Заказывал тут сайт https://Wodolei.ru
Z спрашивает у Мартти, а пишет ли он свою музыку.
– Да, я пишу песни, но это лапландские песни.
– А может, споешь нам что-нибудь из своего? – бормочет Зет.
– Конечно. Я спою песню про северного оленя. Это песня про старого оленя, который бродит по тундре, готовясь к смерти.
Мартти поет. Мелодия очень простая – никаких сложных гитарных вывертов и красивостей. Строгий аккомпанемент, медленное арпеджио. Хорошая песня, стоящая. Мы киваем в знак одобрения. Лапландский лепрекон с абсолютно непроизносимым именем – во всяком случае, я не берусь его произнести, не говоря уже о том, чтобы его записать, – предлагает разогреть обрезки какого-то мяса на сковородке с застывшим жиром. Гимпо кивает. Хозяин ставит сковороду на плиту. Непрозрачный белесый жир начинает плавиться, потом – шипеть и скворчать. Высвобожденный запах бьет по ноздрям. Хозяин снимает с открытой, почти пустой полки большую тарелку в тонкой пленке жира, вываливает на нее подогретое мясо и ставит его на стол. Едим руками. Наши нёба не привыкли к такому ядреному вкусу – даже самое острое мясо не идет ни в какое сравнение с этим мясом. Оно жесткое, плохо жуется. Я понимаю, что много его не съесть – желудок не примет. Даже под водку.
Вижу, что Гимпо и Z тоже не слишком понравилось угощение. Но мы мужественно едим – как и положено хорошим гостям. Я стараюсь не пялиться на сапоги нашего лапландского лепрекона, но не пялиться невозможно: это яркий пример того «притягательного» уродства, которого ты упорно стараешься не замечать, но оно все равно постоянно притягивает глаз. Насколько я понял, они пошиты из оленьей кожи, доходят до середины голени, и у них загнутые носы – такая диснеевская обувка. Они не украшены никакой вышивкой – просто болотные сапоги фейри, но настоящие. Хочу спросить, где он такие достал, но это было бы все равно что спрашивать у горбуна, где достать такой горб. Но Гимпо все равно спрашивает. Мартти переводит, и наш хозяин срывается с места и исчезает за дверью.
Через пару минут дверь открывается. Входит старуха – прямо бабка всех северных гоблинов, – сморщенная и сгорбленная под грузом прожитых лет, в грязном, заношенном лапландском костюме. В настоящем костюме, «для жизни», а не в том ярком декоративном наряде, в каких здешние женщины отправляются за покупками в супермаркет. Но глаза на морщинистом старом лице сияют очень даже по-молодому. Она улыбается нам и здоровается. Голос – как будто каркает ворона. Старуха тянет за собой большую картонную коробку. В коробке – те самые диснеевские сапоги из оленьей кожи. Мартти переводит. Он говорит, что это его двоюродная бабка. Она говорит только по-лапландски, и всю жизнь шьет сапоги из оленьей кожи; ходить по снегу – лучше сапог не придумаешь; только надо следить, чтобы они не пересыхали; кожу для них не дубят; их нельзя заносить в дом, их снимают у двери и оставляют на улице, на крыльце.
Примеряем сапоги. Внутри на коже еще остались кусочки мяса. Бабка притаскивает вторую коробку. Наконец, подбираем себе подходящий размер. Цены вполне приемлемые. Покупаем по паре. Надеюсь, что этот коммерческий эпизод не запятнает чистоту нашей дружбы. Утешает, что эта обувь – исключительно «для своих». Мартти говорит, что бабка шьет сапоги только для местных: чтобы в них ходить. Для туристов здесь производят другие: тщательно выделанные, с вышивкой, в общем, декоративные.
Наш хозяин, лапландский лепрекон, что-то шепчет ей на ухо. Она застенчиво хихикает и отпихивает его, словно она – молодая девица, а он – не ее взрослый внук, а настойчивый ухажер в период активного полового созревания. Она смотрит на нас, и из ее горла рвется протяжный звук – нечто среднее между гортанными, проникновенными трелями соловья и напряженным, но трогательным речитативом Бьорк. Древняя мелодия медленно воспаряет ввысь, из самых глубин души – горестный, жалобный плач, такой волнующий и прекрасный, что ради такого не жалко и умереть. Умереть, зная, что в мире все-таки есть настоящая красота. Она поет безо всякого аккомпанемента, но голос сам строит мелодию. Мелодия очень простая, но каждая фраза украшена необыкновенными, запредельными модуляциями – что говорит о большом даровании, о безупречном владении техникой и о бездонных глубинах души.
