространились по больнице. Они растекались, как липкая тошнотворная жидкость, заполнявшая все углы и закоулки, и прежде чем в анатомическом театре урологического отделения было завершено второе обрезание, а гастроэнтерологи успели изучить состав пятидневного стула, новость уже знали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Вообще-то меня тогда всего лишь спросили, способен ли Мелькиор убить человека, и я ответил, что способен, – поспешно заметил он. – Но это еще не означает, что на это не способен Мартин.
Она открыла было рот, но у нее перехватило дыхание, и ей потребовалось несколько секунд, прежде чем она улыбнулась и произнесла:
– И думаю, вы были правы. – Она приподняла брови. В каком-то смысле он продолжал оставаться невероятно привлекательным.
– Так вы хотите защитить его от Гомера? Ничего не скажешь, похвальная задача. И чем я могу вам помочь?
– Подскажите мне, где он может скрываться. – Она понимала, что это прозвучало как в детской игре – в таких своеобразных прятках для взрослых, – где Пинкус играл роль воспитателя.
Он еле заметно приподнял плечи, но и это движение, судя по всему, причинило ему боль.
– Если бы я знал, Беверли.
– Но наверняка у вас есть какие-то предположения.
Он поджал губы и умолк, мысленно вернувшись в прошлое. Беверли продолжала смотреть на него, не спуская глаз.
– У меня есть одно предположение, но не знаю, насколько оно верное, – наконец произнес он. – Или, скорее, я могу сказать, где его точно нет.
Беверли нужна была любая информация.
– Аутизм накладывает на людей жесткие ограничения как в сфере восприятия, так и в области эмоциональных переживаний и поступков. Они словно находятся за забором, через который им не перелезть и за которым они ничего не видят. – Беверли промолчала, и он добавил: – Далеко убежать он не мог.
– Знакомые места? – осведомилась она, не в силах скрыть свое разочарование. – Дом, больница? Там все уже проверили и продолжают следить за этими местами каждый день.
Он поднял руку:
– Естественно, как естественно и то, что его там не нашли. Однако вполне возможно, что Мартин Пендред считает безопасным местом совсем не то, которое сочтем таковым вы, я или представители полиции.
– То есть?
– Мартин, как и его брат, страдает очевидными психическими нарушениями – «серьезными проблемами в области обучения», «нуждается в специальном уходе» или как там это сейчас называется. Это не означает, что он глуп. Он просто необучаем, по крайней мере с помощью традиционных методов. Однако я абсолютно убежден в том, что он обладает образной памятью.
– Образной памятью?
Малькольм улыбнулся:
– Фотографической памятью. Мартин и Мелькиор никогда ничего не забывали. Возможно, это усугубляло их невменяемость – представляете, в каком аду живет человек, не способный избавиться от неприятных воспоминаний?
Это заставило ее задуматься.
– То есть вы считаете, что он мог пойти туда, где был лишь однажды?
– Не исключено. – Он сжал свои деформированные руки. – Кроме того, следует учесть еще одно обстоятельство.
– Какое?
– Он был вынужден бежать. Как я уже сказал, он мог укрыться в любом из известных ему мест, но дело в том, что его представления о безопасности могут отличаться от наших. И он почти наверняка сочтет безопасным местом, где можно спрятаться, совсем не то, которое сочли бы таковым вы.
Она пришла к Пинкусу за помощью, и ему безусловно удалось расширить диапазон ее поисков, но он расширил его настолько, что теперь все дело начало казаться ей безнадежным.
– Например? – спросила она в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
Он сложил пальцы «домиком» и уткнулся в них губами.
– Ну, предположим, в детстве его возили на автобусную экскурсию в центр города, может, в какой-нибудь музей. Предположим, для начала им надо было добраться до автобусной станции, располагавшейся в двух кварталах от того места, где они жили, и когда они с братом там оказались, они были потрясены видом многочисленных ярко-красных автобусов и кипевшей вокруг них деятельностью. Вполне возможно, что сейчас он вернулся именно на эту автобусную станцию, хотя та и находится всего в двух кварталах от того места, где, как я понимаю, полиция проводит свою операцию. Он может воспринимать ее как безопасное место, потому что эта станция ассоциируется у него с ощущением счастья, хотя он был там всего один раз и место это находится в опасной близости от его дома, где он прожил всю свою жизнь.
Теперь она поняла, что он имеет в виду, но одновременно ей стало ясно и то, насколько сложна стоявшая перед ней задача. Конечно, одной ей было с этим не справиться. Может, Фишер согласится ей помочь?…
– Пожалуй, я все-таки выпью чаю, если вы не возражаете, Малькольм, – улыбнулась она.
Было совершенно очевидно, что он не возражал.
Елена плохо спала и утром чувствовала себя совершенно разбитой. Впрочем, есть и пить ей все равно было запрещено. Джон позвонил перед самым ее уходом, и разговор у них получился напряженным. Да, с ней было все в порядке. Нет, она не передумала и сама доберется до больницы. Да, она сразу позвонит, если ей что-нибудь понадобится.
