Ведь он обещал принять тебя в свое дело – в свое блестящее дело?
– Он не обещал, а так, только намекнул. Большой болтун этот Бен!
– Но он говорил серьезно. Я в этом уверена, уверена!.. – Ее вдруг поразила одна мысль. – Сколько времени прошло с тех пор, как он говорил с тобой? С тех пор, как он в последний раз упомянул об этом?
– Да не меньше трех недель, во всяком случае.
Она быстро высчитала. С того дня, как они завтракали у Блекстона и Чарли обошлась с ним так сурово, прошло три недели. Эту мысль она на время затаила в уме, как бы оставила про запас.
– А не могли бы мы на время передать кому-нибудь квартиру со всей обстановкой? Я готова сдать ее надежным людям.
– С обстановкой? Что это даст? А мы где будем жить?
Об этом она тоже подумала.
– Мы можем на некоторое время перебраться к маме. У нее в доме много места. К нашим услугам весь третий этаж. Там мы могли бы переждать, пока все утрясется. Сколько семейств…
Но в ответ на ее слова он крепко сжал челюсти, и нижняя слегка выдвинулась вперед – она редко у него видела такое выражение лица, но тем не менее хорошо знала. Оно означало: «Все, стоп!»
– Нет, Белла! Я, быть может, и разорен, но пока еще не до такой степени. Я еще могу дать кров своей семье. Может быть, он будет не таким, к какому мы привыкли, но зато я создам его сам, своими руками. И если я когда-либо отпущу тебя жить к матери, ты сможешь заключить, что я действительно конченый, окончательно побежденный человек. Но только тогда, не раньше! Пойми это раз и навсегда.
Она поняла.
– Ну, что же, мой дорогой, мы сделаем то, что необходимо. Когда ты должен дать ответ Личу?
– Я отвечу ему в течение недели.
Она взглянула на него снизу вверх, широко улыбнулась, мягкой, прохладной, надушенной рукой погладила его по впалой щеке.
– Ну, никогда нельзя отчаиваться! Что-нибудь может еще случиться.
Она вышла. Генри стал бриться и переодеваться. «Какое она дитя! Все женщины таковы», – подумал он.
«Он – как дитя. Все мужчины таковы… Ну, что же, я должна это устроить…» – подумала она.
В их большой квартире было два телефонных аппарата: один в передней, второй – в другом ее конце, в столовой. Тщательно затворив дверь в столовую, она прошла в прихожую и тихим, сдавленным голосом назвала номер телефона конторы Бена. Было без малого половина шестого. Он еще мог быть в конторе. «Он должен быть там!» – сказала она себе.
Он и был там. Голос Бена звучал несколько угрюмо, когда он услышал ее имя. Но у нее были свои средства воздействия.
– Что это от вас ни слуху ни духу?.. Забыли своих старых друзей, с тех пор как заработали эти безумные деньги… А мы только вчера о вас говорили… Кто? Чарли… Почему бы вам не прийти сегодня к обеду?.. Самый простой, обычный обед, но будет очень хороший пирог.
Он придет. По его голосу можно было заключить, что делает он это вопреки своему решению. Но он придет. Повесив трубку, Белла с минуту посидела, тяжело дыша, словно запыхавшись от быстрого бега. Затем отправилась на кухню и занялась лихорадочными приготовлениями. Спустя недолгое время она вдруг остановилась, вернулась в переднюю, сняла трубку и назвала номер телефона своей собственной столовой, потом распахнула настежь дверь из столовой в длинный коридор и дала телефону прозвонить три раза, прежде чем собралась подойти к нему. Служанка открыла дверь из кухни, но Белла отрицательно мотнула головой.
– Не надо, я подойду сама.
– Алло! – сказала она, затем провела краткую беседу с кем-то, очевидно, желавшим повидать их всех, но опасавшимся попасть к обеду. Выйдя в коридор, она закричала:
– Генри! Генри!
