https://wodolei.ru/catalog/unitazy/deshevie/
Понятно – весь Гайд-парк покупает у них деликатесы для званых вечеров.
– Его мать – очень изящная женщина, – вставил Генри. – И к тому же умница. Сама ведет все дело, как я слышал. Старик Дик немножко мечтатель. А мечтательность – неподходящее качество для хозяина гастрономического магазина.
– Зато это походящее знакомство для Чарли с ее новейшей подготовкой, – мрачно заметила миссис Пейсон. – Не удивлюсь, если они ей поручат ветчину или сыры.
– Что вы, мама, ведь Чарли еще ребенок… Не стоит вам огорчаться, – заметил Генри Кемп.
Белла заговорила несколько обиженно:
– Он даже не живет дома, а снимает комнату недалеко от университета. Он любит своих родителей, но не чувствует симпатии к их ремеслу. Его стихи регулярно печатаются в журнале «Поэзия», а туда принимают только лучшие вещи. Он окончил колледж, не получая ни цента из дому. И, – торжествующе закончила Белла, – весной он выпускает книгу стихов.
– Ха-ха! – весело засмеялся было Генри, но быстро спохватился, разглядывая тлеющий кончик своей сигары. – Понимающие люди говорят, что стихи у него чертовски хорошие. Странные, но хорошие. Я прочел одно из его стихотворений. В нем говорится об издохших лошадях, их внутренностях и… – Генри смущенно закашлялся. – Его новая книга называется… – Тут он задохнулся от безмолвного смеха.
– Генри, ты просто ничего не понимаешь, оттого и хохочешь. Это новая поэзия.
– Его новая книга, – серьезно продолжал Генри Кемп, – называется «Белые черви».
Он обменялся взглядом с Беном Гарцем. Оба оглушительно захохотали.
Миссис Пейсон наклонилась вперед в своей качалке:
– И вы позволяете Чарли встречаться с подобным господином!
– О, мама, довольно! Давай прекратим обсуждать дела Чарли. Мистеру Гарцу это совсем неинтересно…
– О, что вы! Наоборот, очень интересно. А вам, мисс Лотта? Наша молодежь…
– Надо сказать, – начала Белла, не слушая его, – что все девчонки совсем помешались на нем и страшно завидуют Чарли. Он ей написал стихотворение, которое появилось в последнем номере «Поэзии». – Белла разом покончила с дискуссией, нервно качнув ногой: болтающаяся туфелька слетела. – О, Генри, моя туфля! Генри послушно поднял.
– И затем, они еще дети. Чарли настоящий младенец.
Миссис Пейсон с силой раскачивала скрипучую качалку.
– Ты слышала, что она сказала о пяти…
– О пяти…
– Ну, ты же знаешь, насчет пяти детей.
Последовал взрыв хохота. Тетя Шарлотта незаметно выскользнула из комнаты.
Начался неизбежный разговор о войне. Бен Гарц был из числа тех, у кого висела в конторе карта, утыканная разноцветными булавками. И пошло, и пошло! Говорят, война будет продолжаться еще годы и годы… Да нет, это немыслимо: немцы умирают с голоду… Напрасно вы этому верите, они готовились сорок лет… А как французы поразительно дерутся, кто бы мог подумать: они все такие щуплые!.. Все-таки им теперь солоно приходится… Мы вмешаемся, запомните мои слова. Мы должны были это сделать уже год назад.
Лотти сидела над вязаньем. Бен Гарц протянул руку и потрогал мягкий, упругий клубок шерсти.
– Если мы вмешаемся в войну и мне придется пойти на фронт, вы мне свяжете что-нибудь, мисс Лотти?
Лотти подняла глаза:
– Если вы уйдете на войну, я свяжу вам полный комплект: носки, рукавицы, шлем, напульсники, свитер.
– О смерть, где твое жало? – Бен Гарц закатил свои белесые глаза.
