– Она ранена в голову, – предполагает доктор Одри.
– Думаете?
Я нисколько не сомневаюсь, что мы с Нелли запросто смогли бы вплавь добраться до берега.
– Вы умеете плавать? – спрашиваю я у Одри, и она энергично кивает в ответ. Норин по-прежнему без сознания – нужно к чему-то ее привязать, как-то удерживать на воде, пока мы будем толкать ее к берегу…
В десяти футах от носа – черт, кормы? – в общем, от одного из концов яхты я вижу знакомое кресло белой кожи, все еще прикрепленное к неровному куску настила гоночного катера. Кресло покачивается на волнах, держась над поверхностью, тогда как все остальное уже ушло под водную гладь.
– То, что надо, – говорю я, передаю Норин Хагстрему и рыбкой прыгаю в океан, от всей души надеясь, что не долбанусь башкой о какую-нибудь деревянную колобаху. После всего, что я на данный момент пережил, очень глупо было бы объяснять заинтересованным ангелам у райских врат, что причиной моей смерти стал нырок во что-то твердое типа два на четыре.
Однако мой вход в воду получается просто блестящим, 9,5 балла от русского судьи, и я гребу к обломкам катера. Там я в темпе оборачиваю свой хвост вокруг столба, соединяющего кресло с обломком настила. Еще несколько гребков – и я снова у яхты, которая уже на три четверти под водой и стремительно погружается.
Хагстрем уже понял, в чем соль. Опустив Норин мне на руки – я как могу держусь на воде, используя все плавательные навыки, каким меня учили на Гавайях, – он находит кусок веревки и ныряет в океан рядом со мной.
– Грудь обвязывай, – инструктирует он меня, подсаживая Норин в кресло и стараясь держать всю платформу как можно прямее. Я покрепче ее привязываю, что, между прочим, и на суше не так уж легко, а когда ты покачиваешься в океане, почти невозможно.
Однако через тридцать секунд Норин надежно привязана к креслу, и мы с Хагстремом, а также примкнувшая к нам Одри начинаем толкать изо всех сил – одна рука держит импровизированный плот поровнее, а другая прилагает основное давление, пока мы вовсю лягаемся, направляясь к далекому берегу.
Вскоре я слышу последний бульк погружающейся позади яхты, всасывающий звук, пока океан глотает останки некогда прекрасного судна, а потом оттуда прилетает порыв ветра, так раздувая нам волосы, что они почти высыхают.
Единственная проблема в том, что от уходящих под воду судов никакие порывы ветра не прилетают.
Зато сильные порывы ветра бывают перед самым ураганом. Я оборачиваюсь, прекрасно понимая, что даже супруга Лота влепила бы мне пощечину за столь дурацкий поступок…
Что-то поглотило небо. Где раньше были пушисто-белые облака, теперь нет ничего, кроме клубящегося мрака. Это мрак несется вперед, стремительно отхватывая кусочки от той немногой голубизны, что еще осталась вверху. Теперь я понимаю, что испытывали технологические компании, когда на них обрушился «Майкрософт».
– Ураган! – кричу я Нелли и Одри и тут же ощущаю, как слаб мой голос на фоне нарастающего рева шторма.
– Что?
– Ураган! – Обеими руками держась за плот с Норин, я опускаю голову под воду и начинаю работать на пределе, меньше заботясь о направлении, чем о чистой силе толчка. Волны накатывают на мою спину, поддавливая меня вперед, словно они тоже спешат убраться подальше от Алисы. Однако им приходится в отчаянии разбиваться о мое тело, ибо я для них слишком медленный.
Мои пальцы соскальзывают, и плот с Норин начинает куда-то уходить. Я снова от души лягаюсь и все-таки ухватываюсь за платформу как раз перед тем, как очередная волна подбрасывает ее и хочет опять выдернуть из моей хватки. Хагстрем с Одри едва держатся, их тоже молотят внезапно налетевшие волны, пока шторм нажимает на кнопку МЕСИТЬ на поверхности океана, сбивая все вокруг в белую мыльную пену.
Сверкающая вспышка озаряет темнеющее небо, и почти мгновенно следует громовой раскат. Вот классно! А я тут как раз подумал, что несколько миллионов вольт электричества – именно то, что нам нужно, чтобы ситуация стала еще пикантнее.
– Странно, – кричит Нелли. – Обычно в ураганах молний не так много…
– Ты мне сейчас будешь лекцию о погоде читать?
Еще одна волна налетает справа, нежданный поток воды подбрасывает нас вверх, затем левая сторона платформы падает вниз, а потом она несколько секунд каким-то чудом удерживается в вертикальном положении…
Вода уже у меня во рту, в носу, заполняет все пространство перед глазами. Плот все-таки перевернулся. Я чувствую перед собой тело Норин, все еще привязанное к креслу. Но теперь она головой вниз висит под водой, и считанные мгновения спустя ей будет крышка.
