вечно остаются детьми, но требуют к себе превеликого уважения.– Они понимают и создают красоту, за это им можно многое простить.– Я узнал это на примере другого художника, полной противоположности Фра Анджелико. Его звали Фра Филиппо Липпи. Фра Филиппо Липпи (1406–1469) – флорентийский живописец, один из виднейших мастеров раннего итальянского Возрождения. Как художник развился под влиянием Мазолино и Мазаччо; на его художественное образование также повлиял Фра Анджелико Фьезольский. Бросив в 1431 году монастырскую жизнь, Липпи продолжал, однако, носить иноческую одежду.

Талантливый художник, но одержимый земными и чувственными желаниями, он не пропускал ни одной юбки. Даже сбежал, похитив из монастыря монашку. Мне недешево обошлось откупиться за него у церкви, и даже его благодарность ко мне не могла убедить его работать, когда на него нападало распутство. Как-то я даже пытался запереть его в комнате, чтобы он закончил картину, но он разорвал простыни, связал из них веревку и сбежал через окно!– Люди всегда находят способ бежать, – заметил я, и мои собственные слова заставили меня задуматься: а правда ли я сам сбежал от Сильвано?– В конце концов так и случается, – вздохнул Козимо. – Если какое-то место кажется им тюрьмой. Я думаю, Фра Анджелико, каким бы набожным он ни был, считал жизнь бренную своей тюрьмой, а картины помогали ему бежать от нее. Он написал великолепные фрески на стенах дома капитула, Отдельное помещение для собраний при соборе, часто большой круглый зал.

в монастырях и коридорах Сан Марко, когда я решил его обновить.– Сан Марко, старый доминиканский монастырь, недалеко от твоего дома на Виа-Ларга, – вспомнил я, и мне вдруг нестерпимо захотелось во Флоренцию: войти через ее крепостные ворота, постоять в ее бесподобных церквях и на шумных площадях, внутри каменных стен, возле прекрасных палаццо и общественных зданий, которые я так хорошо помнил: внушительного Палаццо дель Капитано дель Пополо, который ныне назывался Палаццо дель Подеста; асимметричного палаццо делла Синьория со строгим фасадом почти без окон и колокольней.– Я вложил много денег в общественную работу, как и мой отец, – кивнул Козимо. – Я наказал своим детям и внукам продолжить эту традицию. Я давал много советов Фра Анджелико по поводу «Распятия со святыми», которое занимает всю северную стену дома капитула. Это удивительная фреска: три креста на фоне голубого неба, а на первом плане изображены святые. Прекрасный пример работы Фра Анджелико, простой и ясной, сдержанной, но полной чувства, в ней выражено задушевное переживание и благоговейное настроение. Нежная палитра и точное чувство пропорций и пространства. Она полна покоя и невинности, но передает трагизм момента, преходящего момента распятия, и в то же время она отражает вечное и неподвластное времени, о чем говорит присутствие святых, живших в разные периоды истории. Каждый художник изображает себя, и это видно по лицам Фра Анджелико, исполненным благоговейного страха Божия. Должен признаться, я с нетерпением жду встречи с тем Богом, который вызывает такое благоговение, Лука… Теперь, когда ты вернулся во Флоренцию, ты должен увидеть это! Ведь ты останешься, мой Лука? Будешь со мной до конца?– Конечно, – пообещал я, чувствуя и сильное желание увидеть фреску Фра Анджелико, и острую боль от возможной скорой кончины Козимо, – но я надеюсь, что это еще не конец.– Мы слишком долго были друзьями, чтобы обманывать друг друга, – возразил он. – Я еще помню, как ты спас меня от бандитов, которые собирались меня похитить. Давным-давно, во время чумы, когда я был обычным глупеньким мальчиком.– Козимо, уж ты-то никогда не был обычным. Ты прикидываешься таким простым и скромным, но ты гораздо сложнее, чем может себе представить любой обычный человек!– Это большая тайна! – воскликнул Козимо, сверкнув глазами. – Ты должен притвориться, что ничего не знаешь, и терпеливо слушать воспоминания старого больного человека! А я помню, каким ты тогда был красивым, ты был похож на ангела или святого, когда посадил меня на того строптивого осла. А потом вынул кинжал и убил тех разбойников, чего они и заслуживали. Одного ты ударил ножом в сердце, а другому перерезал горло. Уверенно и точно.