Генри Кемп больше не смеялся. Лицо его как будто вдруг постарело, щеки впали. Придя в серьезное настроение, он даже не заметил, что сигара его погасла.
– Будь покойна, Лотти: война окончится прежде, чем мы успеем в нее вмешаться.
Бен Гарц жестом выразил свое несогласие.
– Не будьте так уверены в этом. Я слышал из довольно достоверного источника, что в будущем году в это время мы уже будем воевать. Мне даже предложили ввиду этого принять участие в одном деле по изготовлению мужских часов-браслеток. И если мы вмешаемся, я войду в это предприятие. На нем можно сделать состояние.
– Мужские часы-браслеты! Настоящие мужчины их не носят. Разве только фаты!
– Да, теперь не носят, кроме инженеров, полисменов, авиаторов, солдат и прочих «фатов» в этом роде. Но говорят, что там никаких других часов не признают. Во всяком случае, если мы вмешаемся в войну, я войду в это часовое дело.
– Н-да, – угрюмо отозвался Генри, – если мы вмешаемся в войну, я войду только в богадельню.
Белла решительно встала.
– Становится поздно, Генри.
Миссис Пейсон ощетинилась:
– Только начало десятого. Вы приходите раз в неделю. Можно было бы и не убегать сразу после обеда.
– Совсем не сразу после обеда, мама. И, кроме того, Генри страшно много работает. Он совсем измучен.
Миссис Пейсон, знавшая положение дел Генри, выразила носом недоверие.
Но все-таки они ушли. Уже в вестибюле Белла спросила:
– Значит, завтра утром ты придешь, Лотти?
– Да.
Лотти немножко побледнела.
Лицо миссис Пейсон стало жестким.
С улицы донесся рев – Генри согревал машину Чиханье и фырканье, потом грандиозное ворчанье. Уехали.
Трое оставшихся опять устроились в гостиной. Миссис Пейсон любила поговорить с мужчинами. Ее приучили в этому годы деловой жизни. Когда у Лотти бывали в гостях мужчины, она почти всегда сидела с ними. Лотти никогда не выражала неудовольствия по этому поводу. Она даже никогда не отдавала себе отчета в том, что, быть может, этим объясняется то, что она до сих пор носит имя Лотти Пейсон.
Сегодня она даже была рада, что мать осталась в гостиной. Прилежно провязывая петлю за петлей, она думала об Орвиле и Бене Гарце, о Чарли и об этом… как его?.. Джесси Дике. Какой он стройный и молодой! И сколько в нем жизни!.. Какая чудесная линия подбородка… Его красота так ослепительна, что почти больно смотреть на него… Бекки Шефер и мальчишка-рассыльный… Так вот что хотел сказать Генри: женщин ее возраста влечет к себе юность. Нездоровое влечение…
Лотти встряхнулась. Миссис Пейсон и Бен Гарц оживленно беседовали.
– По-моему, это очень выгодное предложение, миссис Пейсон. Но на вашем месте я бы не торопился.
– Я обдумаю ваш совет, мистер Гарц. Ведь, в конце концов, я просто одинокая женщина. Мне не у кого спросить совета.
– Вам никого и не нужно, миссис Пейсон, вы сами достаточно проницательны. Но предложение это, действительно…
Лотти встала.
– Принесу вам чего-нибудь выпить.
Бен схватил ее за локоть.
– Спасибо, не беспокойтесь, мисс Лотти. – Он всегда называл ее мисс Лотти в присутствии третьих лиц и просто Лотти – с глазу на глаз.
Тем не менее она принесла бутылку имбирного пива и бисквиты. Во взгляде, брошенном им на это легкое угощение, было что-то поразившее ее доброе и отзывчивое сердце. Мать будет недовольна, она знала. И все же тот прилив храбрости, который заставил ее поднять голос за обедом, подстрекнул ее на новые дерзания.
– Как ваше мнение насчет чашки горячего кофе с несколькими сэндвичами?