Я уже ни хрена не вижу, но чертовски уверен, что осязание мне не отказывает. Веревка толста, но мои когти остры, и требуется лишь несколько быстрых ударов. Норин отплывает от кресла, а я хватаю ее и тащу вверх, на воздух…
Добравшись до поверхности, я набираю полные легкие и проверяю, как там дыхание у Норин. Она кашляет и отплевывается, почти без сознания, но я слышу, как воздух с шумом курсирует по ее дыхательным путям. Я подхватываю ее под руки и плыву на спине в манере спасателя, все еще силясь достичь берега.
– Винсент! – Хагстрем в пятидесяти футах от нас, гребет как взбесившаяся электромешалка. – Где Норин?
– Я ее держу! – ору я в ответ. – Она в норме! Где доктор?
Ответа я уже не слышу, ибо еще одна волна обрушивается мне на голову, утягивая вниз, но я еще крепче прижимаю к себе Норин и снова выгребаю к поверхности. Дождь усилился, гроза наступает со всех сторон, молнии так и шпарят в море, а гром могучей киянкой молотит по голове.
Хагстрем вдруг оказывается у меня под боком, помогая держать голову Норин над водой, и мы с удвоенными усилиями устремляемся к пристани. Вся эта буря хороша только тем, что она толкает нас все ближе к берегу, пусть даже и грозит в любой момент нас пожрать. Если мы достаточно долго сможем оставаться на плаву…
Тут Хагстрем оборачивается и вдруг перестает работать ногами, а тело его застывает.
– Не надо так шутить! – орет Нелли.
У меня даже нет времени посмотреть, что его так ошеломило, потому что двадцатифутовая волна мгновенно меня подбрасывает, целая стена воды уволакивает меня на три этажа вверх, одновременно выхватывая Норин у меня из рук. Затем я получаю прекрасный вид на яхтенную гавань – отсюда до нее вряд ли больше одной пятой мили. Наконец волна снова роняет меня вниз и пригвождает лопатками к поверхности океана, точно борец, одерживающий чистую победу над противником.
Впрочем, мне не требуется много времени, чтобы снова вырваться на поверхность, – относительно ограниченный опыт общения с наводнениями и прочими водными катастрофами все-таки выучил меня тому, что следует как можно скорее добираться до кислорода, ибо, в противоположность популярным верованиям, под водой нет никаких поющих крабов и рыжеволосых русалок, чтобы взять тебя за жопу и отволочь в безопасное место.
Норин и Хагстрема нигде нет. Я пытаюсь их позвать, но из-за сочетания воды в моих легких, воды в воздухе и воды со всех сторон оказываюсь решительно неспособен выдавить из себя больше нескольких децибел. По воздуху разносится очередной раскат грома, и я снова начинаю что есть силы лягаться, надеясь на то, что сумею добраться до берега, прежде чем мой участок океана будет втянут в око урагана, обеспечивая бедняге Винсенту финальный вращательный цикл его сравнительно короткой жизни.
Тут что-то опять чрезвычайно крепко и болезненно меня оглоушивает – на сей раз справа, – и я хватаюсь за длинную колобаху, только что долбанувшую меня по черепу. Кусок дерева оказывается добрых три фута в ширину и восемь в длину, а голубые буквы на нем – «учий клюв» – говорят мне о том, что Джек, теперь уже в обличье его подвергнутой децимации яхты, снова явился меня спасти. Я надежно цепляюсь за эту штуковину и еду на ней, словно на карусельном коне, крутя хвостом как пропеллером.
И, с благословения Тритона, этот прием действительно срабатывает. Смещая вес тела среди вздымающихся волн, используя скрытый талант серфингиста, мне удается подъехать на шторме прямиком к яхтенной гавани. Несколько судов, по-прежнему там пришвартованные, вовсю бьются о пирс. Их хозяева либо в отпуске, либо такие дебилы, что не позаботились поставить эти штуковины в сухой док, как только ураган впервые появился на радаре. Дождь достаточно крут, чтобы снизить видимость от силы до сотни футов во всех направлениях, а ветер рвет меня, как только может, пока я соскакиваю с обломка яхты и из последних сил догребаю последние пятьдесят ярдов.
Я подтягиваюсь к первой же пристани, какая оказывается по пути, и ковыляю на берег, находясь вне поля зрения под деревянным настилом. Мои брюки и, что еще более важно, мой Г-зажим так и потерялись на борту «Могучего клюва», и я еще не вполне понимаю, где и как мне найти другой набор. Те лучики солнца, которые еще тянулись с неба, теперь полностью исчезли, ветер хлещет по деревянным опорам и так завывает, словно сам шторм надо мной насмехается.
Одри вскоре тоже выволакивается на берег, с трудом показывает мне поднятые кверху большие пальцы, после чего без сил падает на песок. Я быстро озираюсь…
Слабый запах манго и корицы проникает в мои пазухи, и я щурю глаза, вглядываясь в дождь. Сквозь капли воды мне удается разглядеть плетущийся по берегу силуэт – движения его какие-то грубые, скованные.