Потерянный Аккорд. В любой настоящей великой музыке – в той музыке, которая пусть на чуть-чуть, но все же существенно изменила мир, наподобие той гипотетической бабочки, которая вызывала ураган одним взмахом легкого крылышка, – Аккорд непременно присутствовал. Как правило, он появлялся случайно: странное диссонирующее созвучие от сорвавшейся гитарной струны в сочетании с гармонией расстроенного пианино или дребезжанием плохо закрепленных тарелок. Этот магический музыкальный лейтмотив обладает способностью изменять жизнь людей, и, изменяя людские жизни, он изменяет и целый мир.
Песня очень короткая. Мартти переводит слова. Старая олениха готовится умереть: бродит по тундре и ищет место последнего успокоения. В этом есть что-то подлинное и большое. Нам даже немного неловко за свою всегдашнюю мелочную суету. Мартти объясняет на своем правильном, я бы даже сказал, слишком правильном английском, что его двоюродная бабка – лучшая из всех ныне живущих исполнительниц лапландских народных песен. Никто с этим не спорит. Мартти говорит, что к ней специально приезжали, чтобы записать ее песни, в рамках правительственной программы по сохранению исчезающего культурного наследия малых народностей Севера – ее поколение было последним, выросшим и воспитанным в традициях лапландской культуры, не тронутой современным миром.
Потерянный Аккорд нельзя использовать со злым умыслом. Это божественное созвучие присутствует в большинстве самых лучших, всеми любимых песен «Битлов». И в некоторых композициях «U2» – благодаря странной манере игры гитариста Эджа (The Edge), с его нетривиальным строем и характерным, я бы даже сказал, уникальным стилем исполнения. «Led Zeppelin», Принц и, как ни странно, «AC/DC» тоже случайно наталкивались на эту тайную комбинацию нот. Разумеется, Аккорд звучит во всех песнях Элвиса – высота его голоса и вибрато идеально подходят под те три ноты, из которых складывается Аккорд. Вот почему он – Король. Не случайно во многих странах третьего мира Элвиса Пресли почитают как святого. В крошечных, затерянных высоко в горах деревушках Северной Мексики местные жители строят специальные часовни, где поклоняются Санта Пресли. Многие крестьяне искренне верят, что святой Пресли исцеляет болезни, а слепые во многих деревнях носят авиаторские очки, которые так любил их кумир – они верят, что это вернет им зрение. И каким-то чудесным образом их зрение действительно улучшается, в отдельных случаях – почти на 20 процентов.
Билл наигрывает на старой гитаре – аккуратно и бережно. Гимпо сидит, затаив дыхание. Аккорд как будто витает в воздухе. Он почти осязаем: он источает сияние – искрится, как золотистая ледяная пыль. Нежные звуки ласкают меня, словно теплый больничный героин и чистые хлопковые простыни.
Бивес и Батхед закончились, пошли титры. Наш мудрый шаман вытирает глаза – он смеялся до слез. Он оборачивается к нам:
– Прошу прощения, ха-ха-ха, я обожаю эту передачу! Кстати, ребята, а что вы собираетесь делать с Аккордом? Это вообще ничего, что я спрашиваю?
Билл хмурит лоб. Когда он так хмурится, он похож на Шерлока Холмса. Он закрывает свою перьевую ручку, «Waterman» с золотым пером, – он тщательно записал всю комбинацию нот Потерянного Аккорда – и смотрит на нашего нового друга. Смотрит очень серьезно.
– Мы собираемся уничтожить «News International» и вообще все мультинациональные конгломераты. Мы уверены, что Руперт Молох – это сам Вельзевул. С помощью Аккорда мы уничтожим Мамону и спасем мир. Но это только начало. Мы сделаем так, чтобы все были счастливы. Мы освободим воды! Мы все вернемся в потерянный Рай! Мы не успокоимся, пока мир не достигнет глобального сатори!
