– Я весьма недоволен!– Синьор?Я крепко сцепил за спиной руки, чтобы чувствовать, что я еще здесь, живой, что я по-прежнему тот самый Лука.– Я очень сердит! Одну из моих девчонок нашли мертвой сегодня утром, девчонку, за которую он мне заплатил! – сказал Сильвано, его взгляд, казалось, прожигает меня насквозь. – Что тебе об этом известно, мой умный Бастардо?– Откуда мне что-нибудь знать, синьор?Я так сильно замотал головой, что даже в груди раскатисто задребезжали трещотки; может быть, это страх толкал мне сердце, играя им, как кошка лапой, прежде чем съесть несчастную мышь. И мне подумалось: а что, если страх способен убить? Тогда он откроет мне тяжкий путь к свободе, которым прошли Марко, Ингрид и даже Массимо. Я спрашивал себя, решит ли смерть, что я заслужил жестокой кончины за то, что я присвоил ее права в отношении Марко и Ингрид.– Откуда тебе знать? Может, лица на фресках в Санта Кроче подсказали тебе что-то, пока ты столько времени их рассматривал! – протянул Сильвано. – А может, кто-то в Санта Феличита сказал тебе вчера? – Тонкими чистыми пальцами он взял с тарелки еще одну кость, неторопливо высосал ее и пустую бросил на тарелку. – Думаю, ты много чего знаешь. И думаю, ты что-то скрываешь. Думаю, у тебя много секретов.– Нет, синьор, – шепотом повторил я.– Я очень хорошо разбираюсь в людях, Бастардо, вот почему судьба мне благоволит, – самодовольно ухмыльнулся он. – И сдается мне, что ты умнее, чем хочешь казаться. Есть у тебя кое-какие мыслишки, недаром ты не спишь по ночам и думаешь. Мне это не нравится.– Я постараюсь больше не думать, синьор, – дрожащим голосом выдавил я.Сильвано хохотнул.– Я не желаю больше терять ценных работников. Мы же не хотим разрушить нашу дружную семью, верно, Бастардо?Я ничего не ответил, и тогда он запрокинул голову и зарычал на меня, оскалив зубы, точно бешеная собака.– Я потерял целое состояние из-за смерти этого ребенка! Это недопустимо! Под угрозой моя репутация человека, который может исполнить любое желание клиента! И ты как-то приложил к этому руку! Я знаю, что ты заходил к ней в комнату и кормил конфетами. У меня нет доказательств, но я буду следить за тобой. Очень пристально. Отныне будешь сидеть дома. Без прогулок, – заявил он. – Не знаю, куда ты пошел после Санта Феличита, но больше ты туда не пойдешь.Я понурил голову, пряча глаза, чтобы он не увидел в них слезы и злость. Сердце мое ныло от тоски по Ингрид, которую мне больше никогда не увидеть. И что-то в обвинениях Сильвано придало ее смерти завершение. Он больше ничего не сказал, и я попятился к двери.– И вот еще что, Бастардо! – окликнул он меня с порога. Сильвано встал и ударил кулаком по столу, так что зазвенели тарелки.– Я выясню, что ты знаешь и что скрываешь. Я раскрою твои тайны. Все до единой! ГЛАВА 4 Время ползло медленно и однообразно. Дни превращались в месяцы, а те сонно перетекали в года. И слова Марко принесли свои плоды. Я привык к работе. Человек ко всему привыкает, если одно и то же продолжается достаточно долго. И только однажды моя работа принесла мне что-то приятное. Как-то раз дверь распахнулась, и на пороге появился постоянный клиент – высокопоставленный член гильдии меховщиков и скорняков, своей грубостью он превосходил даже кондотьеров, которые бывали в моей комнате. Он бросил на меня похотливый взгляд и вдруг схватился за левое плечо, тяжело задышал и со стоном упал на колени. Глаза его дико блуждали, изо рта на бороду капала пена. Я наблюдал за происходящим с кровати. Поры на мясистом лице расширились, пот ручьями бежал по лицу, стекая на пол, к которому он прижался одной щекой.– Помоги мне! – выдохнул он. – Помоги мне, мальчик!Он говорил с сильным деревенским акцентом, и я пожал плечами: мол, не понимаю. Затем я встал и отодвинул тяжелую багровую бархатную штору, изготовленную для турецких гаремов, но Сильвано приобрел их для своего заведения. Все-таки публичный дом – это идеальное место для попрания законов, регулирующих расходы. Законы, регулирующие расходы, диктовали, помимо прочего, какую одежду и какого цвета полагается шить и носить тем или иным слоям населения. Благодаря этому было легко определить положение человека в обществе и его привилегии. Как правило, эти законы вводили по причине социального расслоения (зачастую для того, чтобы неаристократы не могли выдавать себя за аристократов, иногда затем, чтобы особым образом пометить не пользующиеся благосклонностью властей классы).