Нечленораздельные звуки, раздавшиеся со стороны ванной, указывали, что тот в разгаре бритья сражается с мыльной пеной.
– Я только хотела тебе сказать, что звонил Бен Гарц. Он хотел к нам зайти, поэтому я пригласила его к обеду. Ты ничего не имеешь против?
– Ничего!
Апельсины… Оливки… Вскрыть баночку маринованных грибов… С полчаса она работала, как сумасшедшая. В шесть пришла домой Чарли.
– Здравствуй, папочка! Где мама?
Генри читал вечернюю газету под лампой в гостиной. Чарли поцеловала его в макушку, похлопала по плечу и прошла к себе в комнату. Последние дни Чарли была какой-то подавленной и необычайно тихой.
– Приносили почту? Удивляюсь, что это с Лоттой. Целый месяц нет от нее известий.
Ее комната находилась в конце коридора, на полпути между гостиной и столовой. Мать уже поджидала ее там.
– Приносили почту?.. Какая ты сейчас хорошенькая, мама! Щеки розовые-розовые!
Глаза ее смотрели мимо матери на маленькую стопку конвертов на туалете. Она бросилась к ним, но Белла остановила ее.
– Послушай, Чарли! Бен Гарц будет сегодня у нас обедать. – Брови Чарли слегка приподнялись; она промолчала. – Чарли, Бен Гарц мог бы много сделать для твоего отца и для всех нас, если бы он только захотел.
– А он не хочет?
– В конце концов, чего ради он должен это делать? Ведь он нам не родственник и… не член нашей семьи.
– Ты намекаешь на Лотти?
Она отлично понимала, на что намекает мать! И все же она хотела дать ей возможность спасти себя от позора.
– Н-н-нет. – Голос Беллы постепенно повышался. – Мне думается, что Лотти его больше не интересует.
– И поэтому он окончательно ускользает из сетей нашей семьи, не так ли? Впрочем, если тетя Шарлотта…
– Не остри, Чарли! Он – человек, достойный уважения. Он недурен собой, не стар и более чем состоятелен – он богат.
Взгляд Чарли стал холоден и жесток. Не мать и дочь стояли друг против друга, но две женщины, готовые к бою.
– А все-таки он немножко староват и толстоват, ты не находишь? И, пожалуй, чуть-чуть вульгарен. Верно?
– Вульгарен? Ну, знаешь, если говорить о вульгарности, то, милая моя, выбор, сделанный тобой в июне этого года, нельзя назвать блестящим! В конце концов, «Деликатесы Дика» не особенно…
– Одну минутку, мама! Будем называть вещи своими именами. Я должна выйти замуж за этого розового толстяка, чтобы поправить наши дела, не так ли?
– Н-нет… Я не это хотела сказать… Я только.
– Чего же ты хочешь? Я желаю услышать это из твоих уст.
– Ты могла бы оказать отцу действительно огромную услугу. Ты, вероятно, заметила, как он постарел за последние полгода. Не понимаю, как ты можешь равнодушно смотреть на это и не попытаться ему помочь. У него был шанс. Бен Гарц, в сущности, предложил ему войти в их дело. Но ты стала вести себя с ним намеренно грубо. Ни один мужчина, имеющий хоть каплю гордости… Чарли рассмеялась неприятным смешком.
– О, мама, потешная ты старушка! – Белла поджала губы. – Я не хочу тебя обидеть, но из всего, что ты сказала, я могу понять только одно, – а именно, что если я выйду за этого старого напыщенного ловкача, то он возьмет отца компаньоном и мы будем жить счастливо, а я буду совсем как та благородная героиня, что продается богатому старику банкиру, чтобы спасти свою семью. О, мама, мама!..
Она снова расхохоталась и потом вдруг расплакалась. Лицо ее было искажено, она рыдала все сильнее.
– Ш-ш-ш! Отец услышит! Незачем делать сцену!