Мы все зааплодировали Биллу и дружно провозгласили тост за нашего мудрого шотландца. Билл зарделся и скромно кивнул. Он убрал в чемоданчик блокнот и ручку и достал свои записи про Аккорд набор ювелирных инструментов и стилофон.
Остаток вечера мы провели замечательно: пили виски и смотрели избранные кассеты из обширной коллекции психотронного видео, которую собрал наш хозяин. Он рассказывал ужасно смешные истории о незадачливых лицемерах, которые пытались завладеть Аккордом, чтобы использовать его в эгоистичных целях. Дик Скаббард, лидер-гитарист «Metal Submarine», много лет изучал магические теории печально известного некроманта Алистера Кроули и практиковал гомосексуальную магию – чтобы заполучить Аккорд. Столько усилий и столько напрягов, и все, что он с этого поимел – несколько лет интенсивной психотерапии и растянутый в мясо анальный сфинктер.
Дэвид Боуи также рискнул вступить на запретную территорию: он использовал все изобилие бисексуальных выразительных средств в своих поисках этого Святого Грааля от музыки. Мик Джаггер? Над ним хохотал весь астрал. Нет, как я уже говорил, единственный музыкант, который знал тайну этого восьмого чуда света, – это был сам Король. Элвис Пресли.
Шаман Скалагрофт рассказал нам немало веселых историй о тщетных попытках проникнуть в тайну этого сверхъестественного явления. Виски и пиво текли рекой – ноги подкашивались, разум мутился.
Перед самым рассветом прокукарекал полярный петух. Психотронный видеосеанс завершился; Гимпо с Синди уединились в хозяйской спальне (Синди с шаманом жили в свободном, «открытом» браке). Единственная свеча посередине маленького круглого столика истекала пурпурным воском. Скалагрофт сделал нам с Биллом знак пододвинуться ближе. Он потер свою седую бороду, а потом, будучи сильно навеселе, открыл нам еще одну тайну. Темный секрет.
– Друзья мои, – прохрипел он прокуренным голосом, – пока вы не ушли… должен вас предупредить… – Невидимая ледяная рука сжала мне яйца. Скалагрофт продолжил, понизив голос: – Анти-Аккорд, это…
Истошный крик, возникший из пустого пространства, перебил перепуганного шамана. Что-то просвистело по комнате. Дверь с грохотом распахнулась, и какой-то злой дух явно из низших чинов с воплем взвился в ночное небо и растворился в северном сиянии. Скалагрофт быстро перекрестился, бросился к двери, захлопнул ее и закрыл на замок. Этот ошеломительный эпизод наложил печать на уста нашего друга, и больше он не сказал нам ни слова об этом ужасном и грозном явлении, Анти– Аккорде, но мысль уже крепко засела у нас в мозгу, будоража воображение и грозя еще долго преследовать нас в страшных снах. У меня было странное ощущение, что мы еще соприкоснемся с этой пугающей тайной. Я пошел спать, исполненный самых тревожных предчувствий.
Билл изучал свои записи и возился со стилофоном, что-то там подправляя в схеме. Я видел, как он переключает транзисторы и меняет местами какие-то проводочки. Гимпо доводил до ума свою дзенскую палку.
Билл достал свою колоду Таро и принялся прикреплять карты к монтажной плате стилофона. Я заметил, что из старших арканов он использует только карты темных стихий. Мне стало немного не по себе когда он прикрепил страшную Десятку Мечей к импровизированной антенне, которую соорудил из старой вешалки. Он что-то высчитывал на своем руническом калькуляторе и бормотал длинные фразы на латыни.
Я отхлебнул водки; она согрела меня изнутри. Билл по-прежнему возился со схемой. Он был весь мокрый от пота, и лицо у него было какое-то странное… жуткое было лицо. Волосы прилипли ко лбу. Глаза – абсолютно дикие. Теперь я встревожился не на шутку.
– Билл, что ты делаешь?
Он как будто меня и не слышал. Его молчание действовало мне на нервы.
– Билл! – повторил я уже громче. Он вздрогнул, как будто очнувшись от тяжкого сна, и поднял глаза. Я взглянул на его руки: все пальцы в крови. Он нахмурился, собираясь с мыслями.
