– Мэгги, дорогая, – весело прощебетала Камилла, – позволь представить тебе нашего соседа, доктора Франклина Стерна. Он недавно вышел на пенсию и переехал сюда из Нью-Йорка.
– Для вас это, наверное, серьезная перемена образа жизни, – вежливо заметила Мэгги.
Он взял обеими ладонями ее руку и выразительно посмотрел в глаза:
– Иногда в жизни человека происходят серьезные перемены. И тогда все зависит от его умения держать удар.
– Стаканчик апельсинового сока? – предложила Камилла.
Мэгги рассеянно окинула взглядом поднос с напитками.
– Да я бы не отказалась от небольшой порции хереса…
Джеффри принес маленькую хрустальную рюмку и аккуратно поставил перед ней. Сделав первый осторожный глоток, Мэгги поймала на себе пристальные взгляды присутствующих.
– Доктор Стерн приобрел очень милый домик по ту сторону холма, – сказала Камилла.
– Я надеялась, что мы с Джереми тоже когда-нибудь здесь поселимся, – ответила Мэгги.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Наконец его нарушил доктор Стерн:
– Насколько я понимаю, вас недавно постигла тяжкая утрата?
– Да, – без тени грусти произнесла Мэгги. – Я была замужем за одним из старых друзей Джеффри.
– В таких ситуациях человек очень нуждается в поддержке друзей, – сказал доктор.
– О да, безусловно, – согласилась она, сделав второй глоток и чувствуя, что присутствующие продолжают пристально смотреть на нее.
– Что ж, пора приступить к ужину! – бодро произнесла хозяйка.
Она подала луково-картофельный суп и неизбежную запеченную баранину, время пребывания которой в духовке можно было бы и сократить. Мята в соусе была прямо с огорода, и Камилла не преминула этим похвастаться.
– Я слышал, вы много путешествуете в последнее время? – спросил доктор Стерн, мужественно вгрызаясь в кусок жилистого мяса.
«Что, интересно, он еще обо мне слышал?» – подумала Мэгги, а вслух произнесла, украдкой отпив из бокала красного вина:
– Да, это дает мне возможность развеяться.
– Зачастую путешествия временно притупляют боль, но это лишь отдаление неизбежного.
– Я уже поняла это, – согласилась она.
– Надеюсь, вам понравилось вино, – сказал Джеффри, нависая над доктором. – Мы пробовали его в Париже, на приеме в посольстве. Его изготавливают друзья посла.
– Боюсь, я не большой эксперт по части вин, – вежливо заметил доктор Франклин Стерн. – Как правило, пью очень мало.
– Я захватил несколько бутылок в маленьком магазинчике в Крансе, – не обращая внимания на слова собеседника, продолжал хозяин. – Оно недешевое, но нам с Камиллой нравится. Правда, Камилла?
Мэгги давно уже замечала, что супруги, долго живущие в браке, постоянно ищут друг у друга подтверждения своих слов. И теперь подумала: интересно, они с Джереми тоже так делали?
– Не находишь, что его следовало бы перелить в графин, чтобы избавиться от осадка? – спросила Камилла.
Мэгги вспомнила, как ее покойный муж подсмеивался над Джеффри у того за спиной. По словам Джереми, его друг ничего не понимал в винах, но строил из себя ценителя, словно это свидетельствовало о его принадлежности к кругу избранных.
– О нет, – отвечал наш знаток, – это довольно молодое вино.
К легкому удивлению Мэгги, с некоторых пор вина Люка будто преследовали ее.
– Я знаю изготовителя этого вина, – сказала она. – Его зовут Люк де Боскьер. – Все опять уставились на нее. – Мы познакомились с ним в Париже.
У Джеффри, стоявшего во главе стола с бутылкой в руках, был обескураженный вид. Мэгги ощутила себя инженю, укравшей лучшую реплику знаменитого красавца актера, любимца публики.
– Да, конечно же, он друг семьи Фэрчайлд, – пояснила Камилла.
– Ну… на самом деле мы познакомились в ресторане.
– В ресторане?!
– Да, мы пили его вино, а он сидел за соседним столиком и поинтересовался, понравилось ли оно нам.
Слово «мы» явно озадачило Камиллу.
– Вероятно, это было довольно бесцеремонно с его стороны, – заметила она.
– О, вы просто не знаете Люка, – внезапно оживилась Мэгги. – Он принадлежит к тому типу людей, которых условности не волнуют. Он как… – она запнулась в поисках подходящей метафоры, – как природная стихия! – И удивленно подумала, с чего это вдруг она с такой уверенностью рассуждает о человеке, которого едва знает. Что-то она слишком рисуется.
– Понятно, – равнодушно ответила Камилла. – Что ж, пора подавать пудинг.
Мэгги отхлебнула еще вина и повернулась к доктору Стерну:
– Вы работали врачом в Нью-Йорке?
– О нет, – отвечал он. – У меня есть медицинское образование, но на Манхэттене у меня была практика психоаналитика.