– О, что вы, мисс Лотти! Зачем это… благодарю вас.
Но глаза его просияли.
– Глупости, Лотти! – резко сказала миссис Пейсон. – Мистер Гарц не хочет никакого кофе.
– Нет, хочет. Правда? Пойдемте на кухню. Мы закусим на скорую руку. Я нарежу хлеба, а вы будете намазывать масло.
Бен Гарц встал с живостью.
– Человек, живущий в гостинице, не может отвергнуть такое предложение, мисс Лотти.
И он грузно поспешил за ней.
Проглотив горькую пилюлю, преподнесенную неожиданно взбунтовавшейся дочерью, миссис Пейсон с минуту постояла в нерешительности. Затем, достав из угла свою толстую палку, она проследовала на кухню, с таким видом вдыхая вкусный аромат кипящего кофе, точно это был отравляющий газ.
Вечер закончился бриджем «с болваном». Лотти вообще играла неважно, так как не относилась к этому занятию с должной серьезностью. Миссис Пейсон систематически назначала слишком высокую игру. Бен Гарц подмигивал сквозь сигарный дым, хохотал над тактикой миссис Пейсон и норовил коснуться колен Лотти под столом.
«…выйду замуж в двадцать лет и рожу пятерых детей, одного за другим…»
– Лотти Пейсон, о чем вы думаете?! – раздался возмущенный голос матери.
– А что… в чем дело?..
– Ты побила моего туза!
Глава девятая
Между половиной девятого и девятью часами утра мальчик из гаража «Элит» ежедневно подъезжал в пейсоновской «электричке» к дверям их особняка. Каждый уважающий себя шофер презирает все электрические средства передвижения, но этот молодой человек смотрел на уход за дряхлой колесницей Пейсонов, как на личное для себя оскорбление. Он обращался с ее скрипучими рычагами так, как профессиональный футболист – с детским резиновым мячом, то есть как с вещью, недостойной внимания. Выскочив из автомобиля, он с такой силой захлопывал за собой дверцу, что эта древность некоторое время ходуном ходила на своих раскоряченных колесах. Затем он обходил вокруг «электрички», со злостью тыкал сапогом в изношенную шину и, посвистывая, удалялся восвояси. Лотти, наверно, тысячу раз наблюдала эту сцену. Если он иногда забывал ткнуть шину, Лотти испытывала некоторое разочарование.
На этот раз Лотти, уже совершенно готовая, еще до восьми часов звонила в гараж «Элит». Она хотела пораньше выбраться из дому и воспользоваться, для экономии времени, «электричкой».
Как ни рано вставала Лотти, тетя Шарлотта поднялась еще намного раньше. Но вниз она еще не сходила. Миссис Пейсон уже позавтракала и прочитала газету. После миссис Пейсон газета становилась бесповоротно потерянной для других читателей: она валялась беспорядочной грудой и все страницы се были перепутаны. Лотти иногда подумывала: не является ли ее пристрастие к чистенько сложенной, неизмятой газете одним из признаков того, что она окончательно превращается в старую деву. Тетя Шарлотта однажды сказала, разглаживая отчаянно измятые листы дрожащими пергаментными пальцами:
– Знаешь, Керри, читать газету после тебя – все равно, что узнавать новости на третий день. В них нет аромата свежести.
Сидя в это утро за чашкой кофе, Лотти едва пробежала заголовки. Ее мать что-то переставляла в буфете. Миссис Пейсон принадлежала к числу тех людей, которым непременно нужно что-нибудь делать с шумом и треском в той комнате, где вы либо завтракаете, либо читаете, либо пишете. Она доставала блюда и ставила их на место. Она отодвигала ящик и гремела серебром. Она сражалась с дверцей буфета, которая вечно застревала. Она делала заметки на оберточной бумаге твердым карандашом, издававшим действующие на нервы звуки. Все это перемежалось отрывистыми и громогласными переговорами с Гульдой через дверь буфетной.