– Я выворачиваю Аккорд. Переключаю полюса. Кажется… кажется, у меня получилось, – пробормотал он. Я сразу понял, о чем он говорит, но не решился задуматься о значении сказанного – этот дятел искал Анти-Аккорд.
Мы тупо молчим. Нам пора ехать. Хочется как-то поблагодарить наших радушных хозяев. Но мы не знаем как. И не знаем, а надо ли. Такое впечатление, что нам показали что-то, что существует за пределами наших, казалось бы, безграничных, но, как выяснилось, ограниченных горизонтов, управляемых собственным «Я». Эта древняя бабка, одетая в старый, видавший виды народный костюм, всю свою жизнь прожила в этой пустынной, промерзшей тундре: растила детей и внуков, шила сапоги из оленьей кожи и пела песни, в которых – вековая боль, и безмерная мудрость, и тайны Творения; а я моту разве что отнестись к ней снисходительно – написать про нее в своей книге и купить у нее пару сапог.
Мы говорим до свидания. Мартти записывает у меня в блокноте свой хельсинский адрес и телефон. Мы обещаем, что когда-нибудь мы обязательно вернемся сюда весной, чтобы уйти на север следом за стадом оленей – вместе с ним и его братом. Z рассеянно тасует карты, Мартти это замечает и говорит:
– Я где-то читал, что, когда волхвы отправились поклониться Иисусу, они взяли с собой в путешествие всего одну книгу: книгу Таро.
Примечание: существует всего одна запись звучания Анти-Аккорда: на «Белом альбоме» «The Beatles», в середине композиции «Revolution № 9».
Глава четырнадцатая
Богохульная содомская сучка, царица Чума
Наши друзья приготовили замечательный завтрак: отбивные из оленины, оленину. Все много, ешь – сколько влезет. И пива – пей, сколько влезет. На троих мы, наверное, съели целого оленя. Я выпил немало лапландского эля: согревался на будущее, чтобы потом не замерзнуть в заснеженной тундре, куда нам предстояло отправиться уже очень скоро. Шаман показал нам лей-линию, что проходила рядом с его домом. Сказал, чтобы мы ехали вдоль этой линии – ровно тринадцать сотен миль, – и она выведет нас в большой мир. Мы обняли наших друзей и отправились в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Да, я пишу песни, но это лапландские песни.
– А может, споешь нам что-нибудь из своего? – бормочет Зет.
– Конечно. Я спою песню про северного оленя. Это песня про старого оленя, который бродит по тундре, готовясь к смерти.
Мартти поет. Мелодия очень простая – никаких сложных гитарных вывертов и красивостей. Строгий аккомпанемент, медленное арпеджио. Хорошая песня, стоящая. Мы киваем в знак одобрения. Лапландский лепрекон с абсолютно непроизносимым именем – во всяком случае, я не берусь его произнести, не говоря уже о том, чтобы его записать, – предлагает разогреть обрезки какого-то мяса на сковородке с застывшим жиром. Гимпо кивает. Хозяин ставит сковороду на плиту. Непрозрачный белесый жир начинает плавиться, потом – шипеть и скворчать. Высвобожденный запах бьет по ноздрям. Хозяин снимает с открытой, почти пустой полки большую тарелку в тонкой пленке жира, вываливает на нее подогретое мясо и ставит его на стол. Едим руками. Наши нёба не привыкли к такому ядреному вкусу – даже самое острое мясо не идет ни в какое сравнение с этим мясом. Оно жесткое, плохо жуется. Я понимаю, что много его не съесть – желудок не примет. Даже под водку.
Вижу, что Гимпо и Z тоже не слишком понравилось угощение. Но мы мужественно едим – как и положено хорошим гостям. Я стараюсь не пялиться на сапоги нашего лапландского лепрекона, но не пялиться невозможно: это яркий пример того «притягательного» уродства, которого ты упорно стараешься не замечать, но оно все равно постоянно притягивает глаз. Насколько я понял, они пошиты из оленьей кожи, доходят до середины голени, и у них загнутые носы – такая диснеевская обувка. Они не украшены никакой вышивкой – просто болотные сапоги фейри, но настоящие. Хочу спросить, где он такие достал, но это было бы все равно что спрашивать у горбуна, где достать такой горб. Но Гимпо все равно спрашивает. Мартти переводит, и наш хозяин срывается с места и исчезает за дверью.