– Это не сцена, – проговорила Чарли сквозь слезы. – Если не плакать, когда для тебя умирает мать, то когда же плакать!
Белла Кемп посмотрела несколько испуганно и пошла прочь, но в дверях сказала еще раз то, что должна была сказать:
– Сегодня он будет у нас обедать.
Чарли, казалось, не слышала. Она подняла отяжелевшие руки, чтобы снять шляпу, и взглянула на миг в зеркало, на свое заплаканное лицо с большими красными глазами. Чарли опять начала тихонько и жалко всхлипывать, затем сердито встряхнулась и отбросила волосы со лба рукой, сжатой в кулак. Она направилась в гостиную и подошла к отцу, читавшему свою газету.
– Папа…
Он поднял глаза и вздрогнул.
– Чарли, что с тобой?..
Чарли почти никогда не плакала. Он был так поражен, как если бы перед ним с красными заплаканными глазами стоял мужчина.
– Послушай, папа! Помнишь, о чем с тобой недавно говорил Бен Гарц? Насчет своего дела. Я имею в виду, насчет того, что он хочет тебя пригласить в компаньоны.
– Ну помню. Так что из того?
– Он больше об этом с тобой не говорил?
– Он… он, видишь ли, не был вполне уверен… Я и тогда подумал, что это вздор. Бен – человек добродушный, но большой болтун и часто говорит не совсем то, что думает.
– Он думал об этом вполне серьезно. Но, видишь ли… он хотел бы сначала на мне жениться!
Генри уставился на нее, готовый рассмеяться, дай она к этому малейший повод. Но она оставалась серьезной. Он скомкал газету и швырнул на пол.
– Гарц! Бен Гарц! Жениться на тебе!
Она снова беспомощно заплакала. Он обеими руками обхватил ее за плечи.
– Ах, эта старая сво… – он запнулся, слегка дрожа.
– Вот именно, – сказала Чарли и улыбнулась, всхлипывая. – Вот подходящее слово! Я знала, что могу рассчитывать на тебя, папочка. Я знала.
Он обнял ее. Ее личико прижалось к милому шершавому сукну.
– Ш-ш-ш, Чарли! Не надо, чтобы мать услышала. Мы должны скрыть это от нее, иначе разразится скандал. Ведь мы ждем его. Эта старая лисица с масляными глазками сегодня обедает у нас. Тсс, Чарли, ты уверена, что ты не ошибаешься?
– Уверена.
– Мы ни слова не скажем матери, хорошо?
– Хорошо, папочка!
– Мы сами разделаемся с ним и его делом.
– Да, папа! Говори о Джесси. Побольше о Джесси. Дай ему понять положение. И тогда посмотрим, что он хочет сказать о своем деле.
Раздался звонок. Чарли выскользнула из рук отца и побежала к себе. Белла поспешно прошла по коридору в спальню, чтобы наскоро припудрить пылающее лицо. Генри открыл дверь. Загудел голос Бена. Генри отвечал с деланным радушием:
– А, входите, входите! Давайте это сюда… Белла придет сию секунду.
Белла сию секунду пришла, очаровательно зарумянившаяся и любезная. Бен пожал ее руку.
– С вашей стороны было страшно мило, позвольте вам сказать, что вы позвали меня.
Белла обмерла, но Генри, по-видимому, не слышал и перебил его неуместным замечанием:
– Ведь мы, вероятно, в последний раз обедаем здесь вместе. В конце месяца мы оставляем эту квартиру.
– Как так?
– Она мне не по средствам.
Бен сжал губы и забарабанил пальцами по ручке глубокого, уютного кресла.
– Ну, теперь, пожалуй…
Вошла Чарли с бледной улыбкой и явно заплаканными глазами. Генри обхватил ее стройные плечи отеческим и шутливым жестом.
– Пусть никто не замечает, что Чарли немножко поплакала. Она не получила письма от своего милого из Франции и чувствует себя несчастной.
