Впрочем, все это мало интересовало старшего инспектора.
Место было тихим, ухоженным и вполне респектабельным. Непосредственными соседями Гомера в небольшом тупичке были бухгалтер со своим семейством, две интеллектуалки, утверждавшие, что они являются сестрами, но на самом деле состоявшие в лесбийской связи, торговец роскошными автомобилями вместе с партнером и пара пенсионеров: он – архитектор, она – банковский служащий. Он знал о них все, так как, прежде чем переехать сюда, навел о соседях все необходимые справки, чтобы удостовериться в том, что они не доставят ему хлопот. Они не досаждали Гомеру, и он не докучал им; все были вежливы друг с другом и излучали относительное довольство. Поэтому дом был вполне удобным для жизни. В нем было четыре спальни, две ванных комнаты (по одной на каждую половину), кухня с видом на сад и кабинет (или столовая, в зависимости от потребностей).
И единственное, с чем приходилось сталкиваться по вечерам или воскресным утрам, – это то, что он был слишком велик для одного человека…
После очередного чертовски длинного дня он возвращался домой в безмолвном мраке, в то время, когда вся нормальная часть человечества уже давно была дома и сидела за ужином, дети уже лежали в постелях, а сутки близились к своему завершению. Он ничего не ел и при этом не испытывал голода. Он даже пить не хотел, но тем не менее налил себе виски и перешел в гостиную.
Он никогда не нуждался в женском обществе. Неизбежные подружки во время учебы и в первые годы работы констеблем убедили его в том, что он от природы не ловелас. Не то чтобы у него были какие-то проблемы с сексом, нет, все было в порядке. Просто он был одиночкой и считал, что проще жить, не задумываясь о желаниях другого.
И по большей части ему нравилось одиночество. Служба требовала от него командной работы и проявления духа товарищества, так что на светскую жизнь сил у него не оставалось. В такие дни он вполне обходился телевизором и стаканом виски.
Чаще всего так оно и было. Однако бывали дни, когда этот простой рецепт счастья не срабатывал, и он действительно начинал ощущать себя одиноким. Однажды (его до сих пор передергивало при воспоминании об этом) он даже подумал, а не согласилась бы Беверли Уортон…
В ней сочетались все качества, о которых он мечтал, – ум, изобретательность и красота. Естественно, до него доходили разные слухи о ней, но он не обращал на них никакого внимания; в конце концов, если она делала карьеру через постель, это еще не означало, что она откажется от серьезных отношений и предпочтет им выпивку в шесть, секс в семь и одиночество в восемь. Именно во время расследования первого дела Пендреда, по крайней мере с его точки зрения, между ними возникли какая-то близость и взаимопонимание.
Гомер неожиданно испустил вздох и откинулся на спинку кресла. Внезапно его внимание привлекла фотография родителей, стоявшая на буфете. Он не беседовал с ними уже несколько недель под предлогом сильной занятости, однако он знал, что такое пренебрежение непозволительно.
И почему из-за этого его так мучила совесть? Ведь он не был католиком. Может, он генетически был предрасположен к католицизму и лишь по воле случая оказался англиканцем?
И дело было даже не в том, что она ему отказала, а в том, как она это сделала. После вечера, проведенного в задымленном пабе, еще на ранней стадии расследования, когда было совершено только два убийства и они были уверены, что убийцей является Чарли Меррик, что вызывало у них глупую самоуспокоенность и гордость, он пригласил ее на ужин.
Она согласилась, и они вдвоем отправились в маленький индийский ресторанчик, расположенный неподалеку. Ужин был вкусным, и она была прекрасной собеседницей, и он готов был поклясться, что ни на что больше не рассчитывал. Уж точно не надеялся заняться с ней после этого сексом, по крайней мере не сразу. И когда он пригласил ее к себе выпить кофе – его дом совершенно случайно находился поблизости, – он совершенно не собирался с ней трахаться. Он отчетливо помнил, что намерения у него были самыми благородными.
Однако она отреагировала резко и прямолинейно, хотя и с медовой улыбкой на устах:
– И не думай, Гомер. Я не стала бы с тобой трахаться, даже если бы ты был миллионером и имел член размером с полицейскую дубинку.
После чего она вышла из-за стола, даже не предложив оплатить часть счета.
А потом выяснилось, что Чарли Меррик ни при чем, и они сосредоточились на братьях Пендредах, и тогда он очень быстро понял, что убийца – Мартин, а не Мелькиор. Как ни странно, теперь он уже не мог вспомнить, откуда возникла эта уверенность.
По крайней мере, он не сомневался в том, что она никак не была продиктована его несложившимися отношениями с Беверли Уортон, которая вместе с Коксом считала виновным Мелькиора из-за показаний Дженни Педжет. Та лгала, и теперь он сможет доказать свою правоту.
