Почему? Привлекает оно, вероятно. А чем? Свободой от скудных источников государственного распределения средств и пресмыкания перед этими источниками? Свободой от тупого следования навязанным тебе постулатам? Постулатам, выработанным власть имущими, нуждающимися в слепо им подчиненной, бездумной, однородной массе...
Но ведь есть же ребята - осваивают просторы, на полюс пехом экспериментируют, корабли поднимают, следы канувших в небытие цивилизаций ищут... У них что, все иначе? А что иначе? Да и не все ли равно что? Служение высоким идеалам материальных выгод не приносит, это я усек наверняка. Это служение надо совмещать с меркантильным моментом, иначе под старость ждет тебя нищета и забвение. И коллекция наград-жестянок, что после смерти растащится в неведомые стороны.
Вечером я прибыл к Мишке. Товарищ являл тучу грозовую. Мать его хлопотала по хозяйству с невесткой, свадебное торжество еще витало в доме, но так, умирая в обыденности бытия.
- Затаскали, - сказал Михаил. - Бумаг написал - рука отваливается. И орут все, будто я виноват! В механиках пока что... А завтра - к следопыту...
- Зря мы... - сорвалось у меня.
- Знаешь, - отозвался он, - я завязываю. И с иконами, и... - Вздохнул. Сначала оно вроде увлекательно, потом засасывает, зараза, а после не знаешь, чего ради этих денег кровь себе портишь: завтра или косая придет, или с обыском... Не мое призвание, Игорек. И еще скажу тебе - обхохочешься: я же, понимаешь ли, на всяких там пионерских гимнах был воспитан. И вот отзвуки этих гимнов - для дурачков, видимо, придуманных - остались. Туманно я, да? В общем, от делишек отхожу, работу меняю. Мне тут ребята шепнули: интересуются, говорят, тобой дяди в штатском. В смысле - общаюсь ли я с иностранцами в нерабочее время? Понял, чем пахнет? Тут колхоз неподалеку, у меня среднее техническое, а там есть вакансия завгара, может, возьмут, не знаю... Но на грани фола - все, хватит.
Я промолчал. В самом деле - хватит.
- Нинке я про иконы... ну, там... сказал... - стеснительно продолжил Мишка. - Такое было! Или развод, или прекращай! Еле успокоил. И на тебя она... это. Остатки долларов сменяю, батя на "жигуль" в очереди на работе стоит, куплю тачку - и шабаш!
Насчет "сказал Нинке" я попытался разозлиться, но не смог. Сил не нашлось - усталость и безразличие.
- Ужинать садитесь, безбожники, - проскрипела за дверью Мишкина бабка, и мы прошли в комнату.
Нинка взирала на меня как на змею.
Вернулся Мишкин отец. Под этим делом. С халтуры. Сообщил, что меняли всем трудовым коллективом гаража какому-то профессору полуось. Папаня был веселый, но в скучной домашней обстановке тоже постепенно сник и озлобился. Долго смотрел в тарелку с картошкой, посыпанной зеленью петрушки и лука, выслушивая нарекания жены по хозяйству - то не сделано, это... Затем треснул прямо в тарелку кулаком, заорал, разевая пасть:
- С кем живу, а?! О чем с тобой говорить?! Ты ведь... не знаешь, что такое интегральное и дифференциальное исчисление даже!
- От профессора научился, - холодно констатировал Мишка.
Я встал. Надо было уходить.
Дома, на кухне, папан и маман садились за ужин. Играл приемник, было уютно, тепло... Неожиданно накатило рассказать папане кое-что из своих криминалов, но как бы во втором лице, что и сделал. Дескать, был друг, пай-мальчик, но вдруг прорезался в нем неслыханный авантюризм, и понесла парня нелегкая по ухабам стези неправедной... Представляешь, папа, как оно в жизни-то бывает, а?