Чарли взглянула на отца благодарным взглядом. Он похлопал ее по плечу и с какой-то гордостью обратился к Бену:
– Чарли и ее поэт, знаете, поженятся, когда окончится война… если она когда-нибудь окончится! Нет, смотрите, как она покраснела! Ох, сдается мне, что у наших новомодных девиц остались еще кое-какие привычки доброго старого времени. Правда, Чарли?
– Да, папочка!
Глава семнадцатая
Известие о смерти Джесси Дика пришло в разгар сборов и переезда на новую квартиру. Чарли не была предупреждена заранее, подготовлена конвертом с казенным штампом. Тем не менее она приняла это известие с ужасающим спокойствием, словно давно ожидала его и приготовилась к нему. Она сидела с отцом за завтраком среди деревянных ящиков и зашитых в рогожу тюков. В вечном страхе опоздать на утренний поезд, Чарли довольствовалась новостями, которые сообщал ей просматривавший газету Генри Кемп.
– Какие сегодня очередные ужасы, папа?
Он не ответил. Тяжесть его молчания вдруг оглушила ее. Она подняла голову, словно он позвал ее. Развернутая газета скрывала его лицо. Он держал ее как-то странно. Так не держат газету, если действительно читают ее.
– Папа!
Газета медленно опустилась. Чарли увидела его лицо.
– Убит?
– Да.
Он невольно поднялся. Чарли подошла к нему. Она хотела увидеть своими собственными глазами.
Она успела на свой обычный поезд. Все утро Чарли продавала заграничные блузки, в обеденный перерыв вышла из магазина и больше туда не вернулась никогда. Внешне она стоически перенесла удар. Правда, из ночи в ночь она плакала до тех пор, пока, измученная, не засыпала, била кулаком по подушке в бессильной злобе, сидела на кровати, горя как в лихорадке и неистово протестуя против жестокости судьбы. Но утром она вставала в обычный час, бледная и решительная.
Странная произошла у нее сцена с тетей Шарлоттой. Услышав о смерти Джесси Дика, тетя Шарлотта позвала Чарли к себе и с таким таинственным жаром настаивала на своем желании во что бы то ни стало с ней поговорить, что Чарли готова была взбунтоваться, ожидая болтливых излияний, старческих соболезнований и утешений. Все-таки она поднялась в комнату старушки; та теперь все реже и реже сходила вниз.
После первых слов тети Шарлотты: «Я знала, что он не вернется», Чарли едва тотчас не убежала, но что-то в мрачной серьезности старого лица и глаз под черными бровями удержало ее. Ни в словах, ни во взгляде тети Шарлотты не было сентиментальности. Она казалась бодрой и оживленной, как будто готовилась сделать важное сообщение. Чарли вздохнула про себя, когда тетя Шарлотта достала пожелтевшую фотографию девушки с осиной талией, в широченной юбке для верховой езды, с пером на шляпе и розой в руке.
– Да, да! – сказала она неопределенно и пожалела, что пришла.
Но, вглядевшись, она быстро добавила:
– О, тетя Шарлотта, какая вы здесь прелесть! Почему вы мне ни разу не показывали эту карточку? Вы на ней прямо красавица. Ваше лицо… ваш взгляд… он просто горит!..
– Он горел очень, очень недолго. Джесси Дик зажег во мне его.
– То есть как это – Джесси Дик?
И спокойно, с полным самообладанием, нарушив молчание пятидесяти лет перед лицом несчастья этой юной Шарлотты, она рассказала ей свою краткую повесть.
– Мне было восемнадцать лет, Чарли, когда началась гражданская война. Эта карточка была снята в то время…
Чарли слушала. Временами ее глаза останавливались на иссохшем лице старушки, затем она сквозь дымку слез всматривалась в сияющее личико девушки на фотографии. Но внимание ее ни на минуту не ослабевало. Впервые услышала она историю первого Джесси Дика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31