Она заказала такси на восемь утра, и машина приехала вовремя. Водитель помог ей сесть в машину и завел пустой разговор, хотя она и не отвечала. Транспорта, как ни странно, на улицах было немного, и уже через двадцать минут они добрались до Гиппокампус-стрит. Она заплатила шоферу и двинулась к хирургическому отделению больницы, даже не догадываясь, что издали за ней наблюдает Мартин Пендред.
Рабочий день на отделении начался как обычно, и ничто не говорило о происшедшей трагедии. Уставший, но довольный Айзенменгер, волновавшийся лишь из-за Елены, приехав в больницу, тут же занялся горой снимков, которые одновременно и страшили его, и успокаивали в силу своей привычности.
Однако все эти будничные заботы были резко прерваны в десять минут одиннадцатого, когда Айзенменгера без каких-либо объяснений пригласили в кабинет Адама Пиринджера. Когда он вошел, там уже сидели все консультанты за исключением Уилсона Милроя; впрочем, Пиринджер тут же объяснил причину его отсутствия:
– Боюсь, у меня для вас плохие новости. Уилсон Милрой мертв. Судя по всему, убит Мартином Пендредом.
Это сообщение вызвало у присутствующих разную реакцию, однако все были потрясены. Амр Шахин чуть было ни лишился чувств.
– Боже мой! – пролепетал он и закрыл глаза.
У Тревора Людвига перехватило дыхание, и он бросил взгляд на Алисон фон Герке, которая закрыла посеревшее лицо рукой. Углы губ Айзенменгера опустились, и он склонил голову, продолжая при этом наблюдать за происходящим. По его наблюдениям, Пиринджер держался лучше всех, но он и узнал об этом раньше остальных, решил Айзенменгер.
– Скоро приедет полиция, они намерены поговорить с каждым из нас. А пока я сообщу об этом остальным. Естественно, это не отменяет обычной работы.
– Где это случилось? – с ужасом спросила фон Герке.
– У него дома. Обнаружен сегодня утром.
– Горло… перерезано?
У Пиринджера не было времени на щепетильность.
– Вероятно, раз полиция подозревает Пендреда.
– А с какой целью они хотят побеседовать с нами? – осведомился Людвиг. – Если это сделал Пендред, при чем тут мы?
Пиринджер не мог ответить на этот вопрос. Поэтому ответил Айзенменгер:
– Их будет интересовать, чем он занимался вчера. С кем виделся перед уходом, когда ушел, ну и всякое такое. – Айзенменгер помолчал и не смог удержаться, чтобы не добавить: – Как бы там ни было, они постараются быть непредвзятыми, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено вскрытие.
– Надеюсь, ни у кого не возникнет подозрений, что это я перерезал ему горло, – пробормотал Людвиг.
– Уверен, никто об этом даже не думал, – устало произнес Пиринджер. – Как уже сказал Джон, полицию будут интересовать исключительно последние часы его жизни.
– Я рад тому, что он умер, – обретя наконец дар речи, тихо произнес Амр Шахин.
Айзенменгер не только услышал его, но и перехватил взгляд Пиринджера, который изумленно уставился на Шахина.
– Джон! Рад тебя видеть. – Блументаль был радостен и гостеприимен, однако Айзенменгер подозревал, что это спектакль в расчете на публику. – Боюсь, у нас с тобой прибавилось работы.
Публика была благодарной, хотя и не испытывала особого энтузиазма, возможно, потому, что видела этот спектакль уже не в первый раз. Айзенменгер заметил несколько знакомых лиц, включая представителей прокуратуры, а также констеблей Кларка, Фишера и Райта. Он огляделся в поисках Гомера и увидел, что тот говорит по телефону. По выражению его лица Айзенменгер понял, что беседует он отнюдь не с возлюбленной.
Блументаль в своем классическом одеянии патологоанатома заканчивал инструктировать фотографов относительно необходимых снимков и одновременно наговаривал на диктофон то, что было им обнаружено при внешнем осмотре. Как и в случаях с предыдущими жертвами Потрошителя, картина была удручающей. Характерные швы вдоль торса и на шее свидетельствовали об изъятии внутренних органов. Айзенменгер тут же подошел к нижней части тела, где располагался узел, после чего с невозмутимым видом перевел внимание на чудовищную рану на голове.
– Это отличается от предыдущего, – заметил он.
– Да, – кивнул Блументаль. – Судя по всему, доктор Милрой оказал сопротивление, и, прежде чем вернуться к обычной схеме, преступнику пришлось его усмирить. Труп был спрятан в сарае, чтобы никто его не заметил. – Видя, что Айзенменгер не возражает, Блументаль осторожно добавил: – Во всем остальном все как всегда.
И это соответствовало действительности. Даже швы стали более аккуратными, как отметил про себя Айзенменгер.