Так почему же ему было так плохо? Почему он не разгуливал с важным видом, вызывая уважение и зависть? Он практически обеспечил себе должность суперинтенданта – если не сейчас, то в ближайшем будущем. Так почему он не мог избавиться от чувства, что стоит на грани пропасти и что это расследование может полностью его уничтожить? Он не был виноват в том, что четыре года назад суд вынес приговор невиновному человеку, как не был виноват и в освобождении Пендреда после убийства Дженни Мюир, в девичестве Педжет. Лишь формально он нес ответственность за последующее исчезновение Пендреда, и никто не мог упрекнуть его в пренебрежении своими обязанностями из-за того, что он до сих пор не обнаружил преступника в лабиринте городских переулков.
Это было бы по меньшей мере несправедливо.
Ему удалось уснуть лишь после значительно большего, чем обычно, количества виски, качество которого так и осталось неоцененным.
Как показалось Райту, Гомер определенно был подавлен. Обычно он отличался самодовольством, граничившим с бесцеремонностью, однако теперь имел затравленный вид. Было совершенно очевидно, что в течение нескольких дней он недосыпал, а возможно, и недоедал, так как воротнички рубашек, по наблюдению Райта, начали болтаться на его шее; не говоря уже о том, что они выглядели потертыми и не такими свежими. Миссис Гомер отсутствовала, но ее не было и раньше, и тем не менее Райт никогда не замечал, чтобы его начальник относился к своему внешнему виду с такой небрежностью. Он всегда утверждал, что люди должны соответствовать определенным стандартам, и сам им соответствовал.
Они вернулись в кабинет Гомера после утреннего брифинга с детективами и в ожидании двух испытаний, которые могли пройти лишь сильнейшие из сильнейших, – еще одного заседания по «выработке стратегии» с Коллом и еще одной пресс-конференции; даже по отдельности эти два мероприятия могли бы вызвать у Гомера бурную диарею и смертельную бледность, а вместе они были способны довести его до кататонии.
И хотя подобные пресс-конференции начинались с оповещения журналистов о ведущихся розысках и предъявления им фотографии Пендреда, они вскоре перерастали в избиение Гомера, во время которого ему задавался в десятках разных формулировок со все возраставшим презрением один и тот же вопрос: «Почему Пендред до сих пор не пойман?» От внимания Гомера не ускользнуло и то, что Колл, несмотря на свою неистребимую страсть к саморекламе, почему-то никогда не добирался до подобных мероприятий.
Формулировка «выработка стратегии» всегда воспринималась Гомером как эвфемизм кровопускания: присутствующие доставали длинные ножи, и в основном плаха окрашивалась именно его кровью. Утешало его только то, что Пендред пока не совершил нового убийства, но он понимал, что это утешение эфемерно, так как тот непременно убьет еще кого-нибудь.
Он неоднократно изучил все подробности жизни Пендреда, но так и не обнаружил намека на то, где Мартин может скрываться и кто станет его следующей жертвой. Эти размышления заполняли весь период его бодрствования и отравляли его сны.
Он чувствовал себя как больной, которому поставлен диагноз «неоперабельный рак» и который знает предельный срок своей жизни: смерть неотвратимо приближалась, и он слышал, как в его ушах звучит обратный отсчет времени.
Расследование настолько разрослось, что теперь в нем участвовали уже шестьдесят детективов. И каждый был виноват в том, что Пендред до сих пор не был пойман, однако его вина складывалась из совокупности их неудач, представляя собой своего рода синергизм. Он нес этот груз с максимальным достоинством, однако тот пригибал его к земле.
И лишь радость оттого, что тогда, четыре года назад, он был прав, заставляла его двигаться дальше. И все эти годы он был прав, полагая, что убийцей является не Мелькиор, а Мартин. Дженни Педжет просто солгала – он не знал, зачем она это сделала, но предполагал, что из-за денег, – и тем самым обрекла брата-близнеца убийцы на тюремное заключение, а впоследствии и на смерть. Ни Кокс, ни Уортон не стали прислушиваться к его подозрениям (а Уортон даже высмеяла его) – упущение, о котором, насколько знал Гомер, теперь оба жалели. Отстранение от дела Уортон стало для него гласом Божьим, подтвердившим его правоту. Однако ирония судьбы заключалась в том, что, несмотря на одержанную победу, Гомер ощущал над своей головой карающий меч Немезиды, и это не могло его радовать.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Колл, который не нуждался в соблюдении правил вежливости.
– Думаю, вам надо об этом знать. Сегодня утром скончался Арнольд Кокс.
Изумление Гомера мгновенно сменилось чувством вины.