– Кстати, что стало с тем ослом? – поинтересовался я.– Мне было пятнадцать лет, когда явился еврей с косматой бородищей и заявил, что он твой друг. Он сказал, что пришел за ослом, и мы отдали ему животное. Я до сих пор его помню: этот человек задавал много вопросов. Забавно, какие вещи вдруг вспоминаются в старости! А вот ты нисколько не изменился, ничуть не состарился. Ты наделен необычным даром. Завидую тебе, Лука.– Не стоит, – коротко ответил я. – Я бы умер за то, чтобы познать любовь, какую познал ты.– Ах, у тебя все еще будет, – улыбнулся он, как будто Бог уже посвятил его в свою шутку. – И смерть тоже, потому что она ко всем приходит. Но мне интересно, узнаешь ли ты старческие немощи? Это не для слабаков. Боль, страдания, унижения. Тело и даже дух подводят тебя так, как молодому никогда себе не представить. Это испытание не для тех, кто не выносит заточения.– Я вдоволь узнал и боль, и унижения, – произнес я, взглянув на него серьезно. – А что нынче слышно о братстве Красного пера?– Немного, но я ведь теперь мало хожу по улицам. Потомки Сильвано еще живут в городе… Например, молодой человек по имени Пьетро, как две капли воды похожий на Доменико. Тот же выдающийся подбородок и нос. У Доменико еще была дочь, она вышла замуж и родила сыновей, но я забыл их имена. Они уже, наверное, выросли. Но Лука, ведь прошло все-таки шестьдесят лет! Может, для тебя это и не долгий срок, но для нас-то это целая жизнь. Многое забывается за столько лет. Может, и старая вражда угасла…– Мы же флорентийцы, наша вражда никогда не угасает! – рассмеялся я. – Ты знаешь это лучше кого бы то ни было, Козимо. Такая ненависть, как и ад, длится вечно!– Значит, мы все время живем в аду, раз постоянно храним острое чувство ненависти! А с любовью живем в раю! – Он пожал плечами. – Я уже старый и больной человек и провел достаточно времени в размышлениях о минувшем, я жалею о многом, содеянном в жизни, Лука. Разве что иногда проявлял милосердие.– Никто не проявляет милосердие к ядовитой змее. Ей просто отрубают голову.Козимо вздохнул и снова сжал мою руку.– Возможно, тебе понадобится вся твоя долгая жизнь, чтобы понять то, на что нам дается шестьдесят лет. Расскажи мне о своих путешествиях, Бастардо. Тот древний манускрипт, который ты прислал мне через гонца… неужели прошло всего три года? Ты приобрел его в Македонии, верно? Ты писал в письме, что с ним связана целая история…– «Герметический свод», – вспомнил я. – Я нашел его в одном македонском монастыре.– Я знаю название, – лукаво проговорил Козимо. – Правда, не был уверен, что его знаешь ты. Будь добр, развлеки умирающего старика историей о том, как ты нашел его.
Вечер давно уже перешел в темную ночь, когда я уходил и жена Козимо графиня де Барди остановила меня. Это была полная, суетливая и веселая женщина, которую я до этого видел лишь однажды, потому что всегда встречался с Козимо за пределами Флоренции; в путешествиях его сопровождала наложница черкешенка по имени Маддалена, к которой он был необыкновенно привязан. Мне она тоже нравилась: милая, приятная и неприхотливая девушка. Маддалена родила Козимо мальчика, которого назвали Карло и воспитали вместе с сыновьями от законного брака. Жена Козимо ничего не имела против. Как заметил Леонардо, у влиятельных людей всегда были внебрачные дети.А сейчас графиня положила мне на плечо пухлую старческую руку.– Я знаю, что он относится к тебе с особенной теплотой, – негромко произнесла она.– Как и я к нему, – спокойно ответил я, с трудом подавив нахлынувшее чувство: радость от встречи с Козимо, боль при мысли о его грядущей смерти и страх перед тем, что ждет меня в будущем, когда не станет моего покровителя.– Как это кстати, – прозвучал гнусавый скрипучий голос.Я обернулся и увидел рослого, крепкого юношу лет пятнадцати. У него были густые черные волосы почти до плеч, длинный сплющенный нос, который выглядел так, словно его сломали и неудачно вправили, и мощная, тяжелая челюсть. Но в целом сочетание этих уродливых по отдельности черт производило незаурядное и даже притягательное впечатление, а его черные пронзительные глаза светились умом и волей. Он встретил меня холодной улыбкой.– Многие клянутся в любви к нонно Дедушка (ит.) .