Папаню честнейшего буквально затрясло. Возмущению не было конца, края и предела. Сурово блестели стекла очков, звучало: "Сажать! Бандит! Ты обязан сообщить!.." Мать даже успокаивать его начала и на меня зыркать: к чему, мол, такие страсти рассказываешь?
И я испугался. Как маленький, как в детстве, когда набедокуришь и ждешь, что накажут. И так хотелось быть маленьким! Но с этим кончено, все. А когда кончено - и не заметил.
ВЛАДИМИР КРОХИН
За ночь написал пять стихотворений. Подряд. Накатило. Утром перечел и восторженно осознал: получилось! Значит, могу!
Светлые чувства омрачила теща: сижу, видите ли, над своими писаниями, грызу ручку всю ночь, потом дрыхну до полудня, а ей вставать, отводить ребенка в садик - было бы из-за чего! Тесть тоже вмешался, сказал, что не уважаю их старость. Я ответил аналогично про свою молодость. Ну, скандал.
Отскандалив, поехал, а вернее, сбежал из дома в редакцию, хотя сегодня мог бы в ней и не появляться. Но остро хотелось вставить в воскресную подборку афоризмов фразу: "Хоронили тещу, порвали два баяна..."
До редакции, однако, не доехал: забарахлила машина. Катастрофический расход топлива. Пришлось завернуть в гараж в надежде застать кого-нибудь из специалистов. Застал Игоря.
- Что-то с зажиганием, - пожаловался я, опуская стекло. - Бензин жрет, как волчица.
Ни слова не говоря, однако с видимой неохотой и неприязнью даже, он показал коротким взмахом руки - открывай капот. У нас с ним в последнее время, по-моему, подпортились отношения - думается, я измучил его всякими "достань-устрой-почини" при нулевой практически отдаче со своей стороны.
Подошла и остальная публика: кто с советом, кто полюбопытствовать. Постепенно вокруг машины сгрудились человек шесть в попытке поставить диагноз.
- Течь, - изрек Игорь, осмотрев движок. - Она! - И оказался прав, хотя поначалу такая гипотеза подверглась резкой, нецензурной критике.
Треснул бензопровод. Новую трубку Игорь мне подарил, но, так как сам он куда-то торопился, а никто из праздношатающихся советчиков сменить ее не пожелал (копеечная работа), я, человек в технике несведущий, впал в стремительную меланхолию.
- Трагедия? - поинтересовался Игорь, и опять в голосе его я ощутил странную недоброжелательность.
Поведал: редакция далеко, дом близко, но там филиал ада, и куда деться не представляю.
- Могу прихватить с собой, - предложил он. - В гости к приятелю моему. Художник, реставратор, йог, очень похож на тебя - то есть как устроен телевизор или машина - ни бе ни ме, каменный век, но знает, в чем смысл жизни и вообще то, до чего наука пока не добралась. Подруга моя туда подъедет, кстати, посидим...
Это был расчудесный вариант.
Поехали на его "Волге". Когда он успел отремонтировать ее - загадка. Мне бы жизни на такое не хватило. Все же как ни кичись духовностью и интеллектом, а специалист - это... Стоп. А есть ли во мне духовность, вот вопрос! И если независимый ответ на него отрицателен, тогда я вообще банкрот. Вводящий того же рукастого Игоря в заблуждение своим общественным статусом и стихотворными публикациями. Тогда я - ничтожество... Вот так.
Дверь нам долго не открывали. Наконец послышались шаги... всхлипы... и на пороге возник плачущий, с сумасшедшими глазами парень. Мелко икая, он вытирал скрюченной, как у прокаженного, кистью руки распухший нос. И било его всего, будто испуганную лошадь.
- Про-одал! - прогнусавил он с горькой торжественностью. - Себя!
Тут я заметил, что одет он в купальный халат, и только в купальный халат. Борода у него была неестественно клочковатая, словно вначале ее решительно начали стричь, а затем раздумали да так и оставили.
