А дальше – сплошная черная вода. Это что ж получается: мы не доедем до цели из-за капризов природы?! Сейчас ноябрь. Северный Ледовитый океан должен промерзнуть до самого дна. Но теперь нам уже не добраться до Полюса. Мои героические видения: как мы едем на нашем «Эскорте» по полярному льду, пока не закончится весь бензин, а потом идем на снегоступах, идем до конца, пока не погибнем от холода и лишений или пока не достигнем цели, – им уже никогда не сбыться. Неужели мы где-то чего-то не досмотрели, когда изучали погоду и природно-географические условия северного Заполярья? Нет, не такие же мы идиоты. Во всем виноват парниковый эффект. Казалось бы, это конец. Все благородные планы накрылись тем самым. Но душа протестует. Душа рвется в бой. По хую все непредвиденные преграды. Мы едем дальше, замерз океан – не замерз. Мы едем дальше! Но я пока что молчу. Ничего не говорю Z и Гимпо. Теперь Z, похоже, сидит впереди, а я сзади.
Реальный мир меркнет. Нет, мир становится четче и ярче. Чувства обостряются до предела. Снаружи – черная ночь. Пейзаж какой-то нездешний, волшебный. Узкая дорога опасно вьется по самому краю залива Порсанген. Слева сверху – отвесные скалы и лед; справа снизу – отвесные скалы и черный вздымающийся океан. Дорога, понятное дело, сплошной лед. Щитов безопасности на обочинах нет и в помине. Разделительного барьера – тоже. С каждым нажатием на тормоз и поворотом руля Гимпо играет со смертью. Я молчу. Странно, но мне почему-то совсем не страшно. Ощущения совершенно бредовые: как будто все это – не по правде, как будто мы мчимся сквозь виртуальную реальность, хотя на самом деле приближаемся к вечности, и все, что от нас останется в этом мире – пара строчек в следующем номере «New Musical Express» о двух померкших поп-звездах, которых в последний раз видели там-то и там-то, и с тех пор от них нет никаких известий.
Живот скрутило, как это бывает при сильном расстройстве. Я изо всех сил старался не пернуть. Билл прикончил свой ковбойский виски и запел песенку из мультсериала про медвежонка Руперта, «Все знают, как его зовут!». Он хохотал как сумасшедший. Катался по заднему сиденью и бил себя по голове дзенской палкой. Если Гимпо и испугался, по нему это было незаметно. Он смотрел прямо перед собой, на дорогу, сжимая в зубах дымящуюся сигару. Вид у него был решительный и уверенный. Из моей стиснутой задницы все-таки вырвался слабенький теплый пук.
То, что в Лакселве было приятственным снегопадом, теперь превратилось в свирепый буран. «Дворники» натужно скрипели, не справляясь с наносами снега. Каждая снежинка, что разбивалась в лепешку о лобовое стекло, как будто кричала: «Поворачивайте, ребята! Возвращайтесь домой! Дальше дороги нет!». Фары высвечивали дорогу на шесть-семь ярдов вперед. Весь видимый мир сжался до этих несчастных шести-семи ярдов.
Небо взорвалось ослепительной вспышкой новой звезды: психоделический бздёж самой смерти; плохой сатанинский кислотный трип, пироманьячный пинк-флойдовский ливень – резкими штрихами по неоновым тучам, извержение пульсирующей космодемонической блевотины. Я действительно все это видел.
Темнота подступает, смыкается плотным кольцом: темные силы пытаются сбить нас с пути, снежинки выкрикивают истеричные предостережения. Мы молчим. Мы как будто не слышим предупреждающих воплей. Как будто не замечаем угрозы. Задние колеса скользят по льду, машину заносит влево. Реальность переключается на замедленное воспроизведение. Гимпо выкручивает руль. Мы не умираем. Пока еще – нет.
– Ебать-колотить! – благоговейно пробормотал Гимпо, высунув голову из окна. – Северное сияние!
Отблески северного сияния озарили его лицо демоническим светом. Он забыл о том, что ведет машину, и выпустил руль. Мы мчались к обрыву на скорости восемьдесят миль в час. Я схватился за руль и направил машину в скалу на другой стороне дороги. Билл истерически хохотал, высунувшись из окна, и завывал, как волк-оборотень в глубоком запое. Машина чиркнула боком о камни, выбив желтые искры. Скрежет металла по камню резанул по ушам. Небо цвета говна опрокинулось над землей – по земле проходил Сатана. Я наделал в штаны. Мы сейчас разобьемся. Сейчас мы умрем, а эти двое придурков хохочут, как будто у нас тут ночь костров в Диснейленде. Последнее, что я помню: Гимпо катапультировался сквозь лобовое стекло – как манекен на крэш-тесте, – в искрящемся вихре осколков стекла и разодранных в клочья штанов. Льды Шангрила кричали:
– Осторожнее! Осторожнее!