теперь, когда он умирает, но мы-то все знаем, что беспощадность и щедрость его шли рука об руку.– Я не вправе упрекать великого человека, – спокойно ответил я, и он прищурил глаза.– Вы закрылись с дедом и несколько часов просидели вдвоем, а теперь ты говоришь лукавым языком шпиона, – прорычал Лоренцо.В его голосе было больше зависти, чем ревности, и он развел худыми руками почти так же красноречиво, как мальчик Леонардо. А еще в его глазах мелькнул страх, который он тут же прикрыл высокомерием.– Ты доносишь этому идиоту Питти или предателю Аньоло Аччайоли, которые как собаки раздирают на части величавого старого льва, пытаясь его прикончить? Медичи не потерпят измены! Может, дед и папа больны, но скоро и у меня появится власть, и уж я-то поставлю всех на место!– Лоренцо, умоляю, – с упреком проговорила графиня и обратилась ко мне: – Прошу вас, простите моего вспыльчивого внука. У Медичи много недоброжелателей, и Лоренцо очень печется о дедушке.– Качество, достойное похвалы, – вежливо ответил я, открыто встретив взгляд юного Лоренцо. – Я друг вашего деда, синьор. Меня зовут Лука Бастардо.Подозрительность вмиг слетела с его лица, и глаза Лоренцо хитро заблестели. Он окинул меня взглядом с ног до головы и шагнул ко мне и встал, расправив плечи и широко расставив ноги, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин.– Я слыхал это имя, и совсем недавно. Говорят, у вас особый дар. Я и не думал, что вы так хороши собой. Кажется, вы очень бережливо относитесь к деньгам и оказали не одну услугу моей семье. Дедушка хорошо отзывался о вас, синьор. Многие бы позавидовали таким щедрым похвалам, которые вы получили от Козимо де Медичи. А он не из тех, на кого легко произвести впечатление. Я сам изо всех сил стараюсь, чтобы заслужить хоть толику похвалы, которой он так щедро осыпает вас.– Я стараюсь быть достойным его доброго мнения, – ответил я, не в силах скрыть нотки сарказма в голосе.Этот юный Лоренцо – воин, лев, гораздо более похожий на своего деда, чем его хилый отец Пьетро, страдавший подагрой. Однако Лоренцо умел показывать когти и клыки, в то время как Козимо всегда был очень сдержанным человеком, скрывавшим свою силу. Более того, с возрастом Козимо научился жить с открытым сердцем. Молодому Лоренцо еще потребуется время, чтобы достигнуть этой открытости. Как и мне, понял я вдруг, ощутив невероятную усталость во всем теле. Все мои мышцы ныли, требуя хорошего здорового сна.– Я уверен, что вы этого заслуживаете, как и я. Дедушка никогда не ошибается, – сказал он и шагнул ближе, так что пространство между нами накалилось от сложной игры соперничества и неохотного взаимного признания, любопытства и вопросов.Мы оба были важны для Козимо. Я знал, что Лоренцо скоро станет его преемником. Удивительная энергия Лоренцо делала его приход к власти неизбежным. Я хотел, чтобы и он защитил меня от братства Красного пера, как меня защищал Козимо. Чего хочет от меня Лоренцо, я еще не знал. Но по одному взгляду на него я понял, что выполнить это будет нелегко. Лоренцо требовались веские доказательства; спрос с тех, кого он к себе приблизит, будет велик.– Синьор, я стояла за дверью его спальни и слышала, как оживленно мой муж разговаривал с вами, – вмешалась графиня, встав между нами. – Меня это очень порадовало. Он столько времени проводит в одиночестве и молчании. Это вредно для его здоровья. Я спрашивала его, почему он так делает, и он ответил: «Собираясь в дорогу, мы две недели тратим на сборы. Скоро я перейду из одной жизни в другую, неужели ты не понимаешь, сколько всего мне нужно передумать?» – Графиня покачала седой головой, и ее милое старческое лицо погрустнело. – Мне кажется, он слишком много живет в прошлом, в мрачных размышлениях, которые не прибавляют ему сил. Прошу вас, приходите почаще, отвлекайте его!– Я пообещал ему то же, о чем вы просите, – ответил я и тут же принял решение остаться в Тоскане.Что бы ни случилось со мной, я должен остаться рядом со старым другом Козимо до самой его смерти. А еще я стану учителем юного Леонардо, которому не нужно время, чтобы возмужать и открыть свое сердце. Его сердце и без того от природы было открыто. Пора занять свое место во Флоренции и встретить то, что мне уготовано здесь судьбой. Я знал, что тем самым подвергаю себя опасности. Тогда я не понимал, как понимаю это сейчас, оглядываясь в прошлое, что этим решением я перевернул свою жизнь: я оставлял позади прямую дорогу приключений, вступая в сложное переплетение союзнических и товарищеских отношений. Я выбрал дружбу вопреки страху, и она привела меня прямо к великой любви, о которой я мечтал всю свою жизнь. Сидя здесь, в своей камере, изувеченный, в ожидании казни, я вспоминаю тот день в Кареджи и вижу скрытую связь причин и следствий. Вижу, что, последовав велению сердца, несмотря на опасность, я получил награду, которая наполнила мою жизнь смыслом.А тогда я просто сказал:– Я остановлюсь в Анкьяно, буду учить там мальчика. Это недалеко отсюда, если добираться на лошади.– У меня отличная идея! – Лоренцо щелкнул пальцами. – Мы устроим в вашу честь ужин, Лука Бастардо, через несколько дней! Я приглашу некоторых друзей нашей семьи. Вы еще не знакомы со скульптором Донателло? В искусстве он гений, хотя в денежных делах безнадежный тупица. Приходится мне самому заниматься его финансами, теперь, когда дедушка прикован к постели. А великого философа Марсилио Фичино? Это мой учитель и один из ближайших друзей деда, с ним он до сих пор играет в шахматы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76