– Рис нужен?
– Что?
– Рис!
– Нет, есть.
Карандаш шуршит и скрипит под аккомпанемент бормотания:
– Мыло… кухонную щетку… молодой картофель… справиться насчет электрических лампочек… кофе…
Дальше полным голосом:
– Кофе у нас, положим, довольно. На кухне – молчание.
– Гульда, кофе у нас довольно! В среду я купила целый фунт.
Молчание. Потом – робкий голос:
– Хватит только на воскресенье.
– Ну, знаете, милая!.. – Пружинная дверь едва не слетает с петель от стремительности, с какой миссис Пейсон отправляется на театр военных действий против кофеистребительницы…
Утро было пасмурное, серое, туманное – настоящее чикагское утро середины марта. С озера дул влажный пронизывающий ветер, леденящий сильнее, чем суровый мороз, и словно погружающий вас в холодную воду. Повсюду еще лежал выпавший месяц назад и почерневший от копоти снег. Первая страница газеты предсказывала дождь. Ни намека на солнце в цветных стеклах окна столовой. «Брр!» – подумала Лотти, представляя себе месиво грязи на улицах. И все же она улыбалась. Все утро в ее распоряжении, все утро от восьми и почти до полудня. Ее ждала Гесси, которую нужно было расспросить обо всем, ее ждала Эмма Бартон, с которой нужно было посовещаться, ее ждало дело, настоящее дело. Лотти встала из-за стола и, одеваясь, придерживала одной ногой створку пружинной двери.
– Я, мама, непременно вернусь часам к двенадцати, а может быть и раньше. Тогда мы прямо отправимся по твоим делам – собирать арендную плату, а на обратном пути…
– Гм, гм… – промычала только миссис Пейсон. Губы ее были сжаты.
– И вообще, по-моему, не стоит хлопотать из-за воскресного обеда. По воскресеньям мы всегда позже встаем и больше едим за завтраком. Давай заменим обед на этот раз ленчем. Попробуем! Забудем о телятине и о…
Миссис Пейсон указала бровями на прислушивающуюся Гульду.
– Я предоставляю это твоей сестрице Белле – всякие выдумки насчет позднего вставания по воскресеньям и ненужности настоящего обеда. В моем доме всегда были воскресные обеды и всегда будут, пока я здесь хозяйка.
– Хорошо, я только…
Лотти отпустила пружинную дверь. Она вернулась в столовую и посмотрела на себя в зеркальную стенку буфета. Лотти принадлежала к тем женщинам, которые хорошо выглядят по утрам. А в это утро она выглядела лучше обыкновенного. Легкая, бодрая улыбка играла у нее на губах. На ней был вполне элегантный костюм, меховая накидка и маленькая бархатная шляпа, забракованная Беллой накануне. Она натягивала перчатки, когда мать вошла в столовую.
– Я непременно вернусь к полудню!
Миссис Пейсон промолчала. Лотти направилась по длинному вестибюлю к парадной двери. Мать пошла за ней.
– Едешь к Белле?
– Да. И должна торопиться.
У двери миссис Пейсон бросила последнее наставление:
– Поезжай через Южный парк и Гранд-авеню.
Лотти и намеревалась избрать этот путь, самую естественную дорогу к Белле. Но теперь, подстрекаемая каким-то бесом противоречия, она бросила через плечо, сама удивляясь своим словам:
– Нет, я поеду через Прери-авеню до Пятьдесят пятой.
Это был наихудший из возможных маршрутов.
Она не обращала внимания на мокрый, хмурый ветер, с грохотом пролетая в громоздком ящике мимо грязных, облупленных домов. «Какое уродство, – думала она. – Чикаго похож на неряшливую молодую женщину, красавицу по своим данным, но предпочитающую разгуливать в засаленном капоте и стоптанных туфлях».