Машина вспыхнула. Каким-то дьявольским чудом меня вышвырнуло за пределы этой пылающей шаровой молнии из черного и оранжевого огня. Ошарашенный Гимпо сидел на земле в десяти ярдах от горящей машины, но Билла нигде не было видно. А потом я услышал его истошные крики – прямо из пламени. Я вскочил на ноги, не обращая внимания на раскаленную боль, что текла у меня по венам, наподобие стайки свирепых пираний, и героически бросился прямо в огонь. В лицо дохнуло обжигающим жаром. Билл кричал:
– Руперт, медвежонок Руперт, все знают, как его зовут!
Это был болевой шок. Презрев собственную безопасность, я нырнул в полыхающий автогеддон и спас икону Элвиса. Билл бросился следом за мной. Он был весь черный, как будто обугленный. От него валил дым. В одной руке он сжимал свой черный докторский чемоданчик, в другой – пустую бутылку из-под виски. Он смеялся, его килт был охвачен огнем. Рванул бензобак. Развороченные останки горящей машины взвились в воздух, пролетели сияющими метеорами над краем обрыва и грохнулись в черную роду в трехстах футах внизу.
– Ни хрена себе! – подытожил Гимпо, который, похоже, отделался легким испугом. Не считая отсутствия бровей и штанов, он был вполне даже целым и невредимым.
Машина остановилась. Прямо перед нами – огромная железная дверь в скале. Въезд в тоннель, закрытый на зиму. Все. Дальше дороги нет. Зеленая дверь, которая на поверку совсем не такая зеленая, или секретный проход в Потаенный Сад. Вам хочется символизма? Тут есть, из чего выбирать. Спросите хотя бы у Алибабы.
Я пригляделся: во что мы впилились, – и опять наложил в штаны. Огромная железная дверь, высотой футов сорок, не меньше, врезанная в скалу. Ее украшали массивные болты из кованого железа с головками в виде человеческих черепов, бесовских рож, летучих мышей и прочей жути из атрибутики графа Дракулы. В центре висело дверное кольцо в виде головы викинга в рогатом шлеме. По обеим сторонам двери красовались мамонтовые бивни. Земля под ногами вдруг задрожала, с той стороны двери раздался зловещий грохот: оглушительный металлический вой гигантских костей, скрипучих викторианских машин, истощенного от напряжения металла, скрежещущих цепей и несмазанных рычагов. Дверь начала медленно подниматься. Из черной дыры на нас хлынула жуткая вонь. Волна теплого воздуха, провонявшего скунсами в период массовой случки, кровью и смертью. Маргарет Тэтчер из жесткого порно раздвигает свои половые губы, из ее мертвого чрева изливается тугая струя зеленоватой слизи, из морщинистой задницы вырывается синее пламя. Меня, натурально, стошнило. Теперь была очередь Билла нагадить в штаны, что он и сделал, причем с большим чувством.
Но мы не погибли. Мы не врезались в эту дверь в конце дороги и не сорвались с обрыва – в черную пропасть внизу. Железная дверь открывается. Поднимается вверх наподобие опускающейся решетки в крепостных воротах. Мы замечаем тоненький лучик инфракрасного света, нацеленный на нас сверху. Мы по-прежнему не говорим ни слова. Дверь поднялась до конца, и перед нами открылся тоннель, прорубленный в толще скалы. Стены топорщатся острыми сколами камня – никаких бетонных панелей, чтобы сгладить зазубрины. Тоннель освещен желтыми вольфрамовыми лампами. Они тянутся в темноту, как цепочка следов, и исчезают за внутренним горизонтом где-то в полукилометре от входа.
Погода кошмарная. Выбор у нас невелик: либо замерзнуть насмерть, либо войти в пизду Тэтчер, а там будь что будет.
Гимпо первым шагнул в это влагалище ада. Дверь опустилась у нас за спиной. Металлический грохот отдался раскатистым эхом в стигийской утробе скалы. Билл пошарил в своем чемоданчике и достал фонарик. Направил луч света на стены тоннеля. Они были покрыты какой-то зловещей и странной резьбой.
– Сюда! – выпалил Гимпо.
Гимпо медленно въезжает в тоннель. Проезжает ярдов двадцать пять, глушит мотор и выходит из машины.
Пространство наполнилось глухим гулом. Так гудел генератор у Франкенштейна в старом, еще черно-белом фильме.
Железная дверь опустилась на место. Мы дружно достали свои причиндалы и помочились на каменную стену. От стены пошел пар. Z закурил сигарету.