– Черт, – пробормотал Райт.
– Сердце. Думаю, во всем виноваты эти чертовы репортеры – они не давали ему покоя.
Гомер ненавидел прессу не меньше, чем его коллега, и утешал себя лишь тем, что не может обвинить себя в их вызывающем поведении. В конце концов, если бы Кокс и Уортон вовремя прислушались к его мнению, они не оказались бы в этой отвратительной ситуации; так почему же он ощущал себя виноватым?
– Ужасно, сэр. – Трудно было сказать, насколько искренне это прозвучало. На взгляд Гомера, вполне приемлемо, и Колла, судя по всему, устроила эта реакция; только Райт не сводил с него глаз. Гомер раздраженно отвернулся. Что этот сержант возомнил о себе? Решил выполнять функции его совести?
– Этому и будет посвящена пресс-конференция, – продолжил Колл.
Впрочем, Гомеру это мало что объясняло, и, поскольку он молчал, Колл раздраженно осведомился:
– Ну? И что мы будем говорить?
Ответом было жалкое мычание.
Колл поднял глаза к потолку, а именно к тому его участку, от которого несколько лет назад отвалилась плитка, а полоски скотча, которыми она крепилась, давно уже пересохли.
– Вы что, не проходили курса «Связи с общественностью»? Или две тысячи фунтов налогоплательщиков были выброшены на ветер?
Гомер не мог, положа руку на сердце, сказать, что в его памяти осталось что-либо из этого пятидневного курса. Более того, по правде говоря, он ничего из него не вынес. Он не хотел на него идти, не получал от него удовольствия и считал, что большая часть лекций, семинаров и ролевых игр была исключительно скучной.
– Мы придадим позитивный глянец тому, что нами уже достигнуто, сэр, – осторожно промолвил он.
– Вот именно, – с подозрением глядя на Гомера, кивнул Колл. – Мы не можем заявить о том, что нашли негодяя, но, по крайней мере, мы можем рассказать о достигнутых нами успехах.
Все это прекрасно звучало, однако Гомер не мог припомнить никаких успехов…
– Да, сэр.
Колл перевел взгляд на Райта.
– А вы? – рявкнул он. – Что вы собираетесь говорить?
Райт походил на человека, представшего перед Торквемадой после того, как Испания вылетела из чемпионата мира.
– Мы выяснили, чем занимался Патрик Уилмс в последние часы перед смертью, сэр.
– И?
Райт бросил взгляд на машинописную страничку.
– Он вышел из своего дома без четверти шесть, зашел в паб «Кровавое сердце», где обычно выпивал, и, проведя там сорок пять минут и опрокинув две пинты пива, отправился в магазин «Друг рыбака», где продают рыбу с чипсами. Там он купил треску с картошкой, приправленную маринованным яйцом.
– Мне наплевать на то, чем она была приправлена, сержант, – со зловещим видом перебил его Колл.
– Да, сэр. Оттуда самый короткий путь до его дома лежал через кладбище. Хозяин магазина утверждает, что он ушел где-то без десяти семь. Кроме того, у нас есть свидетель, видевший, как он входил на кладбище через северные ворота в половине восьмого.
– А когда было обнаружено его тело?
– Где-то пять минут одиннадцатого, сэр.
Колл вновь развернулся к Гомеру:
– Есть что-нибудь новое о местонахождении Пендреда?
– Масса сведений, сэр, другой вопрос, насколько они достоверны. Если отмести очевидных невропатов, то остается около пятидесяти семи сообщений. Думаю, половина из них может оказаться перспективной; осталось только выяснить которая.
Однако Колл не желал вникать в какие бы то ни было сомнения.
– Эти сведения как-то связаны друг с другом?
– Да, все они указывают на то, что Пендреда видели неподалеку от его дома, – ответил Гомер, знавший, что все зависит от подачи материала. Ничего удивительного в его сообщении не было, ибо он сам решил, что все сообщения о том, что Пендреда видели за пределами десятикилометровой зоны от его дома, следует отметать как недостоверные. – У нас есть два сообщения от людей, видевших Пендреда у магазина «Друг рыбака», – продолжил он, – один из свидетелей видел его там в двадцать минут седьмого, а другой – в семь.
Наконец на лице Колла появилось довольное выражение.
– Хорошо, хорошо. Тогда мы можем предположить, что, зная привычки Уилмса, он следил за этим магазином. Он убил его и отправился на Макардл-стрит. Когда, на взгляд Блументаля, он умер?
– Между четвертью восьмого и восьмю часами, – поспешно откликнулся Гомер.
– Хорошо.
– Я только не понимаю, что он хотел от доктора Айзенменгера, – осторожно вставил Райт.
Однако Колл решил проигнорировать эту подробность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48