– Надеюсь, после жизни в мировом деловом центре вам здесь не слишком скучно? – Мэгги начала раздражаться.
– О нет, уверяю вас – для человека моей профессии и здесь полно интересного. – Доктор Стерн посмотрел на нее так, будто гипнотизировал.
Она запаниковала.
– Я, конечно, мало что в этом смыслю… Но все-таки, по моему мнению, в этой части света люди знают и другие способы решения своих проблем.
– Ну надо же, – неторопливо произнес доктор. – И какие же? Назовите.
– Например, вкусная еда, – Мэгги покосилась на яблочный пирог, – хорошее вино, – она с бунтарским видом осушила свой бокал, – и любовь…
Камилла с Джеффри быстро переглянулись.
– Все это лишь болеутоляющие средства, приносящие временное облегчение, моя дорогая леди.
– Тем не менее, раз уж вы все равно здесь, я бы порекомендовала вам их попробовать, – вызывающе заявила она.
– Пойдемте пить кофе в гостиную, – поднявшись, предложила Камилла.
* * *
Провожая Мэгги в спальню, Камилла готовилась утешать и выражать соболезнования.
– В этот раз я приготовила тебе другую комнату, – с улыбкой сообщила она гостье, явно желая поставить себе в заслугу свой безупречный такт. – Тебе хоть немного лучше? – добавила она, похлопав ладонью по покрывалу из прованского хлопка.
Мэгги изо всех сил старалась вернуться к роли безутешной вдовы, но чувствовала, что ее игра неубедительна.
– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, всю горечь утраты мне придется ощутить по возвращении в Лондон. Возможно, поэтому я и продолжаю путешествовать по Европе…
– Да, вероятно, все дело в этом, – неохотно согласилась Камилла.
– Ты очень добра, но не нужно так беспокоиться обо мне. – Мэгги тщетно пыталась скрыть раздражение. – Со мной все будет в порядке. Правда.
Камилла поджала губы.
– Знаешь, мы были очень привязаны к Джереми. Они с Джеффри давно дружили.
– Да, конечно, я знаю. Все это так печально. – Мэгги действительно было очень грустно. Хоть одна фраза, слетевшая с ее губ, оказалась искренней.
Той ночью ей приснилось, будто она опять сидит в ресторане «У друга Луи» с Золтаном и уплетает розовый ломоть гусиной печенки. Открылась дверь, вошли Камилла с Джеффри и уселись за другой столик. Потом появился доктор Франклин Стерн в образе повара: на нем был длинный белый передник, а в руках – поднос с пышными оладьями.
– Я бы не отказалась от «Мармайта», – произнесла Камилла, осуждающе посматривая на Мэгги с Золтаном.
Доктор Стерн вернулся с большой банкой «Мармайта». А потом с кухни донеслось «Боже, храни королеву…» – и все, кроме венгра, поднялись с мест. Пытаясь заставить Золтана встать, Мэгги проснулась и увидела склонившуюся над ней Камиллу с подносом. Она принесла утренний чай.
Позже, отъезжая с Золтаном на автомобиле, Мэгги обернулась помахать на прощание хозяевам, с чопорным видом стоявшим у дома, опутанного вьющимися растениями, и ощутила невыразимое облегчение. Новая Мэгги, каким-то непостижимым образом умудрившаяся всего за несколько недель после кончины Джереми стать изгоем в обществе дипломатов, видела вчерашние события в комическом свете. «И как это я раньше не замечала, какие они все ханжи и зануды?» – подумала она.
Покосившись на Золтана, Мэгги в первый раз увидела в нем мужчину. Подобные мысли очень редко приходили ей в голову во время замужества – настолько она вжилась в роль супруги. Когда же, несмотря на неприступную колючую изгородь, которой себя окружила, Мэгги все же испытывала смутную симпатию к другому мужчине, это влечение отвергалось как неподобающее и безжалостно выбрасывалось из головы. Один только Жильберто сумел нарушить незыблемый ход вещей и приоткрыть крышку банки с вареньем из крыжовника. Теперь Мэгги подумала, что Золтан был бы вполне интересным мужчиной, если бы сбрил свои нелепые усы.
На его лице проступала сероватая бледность, присущая, по мнению Мэгги, всем жителям Восточной Европы. Впрочем, мать внушала ей, что здоровый загар вульгарен. Джереми был белокожим, и мама любила хвалиться перед подругами утонченной конституцией своего зятя. А в жилистой, худощавой фигуре Золтана чувствовалась жестковатая мужественность, отнюдь не казавшаяся Мэгги отталкивающей. С другой стороны, как глупо было со стороны Камиллы и Джеффри предполагать, будто у них роман! Джереми пришел бы в ужас при одной мысли об этом; подобное было бы самым худшим из возможных вариантов предательства. Просто Мэгги была благодарна Золтану зато, что он стоял между ней и пропастью, разверзшейся у ее ног после смерти мужа. Рядом с венгром Мэгги чувствовала себя увереннее. Между тем их грядущие приключения в Риме были, как внушал ей ужасный доктор Стерн, обезболивающим средством, призванным отдалить неизбежный возврат К ее прежнему «я» и встречу с весьма неопределенным будущим.