Свет дрожал и мигал, грозя отрубиться в любую секунду – это Гимпо нашел выключатель. Слабенькое, жиденькое свечение разлилось по тоннелю, подкрасив все желтым. Я пригляделся к резьбе на стенах: какие-то странные буквы и знаки, таинственные иероглифы, потусторонние эротические картины, на которых кошмарного вида чудовища совокуплялись с людьми в самых невообразимых позах. От этих картинок меня пробрала нервная дрожь. Билл, я заметил, тоже внимательно их изучал. Он как-то вмиг протрезвел. Он стоял с умным видом, поглаживал подбородок и что-то бормотал себе под нос. Мы углубились в этот инфернальный лабиринт. Каменные коридоры ветвились, сплетались и разбегались – но все они шли под уклон. Стены тоннелей сочились слизью, какие-то непонятные насекомые-паразиты копошились у нас под ногами. Воняло кошмарно, причем чем дальше, тем хуже – едкая вонь с тяжеловатым душком дерьма, от которой першило в горле. Наконец мы вышли к источнику этого аромата прорванной канализации: восемь изувеченных трупов, предположительно женского пола, над которыми долго и смачно глумились (я говорю «предположительно», потому что тела разложились и были обглоданы крысами). Все они были выпотрошены, причем, надо заметить, весьма живописно. Должно быть, таинственный Потрошитель был по натуре художником, наделенным богатым воображением. Исполнение действительно впечатляло. Здесь все было пронизано изуверством и эротизмом. У меня даже встало при виде одного наиболее хорошо сохранившегося экземпляра. Я заметил, что Гимпо тоже не ограничился чисто академическим интересом – он запустил руку себе в штаны и дрочил как сумасшедший. Его лоб покрылся испариной, на лице появилось мечтательное выражение безудержной тяги в предельной мерзости.
Мы – дети из Гамельна в век цинизма; Элвис – наш Крысолов, гамельнский дудочник, пестрый флейтист; но кто же тогда хромой мальчик, который доковылял до горы, когда волшебная дверца уже закрылась?
Путешествие к центру Земли, Орфей, нисходящий в Подземное царство, Алиса в Стране чудес. Где ты, Данте? Покажи нам свой Ад; мы сейчас именно в том настроении.
– Ладно, поехали дальше, – говорит Гимпо.
Садимся в машину. Гимпо заводит двигатель, и мы медленно едем вперед. Внутренний горизонт придвигается ближе – дорога спускается вниз. Смотрю на счетчик пробега – мы проехали по тоннелю чуть больше пяти километров. Умом я понимаю, что железная дверь на входе защищает тоннель от снега, но на душе все равно тягостно и тревожно. Еще два километра – и мы подъезжаем к другой двери.
Мы бродили по этим вонючим тоннелям дурной любви часов семь или восемь и, наконец, вышли к другой огромной железной двери – все та же вампирская жуть, черепа, летучие мыши, бесовские рыла и т. д., и т. п. Гимпо дернул за рычаг.
А вдруг эта дверь не откроется?! И мы останемся в этом промозглом тоннеле, и не сможем отсюда выбраться, и будем медленно умирать от голода?! Железная дверь номер два медленно поднимается вверх. Гимпо выводит машину в мир, что уже заждался нас снаружи.
Дверь поднялась, открывая проход. Билл, старый алкаш, полез за очередной бутылкой.
Что-то здесь изменилось. Нет! Всё изменилось.
Глава десятая
Сыновья Рогатого бога
Вездесущий снег ворвался в тоннель ледяной картечью и сбил нас с ног. Где-то на горизонте, среди черноты, мерцали слабые огоньки. В отдалении слышался грозный гул мощных моторов, эхо призрачных мессершмитов. Гул становился все громче, огни – все ярче. Целая россыпь огней. Штук восемьдесят, не меньше. И только потом до меня дошло, что это – свет фар. И он стремительно приближался к нам.
Басовый грохот моторов пробирал до самых глубин нутра, звук разрывал голову изнутри, закупоривая внутреннее пространство от уха до уха. Восемьдесят здоровенных парней – все в снегу, на огромных снежных мотоциклах, – влетели в тоннель и окружили нас плотным ревущим кольцом. Снежные байкеры. Железная дверь опустилась. Блядь. На байкерах были лыжные костюмы из потертой проклепанной черной кожи, украшенные металлическими черепами, крестами и свастикой. С широких плащей из оленьих шкур свисали сосульки. Длинные светлые бороды, заплетенные в косы и смазанные жиром. Зеркальные лыжные очки. Рогатые викинговские шлемы. На широких кожаных поясах висели громадные бензопилы, густо покрытые скандинавскими рунами и знаками германского рунического письма. Шипастые перчатки с крагами – выше локтей. Массивные ботинки – все в пряжках и молниях. Их лица были почти не видны, но те несколько дюймов кожи между обледенелыми бородами и широченными непроницаемыми очками были густо покрыты татуировкой в стиле маори.
Их железные кони были не менее устрашающими: под стать всадникам. Вместо передних колес – широкие лыжи, вместо задних – гусеницы, как у танков. Сиденья обтянуты оленьей кожей. С рулей свисают гремящие связки человеческих и звериных черепов. Хромированные выхлопные трубы украшены странными рунами очень тонкой работы. К задней части рамы крепятся флаги. На флагах – черная свастика в виде четырех молний, расходящихся из одной точки. Я узнал этот знак: точно такая же свастика была на щитах у Дороги Страха. Под свастикой – надпись готическим шрифтом, стилизованным под германское руническое письмо: «Сыновья Рогатого бога».
Самый высокий из этих ребят – я так понял, он был у них главный – поднял руку в шипастой перчатке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47