- Про-одал! - мотая головой, канючил парень, готовый брякнуться нам в ноги. - Все-о!
- Что продал-то? - равнодушно осведомился Игорь и представил мне человека: - Олег.
- Вот! - Тот протянул ему мятый паспорт. В паспорте стояла устрашающая печать: "Захоронению не подлежит". - Наглядным пособием для студентов, значит, пойдешь, - сказал Игорь, разоблачаясь. - Перед вами труп закоренелого, значит. Видны явные изменения печени... Ну а чего? Сам же говорил: тело кокон, оболочка, главное - дух... Дух-то не продан пока?
Олег, зажмурив глаза, треснул себя кулаком по лбу в отчаянии.
- Спокойно, старина, - сказал Игорь, обнимая его за плечи. - Тебе же не завтра концы отдавать? Выкупим кокон. Пойди умойся; борода... чего такое? Стриг?
- А выкупить? - оживился тот. - Можно разве?
- Устроим, - пообещал Игорек. - Все можно в нашем мире, где правят дензнаки. Как в другом, загробном, - это у тебя спрашивать надо, ты в курсе вроде, а тут, в предбаннике, придумаем.
- Уже два дня... ни-ни! Хотя бы каплю! - бормотал Олег, позволяя увести себя в ванную. - Ни грамма! И знаешь, авангард - не то, не мое. Я понял... Шум воды скрыл, что он понял.
Я взвесил обстановку. Вывел для себя уныло: остаюсь... Особенное желание продолжить знакомство с художником, правда, отсутствовало. Неудачник и деградант. Видели. И, увы, не раз.
После ванны тот вернулся в джинсах, свежей рубашке, без бороды, причесанный, помолодевший и явно успокоившийся от недавних переживаний. Игорь накрывал стол, доставая из сумки снедь.
- Прошу прощения... - сказал мне художник подавленно. - Срыв. Очевидно, я показался вам не в лучшем свете...
- О чем вы? - пришлось возразить мягко. - Я сразу догадался по вашему лицу, что вы эстет и у вас большое личное горе.
- Н-да... Здесь налицо все признаки культуры! - отреагировал на такой диалог Игорь.
Затем пришла подруга моего приятеля - Ира. Нежная, добрая, красивая девочка, все в меру - умница, но не заумная, скромная, но не ханжа, - в общем, таких мы ищем, но не находим. И если для него она просто подруга, то имею дело с человеком недалеким. Я бы женился на такой столь же поспешно, сколь солдат поднимается по команде "В ружье!".
Реставратор при появлении дамы преобразился: стал обходителен, слащав даже, ручку ей поцеловал, и по всему чувствовалось - стремился произвести наиблагоприятное впечатление. Собеседником он оказался неожиданно интересным и умным, я себя прямо-таки дикарем ощущал, слушая его суждения, где ничего не было вскользь, упрощенно и категорично. Искусство он понимал, опираясь на знания и уж после на самостоятельно выстраданное, в отличие от меня уяснившего десяток несложных категорий и уповавшего в оценке художественной истины на вкус слепых ощущений. И я, и Игорь были самоуверенными ... пустышками перед ним - беззащитным, спившимся, но куда более цельным и вообще мыслящим.
Разговор, впрочем, развивался по схеме банальной: от искусства к философии, от философии к мистике, от мистики к религиям и структурам, их воплощающим. Последняя тема почему-то пробудила красноречие у Игоря, до сей поры подававшего лишь реплики.
- Вот церковь. Любая там. Буддизм, христианство, - разглагольствовал он, отправляя в рот здоровенный кусок ветчины. - Ну для чего, в принципе? Первостепенная задача - удержать людей от низости и подлости, так? Проповеди, "не убий" всякие... Но как учреждение она отталкивает! Это же разное... Учреждение - значит, начальство, "шестерки"-карьеристы, а вера - души человеческие. И как подумаешь, что этот благочестивый поп - жулик, так сразу и... отпадает все.