– В Рим? – В интонациях Ширли уже не чувствовалось былой почтительности.
– М-м… да, я решила повидать старых друзей, – сказала Мэгги. – Просто даю вам знать. Если придет письмо или еще что-нибудь в этом роде, пересылайте в отель «Д'Англетер».
– Это, кажется, довольно дорогой отель? – с неприкрытым осуждением спросила Ширли.
– Ну… мне дали скидку, так как сейчас не сезон, а Золтан остановится у друзей.
– Значит, Золтан все еще с вами?
– Да, он ведет мою машину. Я же вам говорила… – Мэгги попала в затруднительное положение.
– Что ж… Пожалуйста, попросите его связаться со мной. К нам поступил запрос по поводу статуса его пребывания в Италии.
У Мэгги действительно осталась в Риме подруга. Джиневра, в свое время помогавшая управлять приютом для бездомных, которым руководила Мэгги, была замужем за итальянским госслужащим. В отличие от многих других знакомых Мэгги, ее телефонный номер остался прежним. Подруги встретились в «Бэбингтонз» за чашкой чая, и Джиневра посвятила Мэгги во все светские сплетни, появившиеся с момента ее отъезда из Рима. Состав британской колонии в Риме постоянно менялся, многие давние знакомые ее покинули. За это время случилась одна смерть и пара разводов. Новый посол, по-видимому, не пользовался популярностью. Он много времени проводил в разъездах и не так часто, как всем хотелось бы, появлялся на ежегодных мероприятиях, представлявших собой определенные вехи в жизни экспатриантов. Но в самом главном Джиневра обнадежила Мэгги.
– Арабелла Стюарт-Уотсон? Да, она все еще здесь. И процветает. Теперь в ее школе учатся дочери шейха, и она постоянно всем об этом напоминает.
* * *
Мэгги любила Рим. Когда она впервые попала сюда, ее привело в растерянность шумное уличное движение, переполненные мусорные урны; худющие кошки, скитающиеся по площадям. Однако со временем она научилась любить все это. В один из первых вечеров в Риме она сидела за столиком на открытой площадке ресторанчика на площади Цветов и любовалась нежно-персиковым закатом в отблесках старомодных уличных фонарей – маленьких островков света на фоне охристо-желтой штукатурки. Древние стены с потрескавшимися карнизами и вымощенные плитами улицы казались спокойными, подобно жителям города, – все здесь будто безмятежно созерцало, как проходят мимо годы и столетия. Атмосфера Италии представлялась Мэгги какой-то нереальной, невероятной, все напоминало огромную сценическую декорацию. Казалось, вот-вот распахнутся тускло-зеленые ставни, из окна покажется женщина и запоет, пристроив на подоконнике свою пышную грудь.
К столику подошел маленький мальчик с розами и предложил одну Мэгги. Джереми купил – это было совсем на него не похоже. «Они воруют цветы на кладбищах», – пояснил он. Муж сидел напротив нее – такой красивый – и крутил изящными пальцами хлебные палочки. Легкий душистый ветерок трепал угол скатерти. Они потягивали белое вино из бокалов, покрытых блестящими капельками конденсата. Мэгги наклонилась вперед, взяла Джереми за руку и сказала: «Спасибо, что привел меня сюда».
Рим был самым любимым местом из всех, где ей довелось побывать с мужем. Мэгги хотелось погрузиться в объятия этого города, исполненные безусловной доброты и тепла. Она обожала итальянцев – и лавочников, и прохожих, одобрительно смотревших на ее ноги. «Красотка!» – кричали ей вслед. Такого не случалось ни в Ледбери, ни в Будапеште, ни даже в Париже. Итальянцы всегда умели заставить женщину почувствовать себя прекрасной. Даже министры и их заместители, являясь в посольство, были галантны. На приемах они нежно пожимали, а то и целовали руку Мэгги. Она понимала, что все это чепуха, часть этикета, но все же начинала ощущать себя более привлекательной. Для итальянцев она была не просто женой дипломата, но еще и красивой женщиной.
Итальянские политики казались ей похожими на стаю голубей, которые с важным видом ходили вокруг ее мужа и слегка поклевывали его, а он спокойно стоял, будучи на голову выше всех, и склонялся поприветствовать их с немного высокомерной улыбкой. Толпившиеся на благотворительных чаепитиях женщины в элегантных костюмах-двойках, бряцающие драгоценностями, воскрешали в ее памяти детский стишок: «В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца, на туфлях – серебряные колокольцы». На шее у каждой было несколько золотых цепочек, как на изображениях Мадонны в церквях Рима. А Мэгги была приучена к тому, что на приемы можно надевать лишь одно украшение. Итальянки, непринужденно откидываясь на узорчатых диванах под сенью люстр, оживленно болтали, со звоном браслетов взмахивая руками, смеялись и называли ее «Maggie, cara».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28