Треугольник яркого желтого света разрезал пополам лицо клиента. Летний день клонился к вечеру, рынки уже закрылись, и близился ужин – самое горячее время для нашего ремесла, когда спрос особенно велик. Меховщик дважды дернулся, как будто он давится, и его вырвало. На полу осталась лужица зеленоватой желчи. Бледные губы еще шевелились, в солнечном луче над его головой кружились пылинки, но голоса было не слышно. Я опустился рядом с ним на пол и, обхватив руками колени, сидел и ждал. Со смертью я был на дружеской ноге и уже чувствовал ее приближение, когда она подкрадывалась исподтишка, как к Ингрид, или шумно врывалась, как к Марко, или являлась под личиной живого человека в образе Сильвано.Меховщик начал корчиться и застонал.– Позови Сильвано, – задыхаясь, выдавил он, немного приподнявшись.Затем снова упал, шлепнувшись на пол, как рыба о пирс. Лицо его побагровело, затем снова сделалось бледным, и его еще раз вырвало. Я почувствовал скверный запах, и он затих. Я ждал. Я научился ждать, в этом бездушном пустынном темном замке я напитался жестокостью и страданием. Я смотрел, как треугольник света сползает по телу меховщика, пока последний кончик не свернулся, как скорпионий хвост, на его торсе, в то время как голова уже сползла на пол. Потом он лениво уполз в золотистую щель под дверью.Поняв, что меховщик больше не встанет, я обыскал его тело. Нашел кошелек, в котором было несколько серебряных монет. Запустив руку под дорогой шелковый камзол, я сорвал с его шеи золотую цепочку с жемчужным крестом, который давно приметил на оголенной груди. Подумал было снять с пальца одно из колец, но решил, что его все равно не утаишь. От глаз Сильвано ничего не ускользало, он наверняка запомнил все вещи клиента, которые были на виду. Так что я забрал себе несколько сольдо, хотя и не все, и спрятал их вместе с цепью в мышиной дыре за комодом. Потом открыл дверь и позвал Симонетту.Она явилась почти сразу, в глазах застыл вопрос. Взгляд ее упал на тело, и она, цокнув языком, пробормотала какието ругательства вперемежку с молитвами, перевернула тело на спину и зажала себе рот рукой. Светлая коса упала через плечо, и я потянулся к ней, чтобы погладить.– Будут неприятности, – торопливо проговорила она и убрала мои руки с косы. – Я не хочу, чтобы тебе попало, Лука!– Я его не убивал, – ответил я.– А какая разница? – Она перекрестилась и помчалась искать Сильвано.Я сел на кровать и стал ждать. На этот раз ожидание оказалось не из легких. Хотя оно продлилось недолго, но для меня время застыло в предвкушении боли. Я прикинул, сумею ли во время битья мысленно унестись к картинам Джотто. Обыкновенно при виде Сильвано, помахивающего своим мешком с флоринами, сосредоточиться мне не удавалось. Зато впереди у меня брезжила новая надежда: на днях Джотто вернулся во Флоренцию, чтобы наблюдать за строительством колокольни собора Санта Мария дель Фьоре. С его прибытием город заметно оживился. Собор должен был стать главным украшением нашего славного города, и все радовались, что дело вновь закипело после тридцатилетней спячки. Власти Флоренции уговорили Джотто приехать в город, посулив ему гражданство и сотню золотых флоринов. Так что теперь я мог часто видеться с мастером, хотя поговорить удавалось редко. Обычно я прятался неподалеку от стройки и смотрел, как он шутит с рабочими, одетыми в грубую одежду, и обсуждает чертежи с другими художниками. Иногда я выходил из своего укрытия и стоял на виду, дожидаясь, когда он меня заметит и позовет. Если он был не занят, то подзывал меня к себе, теребил за волосы, называл гадким щенком и рассказывал о своей работе, а потом устраивал экзамен на те знания, которые я получил в прошлый раз. Я всегда все отлично помнил, и ему это нравилось. Бывало, он только подмигнет и уйдет, и я понимал тогда, что у него есть дела поважнее, чем возиться с уличной швалью вроде меня.– Так, значит, ты убил клиента, – вырвал меня из грез хитрый голос Сильвано.Он появился в дверях, а следом за ним Симонетта – со свежим синяком под глазом. Она не взглянула на меня и стояла потупившись, беспрестанно то сцепляя, то расцепляя пальцы в широких синих шелковых рукавах. Сильвано всех нас неплохо одевал, добавляя этим лоска своему заведению.– Умный же способ ты придумал, чтобы отделаться от работы! Что, понравилось, ублюдок? Поди, испытал наслаждение, отнимая жизнь? Захватывающее ощущение, не правда ли? Мне самому это нравится больше, чем все плотские наслаждения. А мы похожи с тобой, Лука! Ты, как и я, принадлежишь к избранным, не знаешь сопливой робости, которая делает слабыми других.– Нет, синьор, – возразил я, – я его не убивал.Я так и сидел на кровати, подальше от его лап, а не то не успеешь моргнуть, как он тебя зарежет!