Кемпы жили в одном из самых старых доходных домов Гайд-парка и вместе с тем в одном из самых аристократических, насколько могут быть аристократическими доходные дома Чикаго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Его мать – очень изящная женщина, – вставил Генри. – И к тому же умница. Сама ведет все дело, как я слышал. Старик Дик немножко мечтатель. А мечтательность – неподходящее качество для хозяина гастрономического магазина.
– Зато это походящее знакомство для Чарли с ее новейшей подготовкой, – мрачно заметила миссис Пейсон. – Не удивлюсь, если они ей поручат ветчину или сыры.
– Что вы, мама, ведь Чарли еще ребенок… Не стоит вам огорчаться, – заметил Генри Кемп.
Белла заговорила несколько обиженно:
– Он даже не живет дома, а снимает комнату недалеко от университета. Он любит своих родителей, но не чувствует симпатии к их ремеслу. Его стихи регулярно печатаются в журнале «Поэзия», а туда принимают только лучшие вещи. Он окончил колледж, не получая ни цента из дому. И, – торжествующе закончила Белла, – весной он выпускает книгу стихов.
– Ха-ха! – весело засмеялся было Генри, но быстро спохватился, разглядывая тлеющий кончик своей сигары. – Понимающие люди говорят, что стихи у него чертовски хорошие. Странные, но хорошие. Я прочел одно из его стихотворений. В нем говорится об издохших лошадях, их внутренностях и… – Генри смущенно закашлялся. – Его новая книга называется… – Тут он задохнулся от безмолвного смеха.
– Генри, ты просто ничего не понимаешь, оттого и хохочешь. Это новая поэзия.
– Его новая книга, – серьезно продолжал Генри Кемп, – называется «Белые черви».
Он обменялся взглядом с Беном Гарцем. Оба оглушительно захохотали.
Миссис Пейсон наклонилась вперед в своей качалке:
– И вы позволяете Чарли встречаться с подобным господином!
– О, мама, довольно! Давай прекратим обсуждать дела Чарли. Мистеру Гарцу это совсем неинтересно…
– О, что вы! Наоборот, очень интересно. А вам, мисс Лотта? Наша молодежь…
– Надо сказать, – начала Белла, не слушая его, – что все девчонки совсем помешались на нем и страшно завидуют Чарли. Он ей написал стихотворение, которое появилось в последнем номере «Поэзии». – Белла разом покончила с дискуссией, нервно качнув ногой: болтающаяся туфелька слетела. – О, Генри, моя туфля! Генри послушно поднял.
– И затем, они еще дети. Чарли настоящий младенец.
Миссис Пейсон с силой раскачивала скрипучую качалку.
– Ты слышала, что она сказала о пяти…
– О пяти…
– Ну, ты же знаешь, насчет пяти детей.
Последовал взрыв хохота. Тетя Шарлотта незаметно выскользнула из комнаты.
Начался неизбежный разговор о войне. Бен Гарц был из числа тех, у кого висела в конторе карта, утыканная разноцветными булавками. И пошло, и пошло! Говорят, война будет продолжаться еще годы и годы… Да нет, это немыслимо: немцы умирают с голоду… Напрасно вы этому верите, они готовились сорок лет… А как французы поразительно дерутся, кто бы мог подумать: они все такие щуплые!.. Все-таки им теперь солоно приходится… Мы вмешаемся, запомните мои слова. Мы должны были это сделать уже год назад.
Лотти сидела над вязаньем. Бен Гарц протянул руку и потрогал мягкий, упругий клубок шерсти.
– Если мы вмешаемся в войну и мне придется пойти на фронт, вы мне свяжете что-нибудь, мисс Лотти?
Лотти подняла глаза:
– Если вы уйдете на войну, я свяжу вам полный комплект: носки, рукавицы, шлем, напульсники, свитер.
– О смерть, где твое жало? – Бен Гарц закатил свои белесые глаза.
Генри Кемп больше не смеялся. Лицо его как будто вдруг постарело, щеки впали. Придя в серьезное настроение, он даже не заметил, что сигара его погасла.