Это Нелли, а на руках у него другое тело, поменьше, влажные светлые волосы волочатся по песку. Я различаю две пары свисающих рук и ног.
Тогда я бросаюсь вперед по песку, дождь хлещет меня по лицу, ветер отбрасывает назад, но через считанные секунды я уже там – падаю на колени, пока Нелли кладет Норин на землю лицом вверх.
Норин не шевелится, и грудь ее совершенно недвижна. Я поднимаю ее руку, отпускаю – и рука мертвым грузом падает обратно на песок.
– Винсент, – говорит Нелли, но я отталкиваю его в сторону…
Затем я прижимаюсь своими губами к губам Норин, пытаясь вдохнуть воздух в ее легкие, надеясь, что ее рыло находится точно под маской, что я вдуваю ей в рот или, на худой конец, в нос, только бы она снова дышала.
Хагстрем тянет меня назад.
– Винсент, – снова говорит он – в то же самое время и тверже, и мягче… но у меня нет времени его слушать…
Я давлю Норин на грудь, кладя одну ладонь поверх другой, стараюсь заставить ее легкие работать – совсем как делают в фильмах…
Творится что-то странное. Тело Норин не сопротивляется – оно просто словно бы уходит вниз, в песок. А ее губы, когда-то такие мягкие, податливые, идеальные для поцелуя, потеряли свое существо. Впечатление такое, будто все ее тело было расплющено, лишаясь внутренностей…
– Винсент, – в последний раз повторяет Хагстрем, – это уже не Норин. Это не она, Винсент. Норин ушла.
Но ведь это она. Ее волосы, ее лицо, ее тело – Норин, какой я ее помню…
Не считая того, что это просто личина. Пустой, безжизненный мешок на песке, шесть фунтов латекса и два фунта зажимов, а внутри – ничего, кроме дождевой воды и песка.
– Я потерял ее в волнах, – вздыхает Нелли, и я с удивлением вижу, как по его щекам струится тоже соленая, но уже совсем другая влага. – Я потерял ее в волнах.
Бок о бок мы сидим у пустой личины, никчемной оболочки, двое нас здесь. Скрестив ноги, мы сидим на влажном песке, не обращая внимания на молнии, ветер и дождь – отбываем стражу над тем единственным, что осталось от нашей общей возлюбленной, пока очередная волна не обрушивается на берег и отлив не уволакивает последние останки Норин Дуган в пучину Атлантического океана.
16
Никакая это была не Алиса. Вот поди ж ты. Это была самостоятельная погодная система – шторм, не вошедший в прогнозы синоптиков ввиду его относительной слабости по сравнению с мощью его старшей сестры. Может статься, пусть бы это лучше была Алиса, капризно повернувшая назад к Южной Флориде. Тогда ущерб мог бы оказаться слишком велик, чтобы началось все последующее. Тогда на уме у народа в эти последние семь дней были бы совсем другие материи.
Но это был всего-навсего простой шторм, и ущерб от него оказался минимальным. Несколько оборванных силовых линий там, несколько затопленных гостиных тут. А в целом никаких особых жалоб. В Малибу, к примеру, будничный денек состоит из одного-двух наводнений плюс пара-другая пожаров.
Именно поэтому наши умы не оказались заняты тем, как бы поскорее заново отстроиться и сделать ремонт, а получили свободу и тут же сосредоточились на трех вещах, которые поглотили нас больше всего, трех главных словах для любой приличной мафиозной структуры:
Месть. Гнев. Причина.
Месть за Антонио, месть за Джека и, конечно, месть за Норин.
Гнев на Талларико, на всю организацию велоцирапторов, на то, как все это было проделано.
Причина. В смысле – причина всей этой резни. Ответ где-то там, пока еще от нас ускользает, но мы в силах его получить. Кто-то внутри бригады Дуганов дает утечку подобно яхте с взорванным по правому борту корпусом. Мы с Нелли намерены выяснить, кто несет за это ответственность, и тем самым задраить пробоину.
В лагерь Талларико я не вернулся. Я хотел, чтобы Эдди испытывал сомнения насчет моего местопребывания. Мне требовалось, чтобы он раздражался, нервничал, был более склонен допускать ошибки. Он вполне мог решить, что я мертв. Или что я смылся из города. Это не имело значения. Я просто не мог туда вернуться. Нет – только не после того, что он сделал с Норин.
Мы с Нелли и Глендой договорились не рассказывать другим членам бригады Дуганов про гибель Норин. Шпион Талларико таился где-то внутри организации, и чем меньше все знали, тем было лучше. Когда мы захотели бы распространить информацию, мы сделали бы это в согласии с собственными интересами. А пока что, насколько все знали, Норин находилась в надежном месте.
Хагстрем велел Одри паковать вещички. Раз рядом уже не было Джека и Норин, а следовательно, и применения ее научно-исследовательским талантам, Одри просто не имело смысла подвергать себя опасности.
– Желаю вам удачи с вашим исследованием, – сказал ей Нелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47