Я вспомнил, как она прильнула ко мне грудью, вспомнил ее сладострастную улыбку, когда она пригласила меня к себе. Нет, разница была: я-то никогда не приглашал клиентов в свою комнату. Я покорялся им со злостью, отчаянием и презрением. Теперь все иначе. Это было обоюдное желание, каким оно и должно быть. Прекрасная синьора желала меня так же, как я желал ее. Зная это, я едва смог сдержать радостный вопль, который разнесся бы далеко за врата города, вглубь тосканских холмов – туда, где наконец-то, наконец-то скрылось за горизонтом солнце!Я отправился на запад от Санта Кроче, в район густонаселенных улиц. Там еще было довольно много прохожих. Люди расходились по домам, подчиняясь установленному порядку, и, спросив пару раз дорогу, я нашел нужный дворец. Я постучал в дверь, которая, как в доме Сфорно, была расположена в углублении стены. И сама Кьяра Иуди в одной лишь тонкой кремовой сорочке-гонне, без рубашки, открыла мне дверь. Зажженные в вестибюле лампы бросали мягкий свет, от которого юбка просвечивала, обрисовывая высокую грудь и тоненькую талию под тонкой тканью.– Я надеялась, что ты придешь, – произнесла она тихим хрипловатым голосом, взяла меня за руку и втянула внутрь.Закрыв за нами дверь, она повела меня через вестибюль наверх по крутой лестнице – молча, только улыбаясь мне. Мятежное сердце так и рвалось из груди и колотилось так сильно и громко, что она наверняка услышала. Я надеялся, это не вызовет у нее отвращения, но ей, похоже, было все равно. Не сводя глаз с моих губ, она привела меня в свои спальные покои. А потом притянула меня к себе и поцеловала, раскрыв губы под напором моих. Я застонал. Ее ловкие пальчики расстегнули мой камзол, и я стянул с себя рубашку и сбросил штаны. После всех лет, проведенных у Сильвано, я и представить не мог, что однажды буду так торопиться скинуть с себя одежду! Я и подумать не мог, что смогу возбудиться, как другие мужчины, после того как ненавидел их так долго. Но это случилось, и я вспотел от жара и возбуждения. Набравшись смелости, я осторожно опустил руки на ее округлые белые плечи и потянул сорочку вверх.– Твое тело прекрасно, как изваяние греческого бога, – пропела она, и я бросил сорочку на пол. – Твои родители, наверное, были богами, раз создали такого прекрасного сына!– А я никогда не видел ничего прекраснее тебя, – ответил я, и это стало чем-то вроде клятвы.Она рассмеялась и, снова взяв меня за руку, подвела к постели. Всю ночь ее услаждало мое тело, как многих до нее, но и она неустанно услаждала меня, руками, губами и нежным влажным лоном. Во мне исцелилось что-то, разрушенное годами прежнего ремесла. Из моей памяти никогда не изгладится то, что я делал, но теперь я мог позволить себе быть мужчиной в полном смысле этого слова. Я принял это как дар, и, хотя прекрасная Кьяра Иуди не была моей суженой, я навек ей за него благодарен. Весь следующий год я высказывал ей свою благодарность, а когда она заговорила о браке, решил, пусть лучше наши отношения перейдут в дружбу. Я не хотел жениться на ней, зная, что это не женщина из моего видения. Для того чтобы обещанное мне сбылось, я должен хранить верность своей судьбе. ГЛАВА 13 Наконец пришло время переселиться из сарая Сфорно. Целый год я вкушал наслаждение в благоуханных объятиях Кьяры Иуди, а теперь, посвященный в сладость чувственных удовольствий, положил глаз на пухленькую рыжеволосую девушку. Мы обменялись с ней улыбками на рынке. Я возжелал ее. Открыв для себя доступ к плотским наслаждениям, я начал вдруг замечать, как много вокруг прекрасных женщин, и увидел, что красавицы бросают на меня призывные взгляды. Для того чтобы ответить на их призыв, мне нужна была свобода движений, не стесненная ожиданиями, требованиями и даже заботой других людей. Хотя члены семейства Сфорно никогда не спрашивали, куда я иду, и не пытались мне помешать, я знал, что они замечают каждый мой уход и приход. Столько лет я мечтал о семье и родственном внимании! А теперь, когда получил и семью, и внимание, был готов бросить ее. Все-таки эта семья была лишь бледной копией того, что есть у большинства обычных людей.Семейство Сфорно было мне не родным. Лия Сфорно по своей доброте оказывала мне практическую помощь: она кормила меня, посоветовала учиться у ее мужа. Но она с облегчением примет мой уход из своего дома. У нее было четыре дочери, все они чудесным образом пережили чуму, и она мечтала выдать их замуж в зажиточные еврейские семьи. После чумы брак и дети стали для людей гораздо важнее, потому что во время эпидемии умерло много народу. Дочерями Сфорно интересовались в Венеции, в Валенсии, в Арагоне. Лию Сфорно очень тревожило, что скажут другие евреи о живущем у нее в доме нееврейском мальчике с запятнанным прошлым. Она боялась, что мое присутствие плохо повлияет на судьбу ее девочек. В чем-то я всегда был в доме Сфорно чужим и никогда бы не мог стать своим.