– Будь покойна, Лотти: война окончится прежде, чем мы успеем в нее вмешаться.
Бен Гарц жестом выразил свое несогласие.
– Не будьте так уверены в этом. Я слышал из довольно достоверного источника, что в будущем году в это время мы уже будем воевать. Мне даже предложили ввиду этого принять участие в одном деле по изготовлению мужских часов-браслеток. И если мы вмешаемся, я войду в это предприятие. На нем можно сделать состояние.
– Мужские часы-браслеты! Настоящие мужчины их не носят. Разве только фаты!
– Да, теперь не носят, кроме инженеров, полисменов, авиаторов, солдат и прочих «фатов» в этом роде. Но говорят, что там никаких других часов не признают. Во всяком случае, если мы вмешаемся в войну, я войду в это часовое дело.
– Н-да, – угрюмо отозвался Генри, – если мы вмешаемся в войну, я войду только в богадельню.
Белла решительно встала.
– Становится поздно, Генри.
Миссис Пейсон ощетинилась:
– Только начало десятого. Вы приходите раз в неделю. Можно было бы и не убегать сразу после обеда.
– Совсем не сразу после обеда, мама. И, кроме того, Генри страшно много работает. Он совсем измучен.
Миссис Пейсон, знавшая положение дел Генри, выразила носом недоверие.
Но все-таки они ушли. Уже в вестибюле Белла спросила:
– Значит, завтра утром ты придешь, Лотти?
– Да.
Лотти немножко побледнела.
Лицо миссис Пейсон стало жестким.
С улицы донесся рев – Генри согревал машину Чиханье и фырканье, потом грандиозное ворчанье. Уехали.
Трое оставшихся опять устроились в гостиной. Миссис Пейсон любила поговорить с мужчинами. Ее приучили в этому годы деловой жизни. Когда у Лотти бывали в гостях мужчины, она почти всегда сидела с ними. Лотти никогда не выражала неудовольствия по этому поводу. Она даже никогда не отдавала себе отчета в том, что, быть может, этим объясняется то, что она до сих пор носит имя Лотти Пейсон.
Сегодня она даже была рада, что мать осталась в гостиной. Прилежно провязывая петлю за петлей, она думала об Орвиле и Бене Гарце, о Чарли и об этом… как его?.. Джесси Дике. Какой он стройный и молодой! И сколько в нем жизни!.. Какая чудесная линия подбородка… Его красота так ослепительна, что почти больно смотреть на него… Бекки Шефер и мальчишка-рассыльный… Так вот что хотел сказать Генри: женщин ее возраста влечет к себе юность. Нездоровое влечение…
Лотти встряхнулась. Миссис Пейсон и Бен Гарц оживленно беседовали.
– По-моему, это очень выгодное предложение, миссис Пейсон. Но на вашем месте я бы не торопился.
– Я обдумаю ваш совет, мистер Гарц. Ведь, в конце концов, я просто одинокая женщина. Мне не у кого спросить совета.
– Вам никого и не нужно, миссис Пейсон, вы сами достаточно проницательны. Но предложение это, действительно…
Лотти встала.
– Принесу вам чего-нибудь выпить.
Бен схватил ее за локоть.
– Спасибо, не беспокойтесь, мисс Лотти. – Он всегда называл ее мисс Лотти в присутствии третьих лиц и просто Лотти – с глазу на глаз.
Тем не менее она принесла бутылку имбирного пива и бисквиты. Во взгляде, брошенном им на это легкое угощение, было что-то поразившее ее доброе и отзывчивое сердце. Мать будет недовольна, она знала. И все же тот прилив храбрости, который заставил ее поднять голос за обедом, подстрекнул ее на новые дерзания.
– Как ваше мнение насчет чашки горячего кофе с несколькими сэндвичами?
– О, что вы, мисс Лотти! Зачем это… благодарю вас.