Через пару минут дверь открывается. Входит старуха – прямо бабка всех северных гоблинов, – сморщенная и сгорбленная под грузом прожитых лет, в грязном, заношенном лапландском костюме. В настоящем костюме, «для жизни», а не в том ярком декоративном наряде, в каких здешние женщины отправляются за покупками в супермаркет. Но глаза на морщинистом старом лице сияют очень даже по-молодому. Она улыбается нам и здоровается. Голос – как будто каркает ворона. Старуха тянет за собой большую картонную коробку. В коробке – те самые диснеевские сапоги из оленьей кожи. Мартти переводит. Он говорит, что это его двоюродная бабка. Она говорит только по-лапландски, и всю жизнь шьет сапоги из оленьей кожи; ходить по снегу – лучше сапог не придумаешь; только надо следить, чтобы они не пересыхали; кожу для них не дубят; их нельзя заносить в дом, их снимают у двери и оставляют на улице, на крыльце.
Примеряем сапоги. Внутри на коже еще остались кусочки мяса. Бабка притаскивает вторую коробку. Наконец, подбираем себе подходящий размер. Цены вполне приемлемые. Покупаем по паре. Надеюсь, что этот коммерческий эпизод не запятнает чистоту нашей дружбы. Утешает, что эта обувь – исключительно «для своих». Мартти говорит, что бабка шьет сапоги только для местных: чтобы в них ходить. Для туристов здесь производят другие: тщательно выделанные, с вышивкой, в общем, декоративные.
Наш хозяин, лапландский лепрекон, что-то шепчет ей на ухо. Она застенчиво хихикает и отпихивает его, словно она – молодая девица, а он – не ее взрослый внук, а настойчивый ухажер в период активного полового созревания. Она смотрит на нас, и из ее горла рвется протяжный звук – нечто среднее между гортанными, проникновенными трелями соловья и напряженным, но трогательным речитативом Бьорк. Древняя мелодия медленно воспаряет ввысь, из самых глубин души – горестный, жалобный плач, такой волнующий и прекрасный, что ради такого не жалко и умереть. Умереть, зная, что в мире все-таки есть настоящая красота. Она поет безо всякого аккомпанемента, но голос сам строит мелодию. Мелодия очень простая, но каждая фраза украшена необыкновенными, запредельными модуляциями – что говорит о большом даровании, о безупречном владении техникой и о бездонных глубинах души.
Потерянный Аккорд. В любой настоящей великой музыке – в той музыке, которая пусть на чуть-чуть, но все же существенно изменила мир, наподобие той гипотетической бабочки, которая вызывала ураган одним взмахом легкого крылышка, – Аккорд непременно присутствовал. Как правило, он появлялся случайно: странное диссонирующее созвучие от сорвавшейся гитарной струны в сочетании с гармонией расстроенного пианино или дребезжанием плохо закрепленных тарелок. Этот магический музыкальный лейтмотив обладает способностью изменять жизнь людей, и, изменяя людские жизни, он изменяет и целый мир.
Песня очень короткая. Мартти переводит слова. Старая олениха готовится умереть: бродит по тундре и ищет место последнего успокоения. В этом есть что-то подлинное и большое. Нам даже немного неловко за свою всегдашнюю мелочную суету. Мартти объясняет на своем правильном, я бы даже сказал, слишком правильном английском, что его двоюродная бабка – лучшая из всех ныне живущих исполнительниц лапландских народных песен. Никто с этим не спорит. Мартти говорит, что к ней специально приезжали, чтобы записать ее песни, в рамках правительственной программы по сохранению исчезающего культурного наследия малых народностей Севера – ее поколение было последним, выросшим и воспитанным в традициях лапландской культуры, не тронутой современным миром.
