– Следовательно, никому, кроме вас, эта картотека ничего не скажет.– Вот именно. Она не предназначена для общего пользования.– Понятно. И все-таки, какая информация заключена в этой карточке? – Дойл протянул карточку Спарксу.– Джимми Малони. Родился в Дублине, в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Образования никакого. Младший из пятерых сыновей. Отец – шахтер, мать тоже работает на шахте. Разыскивается ирландской полицией, подозревается в изнасиловании и грабежах. Вместе с братьями прошел выучку в банде Фина и Рости, графство Корк. В Англии – с тысяча восемьсот семьдесят шестого года. Первое преступление и арест – в Лондоне в семьдесят восьмом. Отбыл два года в тюрьме Ньюгейт. После освобождения работает в одиночку. Из оружия предпочитает тяжелые дубинки с гвоздями на конце. Подозревается по меньшей мере в одном нераскрытом убийстве. Последнее место убежища: Ист-Энд, улица Адлер возле Гринфилд-роуд. Рост пять футов, восемь дюймов, вес сто шестьдесят восемь фунтов, лысеющий шатен с реденькой бородой. Пороки: карты, пьянство, проститутки – короче, весь набор. Известен под кличкой Джимми-Крюк.– Понятно, – сказал Дойл, засовывая карточку на место.– Ох уж этот Джимми, – рассмеялся Ларри. – Ну что за болван.– А вас не беспокоит, что, проснувшись однажды утром, вы вдруг обнаружите, что забыли ключ к вашему шифру? – спросил Дойл.– На этот случай ключ хранится у "Ллойда" в Лондоне вместе с распоряжением о передаче архива в полицию, – ответил Спаркс, выливая дымящуюся жидкость в химический стакан. – Хотя, думаю, воспользоваться архивом должным образом в Скотленд-Ярде не сумеют.– И вы не боитесь, что в квартиру могут вломиться незваные гости и унести все это? – покачал головой Дойл.– Попробуйте открыть, – неожиданно предложил Спаркс, кивая на входную дверь.– Зачем?– Откройте, откройте.– Эту дверь?– Да-да. Открывайте.Недоуменно пожав плечами, Дойл повернул ручку и толкнул дверь. В то же мгновение из темноты коридора на него ринулось огромное животное с горящими, как угли, глазами и оскаленными клыками, готовое вцепиться ему в горло. В ужасе Дойл едва успел захлопнуть дверь.– Господи боже! – воскликнул он, прижимаясь спиной к двери, за которой слышалось злобное рычание.Ларри и Спаркс добродушно посмеивались.– Видали бы вы свое лицо, – от души веселился Ларри.– Что за дьявола вы там прячете? – спросил Дойл.– Вот вам и ответ на ваш вопрос, – сказал Спаркс и негромко свистнул. – Теперь можете открывать.– Нет, благодарю покорно.– Ну же, Дойл, я подал сигнал, и теперь этот зверь так безобиден, как ягненок.Повернув ручку, Дойл чуть-чуть приоткрыл дверь и спрятался за ней. Огромный дог протиснулся в комнату. Голова собаки была размером с тыкву, мощное тело почти как у теленка. Собака стояла на пороге, ожидая приказания хозяина.– Хорошая собачка Зевс, – улыбнулся Спаркс. – Поздоровайся с доктором Дойлом.Обнюхав Дойла, спрятавшегося за дверью, Зевс сел перед ним на задние лапы, чуть не ткнувшись мордой в живот доктора. Он посмотрел на Дойла удивительно умными глазами, а потом протянул лапу как бы для рукопожатия.– Ну что же вы, док, – хмыкнул Ларри. – Он обидится, если вы откажетесь подружиться с ним.Дойл пожал протянутую ему лапу. Довольный Зевс опустил морду на пол и поглядел на Спаркса.– А теперь, когда вы уже познакомились, поцелуй доктора Дойла, Зевс.– А вот это совсем не обязательно, Джек, – запротестовал Дойл.Но Зевс поднялся на задние лапы, заглянул Дойлу в глаза и, повиливая хвостом, лизнул его в щеку.