– Тогда острее чувствуешь оргазмы.
– Так и умереть недолго. Именно это произошло с одним мужиком из британского парламента.
– Можно сломать шею, пытаясь съесть собственную киску, – завопила Сара, – но это никогда меня не останавливало! – На нее стали оглядываться сидящие за столиками люди. – Я – независимая женщина! – кричала она. – Хозяйка своей судьбы! Услышьте мой вопль!
Почему-то от интонации последней фразы у меня перехватило дыхание. Я смотрела, как Сара выходит за дверь. И говорила себе, что нет причин для волнения, потому что, в конце концов, мою подругу спасет инстинкт самосохранения, как это было до сих пор. Но я спрашивала себя: сколько раз девушка может подвергаться испытаниям, не причинив себе вреда? И я имела в виду не только Сару.
Мне было бы проще выйти из депрессии, если бы не приближался Новый год. Я с трудом переносила канун этого злосчастного праздника с тех пор, как впервые увидела в девятом классе «Когда Гарри встретил Салли…». Глядя на то, как Билли Кристал бегает по городу в поисках Мег Райан, чтобы поцеловать ее под омелой, я уносилась в своих праздничных романтических мечтах в самое поднебесье. С тех пор каждый декабрь я молила Бога о том, чтобы встреча с молодым Билли, который будет носиться по улицам в поисках моих губ, произошла не позже тридцать первого числа. Но почему-то под Новый год я всегда оказываюсь одна: сижу перед телевизором в карнавальной шляпе, смотрю бейсбольный матч и хлюпаю носом. Я знала, что с Джейком придется порвать, но мне так хотелось романтичных праздников: мы с ним заранее договорились пойти в ресторан поужинать, взять напрокат кассету с фильмом «Когда Гарри встретил Салли…» и пораньше лечь спать.
Но хотя я бываю поверхностной, я не слишком люблю откладывать намеченное. Потому, придя домой, я позвонила Джейку и предложила ему встретиться в баре, где мы впервые натолкнулись друг на друга.
Мы немного поболтали, а потом я выпалила:
– Я тут много размышляла в последнее время.
– О чем? – спросил Джейк.
– Просто… я не совсем уверена в некоторых вещах. Думаю, неплохо было бы нам немного отдохнуть друг от друга.
– К чему ты клонишь? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.
Парню нелегко все это давалось.
– К тому, что, может быть, нам не следует так часто встречаться.
– Ты собираешься со мной порвать?
– Не знаю.
– Вопрос ведь простой.
– Думаю, да, – сказала я со вздохом. – Но дело не в тебе. Дело во мне.
Джейк едко рассмеялся.
– Я не лгу! – закричала я. – Это правда! Ты заслуживаешь женщины, которая бы тебя любила. А я и сама не знаю, та ли я женщина. Но я не хочу, чтобы ты меня возненавидел! – Я заплакала, что само по себе уже смехотворно, поскольку я его бросала, а не наоборот. Ведь когда плачет инициатор разрыва, это всегда выглядит лицемерно. – Прости, – сказала я, положила на стойку бара деньги за пиво, поцеловала Джейка в щеку и ушла.
7
На обратном пути я купила пачку «Кэмэла» с фильтром. Придя домой, я поставила песню «Это не я, детка» и курила перед открытым окном. Я пыталась добиться того, чтобы мужская твердость Боба Дилана и его изоляционистские наклонности проникли в меня через осмос, пока я слушаю слова песни:
Отойди от моего окна,
Трогай на своей скорости,
Я не тот, кого ты хочешь, детка,
Я не тот, кто тебе нужен.
Однако в середине второго куплета я слишком сильно вдохнула дым, закашлялась и погасила сигарету.
Я выключила музыку, закрыла окно и уставилась на телефон. Рано или поздно придется рассказать родителям про Джейка, и я не видела причин это откладывать. Лучше уж огорчить их сейчас, чем оставить им надежду на наши серьезные отношения.
Сняла трубку мама.
– Что нового? – спросила она.
– Я рассталась с Джейком.
– Почему? – послышался голос отца.
Они всегда так делают – оба снимают трубку, а я думаю, что говорю с одним из них.
– Потому что ничего путного из этого не вышло. Сначала мы прекрасно ладили, но потом стали без конца ссориться, и я поняла, что без него мне будет лучше, чем с ним. К тому же Джейк страдает маниакально-депрессивным психозом.
Я ждала, что отец набросится на меня с упреками, но первой заговорила мама:
– Похоже, ты тщательно обдумала свое решение.
– Что?
– Она права, – сказал пала. – Не имеет большого смысла оставаться с человеком, который не может сделать тебя счастливым.
– Ты хочешь сказать, что не расстроена?
– Нет.
– До чего же ты независимая личность, – сказала мама. – Ни за что не останешься с человеком, если он тебя не устраивает. Многие девушки остались бы, но только не ты.
Я чуть не сказала маме, что в девяти случаях из десяти, когда ситуация развивалась не так, как мне нравилось, это лишь подстегивало меня остаться, но не хотелось ее огорчать, поэтому я произнесла лишь:
– Спасибо.