Но я перестал быть мальчиком, который может спать на подстилке из сена, довольствуясь вместо подушки серой кошкой. Разумеется, я давно уже не был мальчиком по виду. На самом деле я был намного старше. Поэтому раньше мне было стыдно и неловко жить соответственно своему истинному возрасту. Я не хотел привлекать к себе внимание своей необычностью. А теперь, наконец-то став похожим на юношу, я решил, что могу зажить взрослой жизнью. Я заводил шашни с женщинами, носил меч, держал собственный банковский счет. Я хотел жить в собственном доме. Последнее время я даже носился с мыслью заняться выяснением своего происхождения. Гебер советовал мне самому доискиваться до ответов. И я последую его совету. Что бы ни обнаружилось: окажутся ли мои родители распутниками, как утверждал Бернардо Сильвано, или, как я сам втайне надеялся, оправдается высказанное Сфорно предположение, что они были людьми знатного рода, – у меня достанет сил вынести любой ответ. Я мог даже вынести отсутствие ответа. Но мое происхождение – дело личное. Итак, я решил поговорить с Моисеем Сфорно и покинуть его дом достойным образом, выразив всю свою благодарность за сделанное мне добро.Пришла зима, холодная и тоскливая. Отсыревшие серые камни Флоренции стали скользкими, и тесные улицы пропитались промозглым холодом. Однажды я отправился со Сфорно на вызов к дворянину, чья жена тяжело переносила беременность. У нас было немного времени поговорить по дороге в его дворец, и я решил забросить удочку насчет своего ухода.– Обычно повитухи лучше справляются с такими делами, – говорил мне Сфорно, пока мы обходили недостроенный собор Санта Мария дель Фьоре.Раньше я все время удивлялся, почему Сфорно обычно предпочитает ходить пешком, а не ездить на лошади. Став его учеником, я понял, что он считает свежий воздух и движение полезными для здоровья и поэтому старается побольше ходить пешком. Это была одна из его причуд, как и неукоснительное ежевечернее умывание перед тем, как вернуться в дом. Его семья едва ли не единственная полностью пережила чуму, так что, вероятно, в его убеждениях была какая-то правда.– Повитухи нужны, потому что у них больше опыта в обращении с беременными женщинами, – согласился я.Когда я говорил, мое дыхание вырывалось клубами белого пара, растворявшегося в сером холодном воздухе. Сфорно кивнул.– Они занимаются исключительно беременными женщинами. Они знают все болячки, – добавил он, плотнее запахивая на груди шерстяной плащ. – Они знают нужные сборы трав почти для любого случая: хоть прекратить рвоту, хоть вызвать схватки, чтобы устроить выкидыш. Врачу важно знать хорошую повитуху, которая поможет советом и рецептом. Желательно с хорошей репутацией, чтобы не специализировалась на абортах и не занималась обманыванием мужей, убеждая их в законном отцовстве, когда на самом деле женушка нагуляла ребенка на стороне.– Есть повитухи любого достоинства, так сказать, – пробормотал я, вспомнив повитуху, которая помогала рожать Симонетте, и вдруг брякнул: – Синьор, я бы хотел кое о чем с вами поговорить. Надеюсь, это вас не обидит.Сфорно улыбнулся и погладил свою темную бороду.– Похоже, я догадываюсь, к чему ты клонишь. И меня это не обидит. Ты хочешь жениться на Рахили…– Я хочу съехать от вас…Мы произнесли эти слова одновременно и одновременно повернулись друг к другу и воскликнули:– Что?!Я таращился на крупное бородатое лицо Сфорно, а он, точно так же разинув рот, расстроенно таращился на меня.– Ладно, говори, Лука, – наконец сказал он и перевел взгляд на восьмиугольный баптистерий, выстроенный из разноцветного камня.– Я слишком взрослый, чтобы жить у вас в сарае, – смущенно произнес я, пожимая плечами под тяжелой шерстяной накидкой, которая защищала меня от несносного флорентийского холода. – Пора мне подыскать собственный дом. Конечно, я не перестану быть вашим учеником, если вы не против.– Ты уже взрослый мужчина, Лука. Конечно, ты хочешь для себя чего-то получше моего сарая, – спокойно ответил Сфорно.– Лучшего дома, чем ваш сарай, у меня никогда не было, – тихо проговорил я. – Но я уже взрослый мужчина. Я не растратил свое наследство, у меня есть деньги, и я могу позволить себе приличный дом.– Я надеялся… – начал было он, но умолк и опустил глаза в землю.– Рахиль? – не веря, переспросил я.– Она красивая, – произнес он суховато, как будто я оклеветал его старшую дочь.