– Хороший мальчик Зевс, – неуверенно пробормотал Дойл. – Хорошая собачка. Хорошая. Хорошая собачечка…– Вы с ним не сюсюкайте, док, – предупредил Ларри. – А то он решит, что ему все дозволено.– Не буду, – согласился Дойл. – Ну, хватит, хватит, Зевс.Явно понимая, что ему говорят, Зевс сел на пол у ног Дойла и снова посмотрел на Спаркса.– Теперь вы убедились, что беспокойство по поводу воров абсолютно беспочвенно, – с гордостью произнес Спаркс, разливая кипящую жидкость в пузырьки.Дойл почесал собаку за ушами.– Замечательное существо собака, – сказал Спаркс. – Никакое другое животное не расстается со своей свободой столь охотно ради того, чтобы верно служить человеку. Люди в большинстве своем на это совершенно не способны.– Особенно если собаку кормите вы сами, – заметил Дойл.– Мы сами кормим и наших епископов, и наших священников, только я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь из них пожертвовал своей жизнью ради другого.Дойл кивнул, еще раз с удивлением оглядывая спартанское жилище Спаркса.– Это действительно ваш дом, Джек? – спросил он.Спаркс вытер руки полотенцем и начал смывать с себя грим; сначала он отклеил седые брови и снял парик.– Иногда я здесь ночую и, как вы могли заметить, провожу различные эксперименты. Точнее было бы сказать, что я чувствую себя везде как дома, потому что считаю себя гражданином мира. Дома в обычном смысле у меня нет с тех самых пор, когда мой брат превратил в пепел наше поместье. Такой ответ вас удовлетворяет?– Вполне, – смутившись, ответил Дойл.– Отлично. – Спаркс снял свой театральный наряд, отстегнул высокий воротничок, мягкую накладку с живота. – Если вам интересно, я могу продемонстрировать весь свой гардероб.Дойл последовал за Спарксом в гардеробную, где спал Зевс. Стены комнаты были сплошь завешаны разнообразными костюмами. Их было так много, что хватило бы на целую театральную труппу, репертуар которой состоял из нескольких спектаклей. Здесь же стоял и гримерный столик с большим зеркалом и целым набором всевозможных красок и кисточек. В углу на полке выстроились деревянные болванки для париков, с приклеенными усами и бородами. Кроме того, здесь было все необходимое для того, чтобы по желанию изменить фигуру: накладные плечи, подушечки, накладки и прочее. А швейная машинка, стоявшая там же, в углу, и рулоны разнообразных тканей наводили на мысль, что Спаркс вдобавок ко всему шил сам. Он мог выйти из этой комнаты совершенно неузнаваемым, одетый в любой – мужской или женский – костюм, подходящий для разноликой толпы Лондона.– И все это вы сделали сами? – спросил Дойл.– Мое увлечение театром не прошло бесследно, – ответил Спаркс, вешая на место костюм священника. – Извините, Дойл, мне надо привести себя в порядок.Дойл вернулся в комнату. Ларри кормил Зевса суповыми костями, которые дог грыз с огромным удовольствием.– Потрясающая собака, – сказал Дойл.– На вашем месте, сэр, я был бы польщен, – проговорил Ларри. – Впервой вижу, чтобы наша собачка пропустила постороннего. С ним так просто не справиться, скажу я вам.– Извините, Ларри, а что, в Лондоне многие знают Джека?Ларри с задумчивым видом попыхивал сигаретой.