– А где были внутренние органы? – поинтересовался он.
– Мозг находился на системном блоке компьютера в кабинете жертвы, – ответил Райт. – А внутренние органы лежали в холодильнике с запиской «Полдник для собаки».
– А что, у Милроя была собака? – спросил Блументаль. Ему никто не ответил, и он пробормотал, повернувшись к Айзенменгеру: – Да уж, он шутник.
– Похоже на то, – задумчиво откликнулся Айзенменгер. – Я так понял, что у Пендреда были какие-то счеты с Милроем? – обратился он к Райту.
– Да, это Милрой выгнал его из морга после того, как его брату был вынесен обвинительный приговор, – раздался громкий голос откуда-то сзади. – Он хотел, чтобы Пендреда вообще уволили, и предпринимал для этого все возможное. – Гомер опустил трубку, и вид у него был такой, словно его заставили проглотить жука-навозника. – Вы – доктор Айзенменгер, не так ли? – довольно грубо осведомился он, подходя ближе, а когда Айзенменгер кивнул, продолжил: – А как вы? Пришли в себя после встречи с мистером Пендредом?
Рана на горле у Айзенменгера уже заживала и не была заклеена пластырем. Над воротничком выступал лишь край ссадины.
– Почти, – пробормотал он в ответ.
Однако Гомер не проявил особого интереса к его ответу и тут же продолжил:
– Надеюсь, вы готовы сообщить мне, что согласны с доктором Блументалем и что все восемь убийств были совершены одной и той же рукой.
Айзенменгер поймал себя на том, что испытывает неприязнь к старшему инспектору. У него сохранились смутные воспоминания о том, что во время первого расследования тот вел себя манерно и самоуверенно, однако теперь эти качества достигли таких гипертрофированных размеров, что Гомер выглядел карикатурой на самого себя.
– Я еще не пришел к определенному выводу, – ответил Айзенменгер.
Это не могло обрадовать Гомера. Он только что получил взбучку от Колла, которому в свою очередь был сделан выговор главным констеблем. Лейтмотивом была некомпетентность, граничившая с халатностью, а в подтексте маячило вероятное отстранение от служебных обязанностей в том случае, если Пендред не будет найден в ближайшее время. И Гомеру сейчас не нужны были слишком умные патологоанатомы, отказывающиеся говорить ему то, что он хотел от них услышать.
– Ну так придите уже наконец. Это вам не развлекательные интеллектуальные игры, это расследование убийства. Людям режет глотки какой-то долбанутый маньяк.
Недостаток роста Гомер компенсировал властной манерой поведения, которую он называл «управлением кадрами». Впрочем, Айзенменгера совершенно не волновало, что на него кричит какой-то полицейский, в котором он видел лишь зловредность и кровожадность.
– Совершенно справедливо замечено, – ответил он. – И поскольку вы проявляете такую редкую учтивость, я вам скажу. Я могу ошибаться, но, на мой взгляд, не все эти убийства совершил один и тот же человек. Я думаю, мы имеем дело по крайней мере с двумя разными людьми.
Даже если бы он обвинил в этих зверствах самого Гомера, вряд ли ему удалось бы вызвать более бурную реакцию. Глаза у того расширились, и он с изумленным видом уставился на Айзенменгера.
– Что? – переспросил он.
– Эти убийства совершены не тем же самым человеком, что первые пять. – Он говорил спокойным, размеренным тоном, и от этого Гомеру становилось еще хуже. Слова Айзенменгера резали его по живому, и он снова повернулся к Исааку Блументалю.
– Я знаю, что вы придерживаетесь другой точки зрения, и вполне возможно, что я ошибаюсь, но вы просили меня поделиться с вами своим мнением…
Вид Блументаля тоже неожиданно стал кислым.
– Я не понимаю, как ты можешь…
Айзенменгер пожал плечами:
– Вы просили меня высказать свое мнение. Я поделился им с вами. Вы хотите, чтобы я представил письменный отчет?
– Нет, спасибо, – поспешно ответил Гомер. – Не сомневаюсь, что доктор Блументаль не нуждается в подсказках. Не правда ли? – Он перевел взгляд на Блументаля.
Вид у того стал совсем горестным, и он помедлил, прежде чем кивнуть.
Гомер повернулся к Айзенменгеру:
– Спасибо за помощь, больше мы в ней не нуждаемся.
И Айзенменгер понял, что приобрел в лице старшего инспектора непримиримого врага.
Вопреки прекраснодушным и абсолютно нереалистичным упованиям профессора Пиринджера, что все сотрудники отделения вернутся к работе, ничего продуктивного ни одним из них за этот день сделано не было. Известия о совершенном убийстве быстро распространились по больнице. Они растекались, как липкая тошнотворная жидкость, заполнявшая все углы и закоулки, и прежде чем в анатомическом театре урологического отделения было завершено второе обрезание, а гастроэнтерологи успели изучить состав пятидневного стула, новость уже знали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48