- Ты не прав, - возразил Олег. - Священник - всего лишь проводник... И с него свой спрос у бога. Ряса - еще не пропуск в рай. А церковь - магнит. Консолидирующий нормальное общество. И раскол в ней приводит к сектам - тем же организациям, между прочим, только куда как неприглядно-агрессивным, требовательным и принуждающим. Когда Темпучин завоевал Бухару и въехал на коне в мечеть, то, как гласит легенда, заявил, что богу можно, дескать, молиться везде и необязательно для этого строить храмы... Но уж вряд ли это чудовище исходило из того, что бог - в каждом из человеков, хотя это так...
- А мы то и дело уходим в метель и снег на поиски бога, который в нас, ляпнул я неизвестно каким образом пришедшую на ум идею с поэтическим запевом в оформлении, заметив про себя: надо бы запомнить, может, и пригодится когда... Хотя, кажется, вторично...
На меня странно покосились, и возникла пауза.
- Он поэт, - объяснил Игорь, что в переводе как бы означало: "У него, мол, бывает..."
- Олег, - сказала Ирина, чувствуя тупиковую ветвь беседы, - вы бы показали свои картины...
- Да у меня всего одна, - отмахнулся он дурашливо, - остальные - так... Школа. Поиск. - И, притушив свет, принялся зажигать свечи.
- Ну хотя бы одну, - поддержал я. Олег на время исчез. Вернулся, волоча по полу треножник мольберта. Сказал, усмешечкой маскируя волнение:
- Полотно, предупреждаю, не из запасников Эрмитажа... - И повернул холст к трепетному свету оранжевых маковок огня.
Сырая древесина стены деревенского дома, как бы косо навалившаяся на край выкошенного луга, на тягостно-пасмурный горизонт летнего ненастного дня, и - глубь ржавой дождевой бочки, в чьей воде светился брошенный туда, рассыпанный букет из васильков и ромашек.
Открылось словно таинственное окно в иное время, иной мир.
- Ну! - одобрительно подытожил Игорь. - Это - понимаю! Натюрморт! А то окурок затоптанный нарисовал в масштабе один к пятидесяти... Символ, говорит! Умник!
Меня передернуло. Но Олег был наивно-доброжелателен.
- Да, от авангардизма я отказался, - начал он, - но в силу узкого понимания мною сути его... Я пошел вне направления, интуитивно...
- Ал! - перебил Игорь, поднимаясь. - Пора закругляться. Ишь, - пихнул Олега в бок, - разобрало: нашел свободные уши!
Меня снова передернуло. И от сытого его тона, и от пошлой самоуверенности моего сотоварища, которая, кстати, была и во мне, только я постоянно старался уйти от нее, быть тоньше, добрее, а он... Хамло, чего там...
Отвезли домой Ирину и покатили в гараж.
- Слушай, - не вытерпел я, - ты с ним... нехорошо, с Олегом. Тон... Не надо так, старый. Тем паче в теории все должно быть наоборот.
- Ка-ак? - не понял он. - Чего? - спросил с презрением. Я предпочел отмолчаться, дабы не обострять... Он остановил "Волгу" напротив ворот гаража, посмотрел на меня в упор, сощурив глаза. Взгляд врага.
- Знаешь, - сказал, - и ничего ты парень, но скользкий. Перед собой во всяком случае, так понимаю. И жалеть кого-то хочешь, а сам - не, не жалеешь, и честным казаться, но тоже не выходит... А в жизни везет тебе просто: все задарма в руки плывет, потому колеблешься маятником - ни то ни се... Помрешь и в рай не возьмут, и в ад не потащат, в чистилище разве провиснешь...
- Колеблюсь? - переспросил я. Затем, припомнив, сказал: - Я - личность Сомневающаяся. - Задетый, потерянный от его отповеди, но с улыбочкой насильственной, правда.
- Да все мы сомневающиеся, - усмехнулся он, разом сникнув.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19