– Жаль, я бы загордился, увидев, что ты мне подражаешь. Я бы даже, может, наградил тебя деньгами. Сходил бы на рынок, тебе же это так нравится. – Сильвано склонился над меховщиком и быстро, равнодушно потыкал его в бока. – Держу пари, ты не меньше часа смотрел, как он умирает. А я пари никогда не проигрываю. – Он залез к меховщику в кошелек и вынул оставшиеся деньги, потом стянул кольца с пальцев, оставив только печатку, возврата которой потребует семья. Закончив с этим, он выпрямился и посмотрел на меня. Несколько мгновений я выдерживал его взгляд, но это было все равно что смотреть в стылую бездну ада, и я отвел глаза.– А ты не страдаешь излишней щепетильностью, ублюдок! – задумчиво произнес Сильвано, поглаживая подбородок.– В моем ремесле это непозволительно, – ответил я.Он усмехнулся, и смех просвистел надо мной, как крылья летучей мыши, рассекающие морозный воздух. Этот смех был еще страшнее его слов.– На все находишь ответ, – презрительно выплюнул он. – А ты ведь у меня уже больше четырех лет, верно, парень?– Да, синьор, – кивнул я, проглотив комок в горле.Быть может, четыре года для него слишком долго? Вдруг Сильвано уже решил, что пора от меня избавиться?– А выглядишь все таким же, как в первый день. Все тот же девятилетний мальчик, – продолжил Сильвано. – Ты ни на день не повзрослел. Ни на час. И это не от недостатка питания. Ты проедаешь почти столько же, сколько зарабатываешь за неделю.Он переступил через тело скорняка, подошел ко мне и схватил меня за подбородок, наклонившись к моему лицу, совсем как в нашу первую встречу. Его рябые щеки и острый нос были всего на расстоянии руки от меня. Я уставился на седую прядку в его бороде, едва держа себя в руках, чтобы не спасовать под наплывом его противных духов. Всю оставшуюся жизнь из-за Сильвано и приходивших ко мне клиентов я так и не мог преодолеть свое отвращение к духам, даже когда мог позволить себе лучшие из них.– Тебе следовало бы уже стать юнцом с пушком на щеках и ломающимся голосом. Но нет, ты все тот же, каким я встретил тебя на рынке. И как такое возможно, Бастардо? Ты что, колдун? А ты знаешь, как мы поступаем с колдунами? – Он замолчал, выжидающе глядя на меня.– Их бросают в темницу, – спокойно ответил я, а про себя добавил, что все равно даже темница лучше этого.– Не просто бросаем в темницу, а сжигаем на костре, – с радостью в голосе возразил он. – Привязываем к столбу перед Палаццо дель Капитано дель Пополо, Дворец капитана народа (ит.) . Капитан народа – должность, учрежденная во Флоренции в 1250 году для ограничения судебных властей.

сложив под ним дрова. Костер зажигают, тщательно следят за пламенем, чтобы колдун горел медленно и не умер слишком быстро, наглотавшись дыма. Для того чтобы кожа расплавилась и спеклись мозги в черепе, требуется много времени, перед смертью приходится претерпеть все муки очищения. Не очень-то приятно быть колдуном, Бастардо! Повезло тебе, что ты служишь тут у меня. Постарайся и дальше как следует ублажать моих клиентов. А то если я выставлю тебя на улицу, люди заподозрят тебя в колдовстве.– Я не колдун, синьор. Я просто не такой, как другие, – шепотом ответил я.– Не такой? Да ты мерзость, гадкий урод, который не старится, как все добрые люди. – Его губы скривились в глумливой ухмылке. – Все, кроме тебя, старятся. Вот как Симонетта, например. Ты же стареешь, верно, Симонетта? Стареешь и боишься, что у тебя никогда не будет детей? Разве не так ты сказала на днях Марии?Он бросал ей вопросы, даже не оборачиваясь. Женщина пошатнулась и прислонилась к стене, на побледневшем лунообразном лице рот казался кровавой раной.Сильвано повернул мое лицо и так и сяк.– В отличие от тебя, я старею. А старость побуждает человека думать, если он, конечно, не бездельник. И я много думал. Я хочу сына, наследника. – Он вдруг резко выпустил меня и шагнул назад. – Не развратного урода и колдуна, как ты, Бастардо, а сына, которому я мог бы передать свое дело, чтобы спокойно встретить старость. Сына, который был бы моей правой рукой. А такие стремления достойны уважения.Выходя из комнаты, он сказал Симонетте:– Есть один офицер, Альберти, частый наш клиент. Пошли за ним. Я объясню ему, что случилось. И пошли за врачом, евреем, который подтвердит мою историю. Пообещай ему флорин, если он скажет то, что скажу ему я. Если начнет артачиться, пригрози, что его семью вышлют из Флоренции.
Прошел почти еще год, а я по-прежнему не менялся. Я стал часто рассматривать свое отражение в темных зеркалах, развешанных по всему дворцу Сильвано для клиентов, которые смотрелись в них перед уходом. Лицо у меня нисколько не изменилось и оставалось мальчишеским, без пушка. А вдруг Сильвано прав и я урод? Мерзость? Я знал, что я никакой не колдун. Неужели из-за этого меня и выбросили в детстве на улицу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76