Но глаза его просияли.
– Глупости, Лотти! – резко сказала миссис Пейсон. – Мистер Гарц не хочет никакого кофе.
– Нет, хочет. Правда? Пойдемте на кухню. Мы закусим на скорую руку. Я нарежу хлеба, а вы будете намазывать масло.
Бен Гарц встал с живостью.
– Человек, живущий в гостинице, не может отвергнуть такое предложение, мисс Лотти.
И он грузно поспешил за ней.
Проглотив горькую пилюлю, преподнесенную неожиданно взбунтовавшейся дочерью, миссис Пейсон с минуту постояла в нерешительности. Затем, достав из угла свою толстую палку, она проследовала на кухню, с таким видом вдыхая вкусный аромат кипящего кофе, точно это был отравляющий газ.
Вечер закончился бриджем «с болваном». Лотти вообще играла неважно, так как не относилась к этому занятию с должной серьезностью. Миссис Пейсон систематически назначала слишком высокую игру. Бен Гарц подмигивал сквозь сигарный дым, хохотал над тактикой миссис Пейсон и норовил коснуться колен Лотти под столом.
«…выйду замуж в двадцать лет и рожу пятерых детей, одного за другим…»
– Лотти Пейсон, о чем вы думаете?! – раздался возмущенный голос матери.
– А что… в чем дело?..
– Ты побила моего туза!
Глава девятая
Между половиной девятого и девятью часами утра мальчик из гаража «Элит» ежедневно подъезжал в пейсоновской «электричке» к дверям их особняка. Каждый уважающий себя шофер презирает все электрические средства передвижения, но этот молодой человек смотрел на уход за дряхлой колесницей Пейсонов, как на личное для себя оскорбление. Он обращался с ее скрипучими рычагами так, как профессиональный футболист – с детским резиновым мячом, то есть как с вещью, недостойной внимания. Выскочив из автомобиля, он с такой силой захлопывал за собой дверцу, что эта древность некоторое время ходуном ходила на своих раскоряченных колесах. Затем он обходил вокруг «электрички», со злостью тыкал сапогом в изношенную шину и, посвистывая, удалялся восвояси. Лотти, наверно, тысячу раз наблюдала эту сцену. Если он иногда забывал ткнуть шину, Лотти испытывала некоторое разочарование.
На этот раз Лотти, уже совершенно готовая, еще до восьми часов звонила в гараж «Элит». Она хотела пораньше выбраться из дому и воспользоваться, для экономии времени, «электричкой».
Как ни рано вставала Лотти, тетя Шарлотта поднялась еще намного раньше. Но вниз она еще не сходила. Миссис Пейсон уже позавтракала и прочитала газету. После миссис Пейсон газета становилась бесповоротно потерянной для других читателей: она валялась беспорядочной грудой и все страницы се были перепутаны. Лотти иногда подумывала: не является ли ее пристрастие к чистенько сложенной, неизмятой газете одним из признаков того, что она окончательно превращается в старую деву. Тетя Шарлотта однажды сказала, разглаживая отчаянно измятые листы дрожащими пергаментными пальцами:
– Знаешь, Керри, читать газету после тебя – все равно, что узнавать новости на третий день. В них нет аромата свежести.
Сидя в это утро за чашкой кофе, Лотти едва пробежала заголовки. Ее мать что-то переставляла в буфете. Миссис Пейсон принадлежала к числу тех людей, которым непременно нужно что-нибудь делать с шумом и треском в той комнате, где вы либо завтракаете, либо читаете, либо пишете. Она доставала блюда и ставила их на место. Она отодвигала ящик и гремела серебром. Она сражалась с дверцей буфета, которая вечно застревала. Она делала заметки на оберточной бумаге твердым карандашом, издававшим действующие на нервы звуки. Все это перемежалось отрывистыми и громогласными переговорами с Гульдой через дверь буфетной.
– Рис нужен?
– Что?
– Рис!