– Я отвечу вам так, сэр. Имеется три сорта людей, они подразделяются между собой очень даже заметно. Одни сроду о мистере Джеке не слыхали и никогда не услышат. Это, понятно, честные лондонцы, которые заняты своими делами и знать ничего не знают о преступном мире родного города. Другим – а их по счету всего ничего, – считайте, повезло; они отлично знают, как ловко справляется с ихними делами мистер Джек – это всякие секретные поручения королевского двора. Есть еще третьи – бандиты разные, всякие мерзавцы и негодяи, которые из-за грязных делишек очень даже близко знакомы с мистером Эс. От одного его имени их в дрожь бросает. Но их-то как раз больше всех, только многие лондонцы об этом даже не подозревают. Думаю, док, вы, к вашей чести, с ними тоже мало знакомы. Потому и задали свой вопрос, я так мыслю.Ларри бросил Зевсу последнюю кость.– Так уж вышло, что мы с братом Барри тоже в этой группе числились. И недавно совсем. Гордиться этим не приходится, но что поделаешь.– Позвольте спросить, Ларри, как вы встретились с Джеком?– Валяйте, сэр. И хочу признаться, что благодаря нашей работе с мистером Джеком мы имеем честь знакомиться с такими замечательными джентльменами, как вы, сэр.Дойл в смущении отмахнулся.– Это чистая правда, сэр. А так бы мы могли познакомиться, если б я влез к вам в дом ночью, а вы бы взяли и неожиданно вернулись. Или если б мне срочно понадобилась медицинская помощь из-за какой-нибудь раны, полученной в драке, сами понимаете. Мы с Барри были отчаянными ребятами, но винить в этом некого, кроме нас самих. Папаша у нас был добряком и трудягой, на железной дороге работал и старался как мог, чтоб мы были сыты. Даже когда он бывало разбушуется, это и сравнить нельзя с тем, чего мы потом навидались. Ну ему, конечно, трудновато приходилось с близнецами-то… А мамаша у нас была натура деликатная, да, сэр, нам отец рассказывал. Вот тут у меня и фотография имеется.Ларри вытащил из кармана бумажник и раскрыл его. Там лежала фотография привлекательной молодой женщины, причесанной по моде двадцатилетней давности, с виду похожей на продавщицу. Снимок был затертый и блеклый, но веселые огоньки в глазах женщины, такие же, какие часто светились и в глазах ее сыновей, были хорошо видны.– Она очень хорошенькая, – сказал Дойл.– Ее звали Луиза. Луиза Мэй. Это был как раз ихний медовый месяц: двое суток в Брайтоне. Папаша снимал ее на пирсе.Ларри захлопнул бумажник и положил его обратно в карман.– Луизе Мэй здесь всего семнадцать. Барри и я появились на свет в том же году, во время родов она умерла, бедняжка.– Вы не должны винить себя за это, Ларри.– Удивляюсь я этому, сэр. Как мне представляется, Барри и мне надо было зачем-то родиться, и все тут. Судьба, видно. Только это стоило жизни нашей мамочке. Но ведь жизнь-то – штука тяжелая, и радости в ней мало, одни несчастья. Вот хоть вашу взять, к примеру. Но если б наш папаша держал нас построже, глядишь бы, вышло по-другому. Да только ему было не до нас, он на железной дороге все силы терял, и лоботрясничать мы рано начали. В школе нам удержу никакого не было. Вот и превратились мы в пару мелких жуликов-карманников. Я тыщу раз спрашивал себя: Ларри, и как это тебя с Барри угораздило ступить на эту преступную дорожку? Поразмыслив хорошенько, сэр, я решил, что во всем виноваты витрины.– Витрины?– А то как же, сэр. Раньше, бывало, идешь мимо какого магазина и не видишь, чего там продают, пока внутрь не заглянешь. А теперь-то, если какой приличный магазин, так выкладывает все самое лучшее на витрину, и гляди на это. Людей дразнить только, а то что же: смотришь на эти штучки, а заиметь не можешь. Вот мы с Барри на эти витрины пялились, пялились, пока терпеть не стало сил. Когда нам десять исполнилось, мы и размечтались, как бы это залезть в какой магазинчик. И залезли. И с той поры только в этом и практиковались… много чего натворили. Ну это пока мы не встретили хозяина.