На следующий день за ленчем Сара спросила меня, не хочу ли я пойти петь с ней на улицах. Дело в том, что у них с Джоном предыдущей ночью вышла ужасная ссора, и она решила, что исполнение музыки на публике поможет ей прийти в себя. Мои музыкальные способности можно назвать в лучшем случае средними, но я подумала, что надо поддержать подругу, так что после работы заехала домой, взяла кларнет и поехала к ней, на остановку у Четвертой Западной улицы.
Двигаясь от платформы к южному коридору, я услыхала неспешные, скорбные звуки аккордеона.
До сих пор Сара ни разу не играла при мне, и я подозревала, что она играет не слишком хорошо. Ее музыка звучала несколько нестройно и тоскливо, но пела она чистым высоким голосом – это была баллада о любимом, которого теряешь. Дойдя до входа в коридор, я увидела подругу: она сидела на табурете с аккордеоном на коленях, а открытый футляр с мелочью лежал перед ней. Два подростка, деловая женщина, какой-то бродяга и рабочий-путеец смотрели на нее с разными выражениями лиц – от восторга до отвращения. Сара кончила петь, и женщина зааплодировала, но больше никто ее не поддержал.
– Как дела? – спросила я, становясь с подругой рядом и открывая футляр с кларнетом.
– Неплохо, – сказала она. – Успела собрать около двух долларов.
– А сколько времени ты здесь сидишь?
– Час.
Я смочила мундштук инструмента и прикрепила его к кларнету. Сара дала сигнал начать песню Клезмера «Свадебный танец». Мелодия оказалась невероятно быстрой и сложной. Я училась играть на кларнете только до шестого класса и не изучала музыкальную теорию, но в тот момент изо всех сил старалась не отстать от подруги, так что целых три из каждых четырех нот звучали согласно с ее мелодией.
В середине песни мимо нас бодро прошел очень деловой яппи и бросил в сторону футляра монету в двадцать пять центов, но та упала на пол, примерно в футе от бродяги. Глаза мужика загорелись, когда он ее увидел. И вот он стал медленно вытягивать носок ноги, как балетный танцор, пока не наступил большим пальцем на монету, а затем потащил ее к себе со скоростью примерно дюйм в минуту. Хотя бродяга делал вид, что поглощен музыкой, движения его были настолько нарочитыми, что он, казалось, хочет привлечь внимание к своей проделке. Подтянув ступню к себе, он так же демонстративно наклонился, поднял монету и положил себе в карман. Потом постоял около нас еще несколько минут, после чего медленно, вразвалочку пошел по платформе.
Мы с Сарой посмеялись и продолжали играть. Мы играли два часа, исполнив еще некоторые из ее песен и вдобавок «Изумительное благоволение», «Хатикву» и песню Тома Уэйтса «Пьяный рояль». Мы решили закончить наше выступление старым религиозным гимном «Поезд повезет меня домой», которому научил ее Эван. Я аккомпанировала и подтягивала с Сарой припев, который состоял из повторяющейся восемь раз подряд фразы: «Я еду домой». И хотя я знала, что это об Иисусе, у меня не было ощущения, что я богохульствую. Мелодия оказалась простой и нежной, и чем больше я пела, тем больше она меня успокаивала. Наши голоса заполняли туннель, и Сара была такой красивой, когда играла. Впервые за долгое время я не чувствовала себя одинокой.
Окончив песню, мы сосчитали нашу выручку. Тридцать четыре доллара за три часа – по семнадцать долларов каждой. Это превышало минимальную зарплату. Мы разбогатели! Уложив инструменты в футляры, мы вышли на улицу. На противоположной стороне мы заметили продуктовый магазин и, хотя на улице было чуть больше нуля, решили купить на заработанные деньги мороженое. Мы ели его у окна, наблюдая за проходящими мимо покупателями, а потом пошел снег.
На следующий вечер, во вторник, в «Сити Уик» должна была состояться рождественская вечеринка. Собирались прийти все обозреватели, и я не знала, стоит ли мне одеться так, как меня изображали на газетных иллюстрациях. Открыв шкаф, я стала быстро перебирать свои наряды. Сначала примерила синтетическую блузку в сине-белую полоску с воротником-бабочкой и коричневую мини-юбку в рубчик, но это выглядело чересчур вызывающе. Потом примерила белое цветастое платье от Ника Фенснера с красными сапогами, но решила, что в нем слишком толстая. Я даже на секунду подумала о прикиде медсестры, но отказалась от него, как от довольно откровенного. И тут я приметила нечто лавандового цвета в дальнем правом углу. Это было платье из тонкого бархата, купленное мною в бутике в Провиденсе. Я накинула его на себя. Оно оказалось мне немного велико (покупая его, я весила около 130 фунтов), но не настолько, чтобы не были заметны мои достоинства.
Вечеринка в редакции «Уик» намечалась с семи до одиннадцати. Я нарочно пришла к восьми, чтобы показаться крутой, но там присутствовало всего около десяти человек, поэтому я пошла в туалет и села на край унитаза, чтобы хоть как-то убить время. Выйдя из кабинки, я увидела Коринну, подкрашивающую губы перед зеркалом.