Потерянный Аккорд нельзя использовать со злым умыслом. Это божественное созвучие присутствует в большинстве самых лучших, всеми любимых песен «Битлов». И в некоторых композициях «U2» – благодаря странной манере игры гитариста Эджа (The Edge), с его нетривиальным строем и характерным, я бы даже сказал, уникальным стилем исполнения. «Led Zeppelin», Принц и, как ни странно, «AC/DC» тоже случайно наталкивались на эту тайную комбинацию нот. Разумеется, Аккорд звучит во всех песнях Элвиса – высота его голоса и вибрато идеально подходят под те три ноты, из которых складывается Аккорд. Вот почему он – Король. Не случайно во многих странах третьего мира Элвиса Пресли почитают как святого. В крошечных, затерянных высоко в горах деревушках Северной Мексики местные жители строят специальные часовни, где поклоняются Санта Пресли. Многие крестьяне искренне верят, что святой Пресли исцеляет болезни, а слепые во многих деревнях носят авиаторские очки, которые так любил их кумир – они верят, что это вернет им зрение. И каким-то чудесным образом их зрение действительно улучшается, в отдельных случаях – почти на 20 процентов.
Билл наигрывает на старой гитаре – аккуратно и бережно. Гимпо сидит, затаив дыхание. Аккорд как будто витает в воздухе. Он почти осязаем: он источает сияние – искрится, как золотистая ледяная пыль. Нежные звуки ласкают меня, словно теплый больничный героин и чистые хлопковые простыни.
Бивес и Батхед закончились, пошли титры. Наш мудрый шаман вытирает глаза – он смеялся до слез. Он оборачивается к нам:
– Прошу прощения, ха-ха-ха, я обожаю эту передачу! Кстати, ребята, а что вы собираетесь делать с Аккордом? Это вообще ничего, что я спрашиваю?
Билл хмурит лоб. Когда он так хмурится, он похож на Шерлока Холмса. Он закрывает свою перьевую ручку, «Waterman» с золотым пером, – он тщательно записал всю комбинацию нот Потерянного Аккорда – и смотрит на нашего нового друга. Смотрит очень серьезно.
– Мы собираемся уничтожить «News International» и вообще все мультинациональные конгломераты. Мы уверены, что Руперт Молох – это сам Вельзевул. С помощью Аккорда мы уничтожим Мамону и спасем мир. Но это только начало. Мы сделаем так, чтобы все были счастливы. Мы освободим воды! Мы все вернемся в потерянный Рай! Мы не успокоимся, пока мир не достигнет глобального сатори!
Мы все зааплодировали Биллу и дружно провозгласили тост за нашего мудрого шотландца. Билл зарделся и скромно кивнул. Он убрал в чемоданчик блокнот и ручку и достал свои записи про Аккорд набор ювелирных инструментов и стилофон.
Остаток вечера мы провели замечательно: пили виски и смотрели избранные кассеты из обширной коллекции психотронного видео, которую собрал наш хозяин. Он рассказывал ужасно смешные истории о незадачливых лицемерах, которые пытались завладеть Аккордом, чтобы использовать его в эгоистичных целях. Дик Скаббард, лидер-гитарист «Metal Submarine», много лет изучал магические теории печально известного некроманта Алистера Кроули и практиковал гомосексуальную магию – чтобы заполучить Аккорд. Столько усилий и столько напрягов, и все, что он с этого поимел – несколько лет интенсивной психотерапии и растянутый в мясо анальный сфинктер.
Дэвид Боуи также рискнул вступить на запретную территорию: он использовал все изобилие бисексуальных выразительных средств в своих поисках этого Святого Грааля от музыки. Мик Джаггер? Над ним хохотал весь астрал. Нет, как я уже говорил, единственный музыкант, который знал тайну этого восьмого чуда света, – это был сам Король. Элвис Пресли.
Шаман Скалагрофт рассказал нам немало веселых историй о тщетных попытках проникнуть в тайну этого сверхъестественного явления. Виски и пиво текли рекой – ноги подкашивались, разум мутился.
Перед самым рассветом прокукарекал полярный петух. Психотронный видеосеанс завершился; Гимпо с Синди уединились в хозяйской спальне (Синди с шаманом жили в свободном, «открытом» браке). Единственная свеча посередине маленького круглого столика истекала пурпурным воском. Скалагрофт сделал нам с Биллом знак пододвинуться ближе. Он потер свою седую бороду, а потом, будучи сильно навеселе, открыл нам еще одну тайну. Темный секрет.