– Умная, сильная и честная! – воскликнул я. – Но я ведь не еврей и знаю, как важно для вас заключать браки с представителями своего народа. Именно поэтому я никогда не добивался Рахили. Думаю, синьора Сфорно содрала бы с меня кожу живьем своим ножом, если бы я посмел о таком подумать!– Да, она проворно управляется этим ножом, я понимаю, почему ты так думаешь. – Угрюмая, еле заметная улыбка тронула губы Сфорно. – Но ведь можно найти выход. Ты мог бы стать евреем, поменять веру. Мы с Лией говорили об этом. Рахиль была бы счастлива. Ты знаешь, как она тебя любит.– Поменять веру?– «Твой Бог – мой Бог, твой народ – мой народ», как сказала Руфь своей свекрови. Раввин проведет обряд. Тебе придется сделать обрезание, но ты ведь выздоравливаешь быстрее и легче, чем остальные люди, да и я могу дать тебе маковой настойки, чтобы облегчить боль. – Он схватил меня за плечо. – Я бы гордился таким сыном, как ты, Лука. Ты больше не был бы безотцовщиной.Я не знал, что ответить, и долго молчал. Бог как будто снова иронически подшутил надо мной, подкинув мне это предложение именно сейчас, когда я решил начать поиски своих родителей. Я не отвечал, и Сфорно впился в меня глазами. Наконец он выпустил мое плечо, кивнул, стиснув зубы, и отвел глаза.– Я очень польщен, – нерешительно произнес я. – Я знаю, как вам дороги ваши дочери. И знаю, что значит для вас семья, я был свидетелем этого целых пять лет. Но…– Но ты Лука Бастардо, а это что-то значит для тебя. Что-то, чего ты сам пока не понял.– Да, – согласился я, – я Лука Бастардо. Я не знаю, что это значит, если вообще значит что-то, но мне кажется, это похоже на шутку насмешливого Бога, он любит так шутить, и я хочу докопаться до сути.– Нам, евреям, несладко пришлось от божественных шуток, – сурово ответил Сфорно, – потому что от них мы оказываемся в дураках. – Он выпрямился и снова уставился вдаль. – Ты свободен и можешь уйти, когда пожелаешь, Лука. Я не буду задерживать тебя.– Мне нужно ваше благословение, синьор Сфорно, – упрямо сказал я.– Ты получил его еще пять лет тому назад, когда ты вмешался, чтобы спасти меня и Ребекку от беснующейся толпы, – успокоил меня он.В этот миг мы, обойдя длинное здание собора, завернули за угол и нос к носу столкнулись с группой людей, остановившихся, как водится у нас в городе, чтобы поговорить на площади.– Есть ли и впрямь нужда в таком братстве? – спросил рослый осанистый мужчина в дорогой одежде.Его лицо было мне знакомо. Он стоял напротив меня, рядом с ним по одну сторону стоял священник, а по другую – худощавый темноволосый мужчина. Лицо темноволосого показалось мне смутно знакомым. Напротив них, спиной ко мне, стояли трое судей в алых мантиях. Их лиц я не видел.– Синьор Петрарка, тайное братство Красного пера будет выполнять важную работу, нужную церкви, затаптывать плевелы языческих культов, выслеживая колдунов, астрологов, предсказателей, алхимиков, ведьм, торговцев заклинаниями, сатанистов и прочую нечисть! – горячо принялись убеждать его люди в красных мантиях.– Все это существует только в воображении невежественного люда, так зачем же нам основывать общество для их розыска и искоренения? – спросил синьор Петрарка.Это был господин средних лет с красивым и выразительным лицом, и тут я узнал его. Ведь это он несколько лет назад вмешался, когда на площади Оньиссанти толпа собиралась сжечь меня за то, что я якобы был колдуном. Он постарел с тех пор и выглядел лет на пятьдесят, хотя у него до сих пор была гладкая кожа, прямая осанка и приятные черты.– Есть другие, более важные заботы: объединение Италии, возвращение на свое законное место в Рим папского престола…– И вы не должны отвлекаться от написания своих «Канцоньере», Под таким названием (в переводе с ит. означает «сборники стихотворений») был издан сборник лучших сонетов Петрарки, принесший ему бессмертие. Иногда это привычное название русифицируют – «Книга Песен».

писем и трактатов. У вас есть более важные дела, – с восхищением прибавил худощавый темноволосый мужчина. – Письма, которые вы посылаете принцам и монархам, оказывают влияние на весь ход нашей жизни.– Я знаю живого колдуна, который практикует черную магию, чтобы продлить свою молодость, – заявил один из судей в красных мантиях, стоявших ко мне спиной, и я узнал этот громкий скрипучий голос с оттенком жалобного хныканья.Моя рука потянулась к мечу, но его не было.– Если бы он действительно практиковал колдовство, неужели бы он до сих пор не наслал на вас порчу, Николо Сильвано? – громко спросил я.Николо так резко обернулся, что красная мантия взметнулась у него на плечах.– Бастардо! – ахнул он и, тыча в меня пальцем, оглядел собравшихся. – Вот тот самый колдун! Дьявол всегда слышит, когда о нем говорят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76