– Нет, есть.
Карандаш шуршит и скрипит под аккомпанемент бормотания:
– Мыло… кухонную щетку… молодой картофель… справиться насчет электрических лампочек… кофе…
Дальше полным голосом:
– Кофе у нас, положим, довольно. На кухне – молчание.
– Гульда, кофе у нас довольно! В среду я купила целый фунт.
Молчание. Потом – робкий голос:
– Хватит только на воскресенье.
– Ну, знаете, милая!.. – Пружинная дверь едва не слетает с петель от стремительности, с какой миссис Пейсон отправляется на театр военных действий против кофеистребительницы…
Утро было пасмурное, серое, туманное – настоящее чикагское утро середины марта. С озера дул влажный пронизывающий ветер, леденящий сильнее, чем суровый мороз, и словно погружающий вас в холодную воду. Повсюду еще лежал выпавший месяц назад и почерневший от копоти снег. Первая страница газеты предсказывала дождь. Ни намека на солнце в цветных стеклах окна столовой. «Брр!» – подумала Лотти, представляя себе месиво грязи на улицах. И все же она улыбалась. Все утро в ее распоряжении, все утро от восьми и почти до полудня. Ее ждала Гесси, которую нужно было расспросить обо всем, ее ждала Эмма Бартон, с которой нужно было посовещаться, ее ждало дело, настоящее дело. Лотти встала из-за стола и, одеваясь, придерживала одной ногой створку пружинной двери.
– Я, мама, непременно вернусь часам к двенадцати, а может быть и раньше. Тогда мы прямо отправимся по твоим делам – собирать арендную плату, а на обратном пути…
– Гм, гм… – промычала только миссис Пейсон. Губы ее были сжаты.
– И вообще, по-моему, не стоит хлопотать из-за воскресного обеда. По воскресеньям мы всегда позже встаем и больше едим за завтраком. Давай заменим обед на этот раз ленчем. Попробуем! Забудем о телятине и о…
Миссис Пейсон указала бровями на прислушивающуюся Гульду.
– Я предоставляю это твоей сестрице Белле – всякие выдумки насчет позднего вставания по воскресеньям и ненужности настоящего обеда. В моем доме всегда были воскресные обеды и всегда будут, пока я здесь хозяйка.
– Хорошо, я только…
Лотти отпустила пружинную дверь. Она вернулась в столовую и посмотрела на себя в зеркальную стенку буфета. Лотти принадлежала к тем женщинам, которые хорошо выглядят по утрам. А в это утро она выглядела лучше обыкновенного. Легкая, бодрая улыбка играла у нее на губах. На ней был вполне элегантный костюм, меховая накидка и маленькая бархатная шляпа, забракованная Беллой накануне. Она натягивала перчатки, когда мать вошла в столовую.
– Я непременно вернусь к полудню!
Миссис Пейсон промолчала. Лотти направилась по длинному вестибюлю к парадной двери. Мать пошла за ней.
– Едешь к Белле?
– Да. И должна торопиться.
У двери миссис Пейсон бросила последнее наставление:
– Поезжай через Южный парк и Гранд-авеню.
Лотти и намеревалась избрать этот путь, самую естественную дорогу к Белле. Но теперь, подстрекаемая каким-то бесом противоречия, она бросила через плечо, сама удивляясь своим словам:
– Нет, я поеду через Прери-авеню до Пятьдесят пятой.
Это был наихудший из возможных маршрутов.
Она не обращала внимания на мокрый, хмурый ветер, с грохотом пролетая в громоздком ящике мимо грязных, облупленных домов. «Какое уродство, – думала она. – Чикаго похож на неряшливую молодую женщину, красавицу по своим данным, но предпочитающую разгуливать в засаленном капоте и стоптанных туфлях».
Кемпы жили в одном из самых старых доходных домов Гайд-парка и вместе с тем в одном из самых аристократических, насколько могут быть аристократическими доходные дома Чикаго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31