– Друзья мои, – прохрипел он прокуренным голосом, – пока вы не ушли… должен вас предупредить… – Невидимая ледяная рука сжала мне яйца. Скалагрофт продолжил, понизив голос: – Анти-Аккорд, это…
Истошный крик, возникший из пустого пространства, перебил перепуганного шамана. Что-то просвистело по комнате. Дверь с грохотом распахнулась, и какой-то злой дух явно из низших чинов с воплем взвился в ночное небо и растворился в северном сиянии. Скалагрофт быстро перекрестился, бросился к двери, захлопнул ее и закрыл на замок. Этот ошеломительный эпизод наложил печать на уста нашего друга, и больше он не сказал нам ни слова об этом ужасном и грозном явлении, Анти– Аккорде, но мысль уже крепко засела у нас в мозгу, будоража воображение и грозя еще долго преследовать нас в страшных снах. У меня было странное ощущение, что мы еще соприкоснемся с этой пугающей тайной. Я пошел спать, исполненный самых тревожных предчувствий.
Билл изучал свои записи и возился со стилофоном, что-то там подправляя в схеме. Я видел, как он переключает транзисторы и меняет местами какие-то проводочки. Гимпо доводил до ума свою дзенскую палку.
Билл достал свою колоду Таро и принялся прикреплять карты к монтажной плате стилофона. Я заметил, что из старших арканов он использует только карты темных стихий. Мне стало немного не по себе когда он прикрепил страшную Десятку Мечей к импровизированной антенне, которую соорудил из старой вешалки. Он что-то высчитывал на своем руническом калькуляторе и бормотал длинные фразы на латыни.
Я отхлебнул водки; она согрела меня изнутри. Билл по-прежнему возился со схемой. Он был весь мокрый от пота, и лицо у него было какое-то странное… жуткое было лицо. Волосы прилипли ко лбу. Глаза – абсолютно дикие. Теперь я встревожился не на шутку.
– Билл, что ты делаешь?
Он как будто меня и не слышал. Его молчание действовало мне на нервы.
– Билл! – повторил я уже громче. Он вздрогнул, как будто очнувшись от тяжкого сна, и поднял глаза. Я взглянул на его руки: все пальцы в крови. Он нахмурился, собираясь с мыслями.
– Я выворачиваю Аккорд. Переключаю полюса. Кажется… кажется, у меня получилось, – пробормотал он. Я сразу понял, о чем он говорит, но не решился задуматься о значении сказанного – этот дятел искал Анти-Аккорд.
Мы тупо молчим. Нам пора ехать. Хочется как-то поблагодарить наших радушных хозяев. Но мы не знаем как. И не знаем, а надо ли. Такое впечатление, что нам показали что-то, что существует за пределами наших, казалось бы, безграничных, но, как выяснилось, ограниченных горизонтов, управляемых собственным «Я». Эта древняя бабка, одетая в старый, видавший виды народный костюм, всю свою жизнь прожила в этой пустынной, промерзшей тундре: растила детей и внуков, шила сапоги из оленьей кожи и пела песни, в которых – вековая боль, и безмерная мудрость, и тайны Творения; а я моту разве что отнестись к ней снисходительно – написать про нее в своей книге и купить у нее пару сапог.
Мы говорим до свидания. Мартти записывает у меня в блокноте свой хельсинский адрес и телефон. Мы обещаем, что когда-нибудь мы обязательно вернемся сюда весной, чтобы уйти на север следом за стадом оленей – вместе с ним и его братом. Z рассеянно тасует карты, Мартти это замечает и говорит:
– Я где-то читал, что, когда волхвы отправились поклониться Иисусу, они взяли с собой в путешествие всего одну книгу: книгу Таро.
Примечание: существует всего одна запись звучания Анти-Аккорда: на «Белом альбоме» «The Beatles», в середине композиции «Revolution № 9».
Глава четырнадцатая
Богохульная содомская сучка, царица Чума
Наши друзья приготовили замечательный завтрак: отбивные из оленины, оленину. Все много, ешь – сколько влезет. И пива – пей, сколько влезет. На троих мы, наверное, съели целого оленя. Я выпил немало лапландского эля: согревался на будущее, чтобы потом не замерзнуть в заснеженной тундре, куда нам предстояло отправиться уже очень скоро. Шаман показал нам лей-линию, что проходила рядом с его домом. Сказал, чтобы мы ехали вдоль этой линии – ровно тринадцать сотен миль, – и она выведет нас в большой мир. Мы обняли наших друзей и отправились в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47