– Как это произошло, Ларри?Ларри смотрел на Зевса, который перестал грызть кость и, покружив по комнате, улегся под столом, надеясь, что перепадет ему еще что-нибудь вкусненькое.– Ночью это было, часа в три, как раз была очередь Барри отсиживать в таверне – вскоре после его неудачного ухаживания за дочкой мясника. Мы тогда бороды отрастили, чтоб шрама не видно было. А я как раз приглядел один домик в Кенсингтоне с хорошенькой коллекцией. До этого мы все ждали, чтоб у Барри щека зажила, и несколько недель выдались тяжелые, но потом этот домик подвернулся. Барри из таверны ушел, и мы туда. Влезли, и вдруг на пороге мужчина – разгневанный страсть какой – с "пушками" в руках, а это уже дело серьезное, сами понимаете. Проиграли мы, да. Помирать из-за тех штучек неохота, правило у нас такое было: помирать из-за всякого добра не стоит. И этот джентльмен первым делом конфисковывает у нас вещички эти, как и полагается, а потом начинает вдруг заливать такое, что у нас с Барри уши завяли. Забудьте, говорит, про эту свою преступную жизнь и давайте, говорит, работать на меня во имя короны или… Или что? Мы хотели бы знать. Или вам крышка, за ваше будущее, говорит, я не ручаюсь. Мы мысли друг друга читаем, все равно как вслух разговариваем. Ну, и впопыхах мы на это дело согласились; струхнули, само собой, позволили ему забрать все вещички. А джентльмен возьми и смойся. Вор ограбил вора, чего тут слезы лить. Непредвиденные обстоятельства, так сказать. Но домиков таких пруд пруди. Открутились мы от джентльмена и на другой день уже снова шастали по городу. Проходит четыре дня, а мы обнаруживаем, что богаче не стали, и подыскиваем наконец дельце. Барри присмотрел одну ювелирную лавчонку – он, знаете, всегда был неравнодушен к разным безделушкам, с милашками всегда пригождаются, – и только он в дверь проскользнул, как тут врывается этот самый джентльмен и выхватывает мешок прямо из рук Барри. Даю, говорит, вам еще один шанс, забудьте свое прошлое и делайте, что я вам скажу, или вам конец. Даже ответа не стал ждать, а забрал вещички и смылся. Ну, мы с Барри разозлились тогда сильно. Как он нас выследил, а? Это среди всех "медвежатников" города, каково? Если у самого туговато с денежками, пусть себе промышляет в своем районе. Чего грозиться, что нам конец? Мы решили: надо что-то делать, чтоб больше он нас не застукал. И предприняли отчаянные шаги. Легли на дно, затаились. Меняли ночлег почти что каждый день. И никому ни словечка. Глядели в оба, чтоб никакого "хвоста", да только все понапрасну. Проходит, значит, недели три, а желудки-то пустые, есть охота. Ну, решили, что теперь мы в полной безопасности. И чтоб тот тип не уследил кого из нас в пабе и не тащился до самого места, отправляемся на промысел вместе, и никаких сюрпризов. Местечко подобрали что надо. Антикварная лавка в Портобелло. Мы сроду в том районе не бывали. Ну, влезаем тихонечко, как мышки. А он тут как тут – сидит на стуле и "пушкой" перед нами помахивает. Припечатать мог зараз. Но он еще и копа с собой припер: допрос готов нам учинить, и все такое. Все, говорит, шансов у вас больше нету. А сам знает и как нас зовут, и наш адрес, и где мы последнее время обитали, – крышка, в общем. Второй раз судьба по мне такой удар нанесла. Конец тебе, Ларри, говорю я себе. Третий раз нас сцапать – это колдовством попахивает, шепчу я Барри, – он, знаете, туговато соображает, наш Барри, если честно. У него мозги прямо застопорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52