– Привет, моя крошка, – сказала она, целуя меня в щеку. – Как дела?
Я взглянула на пол под кабинками, чтобы убедиться в том, что мы одни.
– Я бросаю тебя через неделю.
– Слава Богу. Так или иначе, я сама собиралась вскоре порвать с тобой. Ты становишься чересчур требовательной.
– Благодарю.
– Не стоит благодарности.
– Не сделаешь мне одолжение? Давай будем вместе сегодня вечером, словно мы все еще встречаемся. Ради Дженсена и Тернера. Будь моей подставной любовницей.
– А настоящая тебе уже надоела? – спросила она с ухмылкой.
– Точно.
Коринна взяла меня за руку, и мы отважно ринулись в помещение редакции. Она подвела меня к бледному стройному мужчине лет тридцати с небольшим в фетровой шляпе.
– Ариэль, это Дейв Надик, – сказала она.
Самоубийца! Я ожидала увидеть грубого, потрепанного жизнью мужика, но передо мной стоял человек, кажущийся ранимым и уязвимым. У него были упругая гладкая бледная кожа и широко расставленные глаза. Я пожала Надику руку, и он, наклонившись вперед, зажал мою руку в обеих ладонях и произнес:
– Рад встрече. – Просто удивительно, до чего обходительный мужчина!
Коринна потянула меня за руку и повела через комнату к бару, где очкастый мужчина в пиджаке и галстуке болтал с низеньким мужиком с осветленными волосами.
– Лен Хайман и Стю Пфефер, – представила их Коринна.
Провинциальный папаша и панк-рокер. Я пожала обоим руки и назвала себя.
– Ты совсем не похожа на свою карикатуру, – заметил Хайман.
– Вы тоже, – сказала я.
Иллюстратор изобразил Хаймана как противного зануду, но в жизни он оказался симпатичным.
И был гораздо моложе, чем я ожидала, с копной густых волос и кроткими глазами.
Стю Пфефер указал на стоящую рядом с собой высокую элегантную женщину.
– Познакомься, Ариэль, это моя жена Линда.
– Вы… женаты?
– Я стараюсь этого не афишировать, – тихо произнес журналист. – Это вредит моему имиджу. – Я понимающе кивнула.
К нам подошла девушка моего возраста со стрижкой под Бетти Пейдж и большими торчащими сиськами. Она обняла Коринну.
– Это Дана Спэк, – сказала Коринна.
– Приятно наконец-то познакомиться с тобой лично, – сказала Дана.
Это та, что проверяет факты. Та, что быстро кончает. Я бы не стала возражать, если бы эта милашка показала мне несколько трюков для достижения оргазма. Но не успела я и рта раскрыть, как Дана уже помахала кому-то в другом конце комнаты и потащила с собой Коринну.
Я намеревалась направиться прямо к столу с угощениями, но на полпути меня перехватил Дженсен, чтобы представить какой-то худощавой брюнетке.
– Ариэль, – сказал он. – Я бы хотел познакомить тебя с твоим иллюстратором, Тессой Толнер.
Невероятно! Она была настоящей живой копией моей карикатуры – коротко остриженные волосы, родинка над верхней губой, стройное тело, маленькие торчащие груди. Я вдруг поняла, кого эта цыпочка всегда рисовала: себя саму.
– Надеюсь, тебе нравятся мои рисунки? – сказала Тесса.
Разве я могла ей сказать, что они едва не свели моих родителей раньше времени в могилу?
– Разумеется, – сказала я. – Ты делаешь потрясающие рисунки!
И заспешила в сторону еды.
В тот момент, когда я поглощала самосу, ко мне бочком подошел высокий мужик лет тридцати с каштановыми волосами.
– И как оно? – спросил он.
– Недурно, – сказала я.
Незнакомец потянулся за самосой.
– Как вас зовут?
– Ариэль Стейнер. – Мне показалось, что он немного покраснел. – А вас?
– Фред Садовски.
Это имя я явно где-то слышала, но, хоть убей, не могла вспомнить, где именно.
– Очень знакомая фамилия, – сказала я. – Вы раньше писали что-нибудь для газеты?
– В известном смысле, – промямлил он.
– Что вы имеете в виду?
– Я послал в «Почту» несколько писем.
Теперь я знала, кто этот мужик – тот самый придурок, который написал, что я жертва плохого воспитания!
– Как же, помню! В одном из них вы написали про меня такое! – завопила я. – Это страшно унизило моего отца!
– Подразумевалось, что письмо написано с юмором.
– Вы серьезно? Да ваше письмо просто ужасное! Не понимаю, зачем вас пригласили на вечеринку. Что, неужели приглашение получил каждый психопат, написавший нам однажды пасквиль?
– Нет. Меня пригласили, потому что в следующем номере меня напечатают.
– Что?
– За прошедшие несколько месяцев я прислал около двадцати писем, и на прошлой неделе мне позвонил Тернер и предложил написать для них рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41