– Милиция! Задержание опасного преступника! Гони скорее, тормознешь на той стороне под райотделом.
Это тоже была придумка Старика – затащить неизвестного не в главную Управу, а в райотдел, чтобы те, кто его послал, поломали голову над философской категорией случайности и закономерности. Кстати, пистолет ищейки и его документы перекочевали в карман Старика еще в тот момент, когда парню надевали наручники.
В райотделе наша добыча, ко всеобщему удивлению, начала приходить в себя. Поэтому я перестал прикидываться озабоченным и возвернул топтуна в первоначальное состояние ударом рукоятки своего «стечкина» по его затылку.
– Копыта не отбросит? – озабоченно поинтересовался дежурный по райотделу.
– Да где там, – отозвался один из наших. – Накачанная, стервь, мускулы на руках, как у Жаботинского. Если бы не товарищ подполковник.
Дальнейшее развитие мысли оперативника оборвал сам Старик.
– Ребята, боюсь, мы фраернулись. Кажется, мы лампасника взяли. Это армейский литер. Все чисто – и ксива не липовая, и волына его. Вообще-то было известно, что наш Старик переходит на «феню» исключительно в шоковом состоянии. Этот чрезвычайно редкий момент мы как раз и наблюдали. Впрочем, старый партизан достаточно быстро опомнился, позвонил Генералу, кратко и четко все доложил, внимательно выслушал, сказал: «Будет сделано!» и положил трубку. Потом приказал дежурному по райотделу:
– Звони в войсковую комендатуру, пусть забирают своего орла.
– А что я им скажу?
– Как всегда в таких случаях: во время оперативных мероприятий вызвал подозрение своим поведением, на просьбу предъявить документы начал ругаться. Пытался выхватить оружие, одним словом – ты звони, а мы пошли объяснения писать. Потом расскажешь, что и к чему.
Потом дежурный действительно рассказал все с подробностями. Войсковики приехали достаточно быстро, без комментариев написали расписку в получении старшего лейтенанта, его оружия и документов и отбыли вместе с ним. Единственное, что удивило дежурного, так это то, что вместо милицейских наручников, которые еще мы сняли со старлея и забрали с собой, ребята из комендатуры одели на офицера свои.
В ту ночь, как ни странно, мне наконец-то спалось хорошо. События последних дней настолько измотали меня, что никаких снов я не видел.
Всю нашу славную четверку вызвали к Генералу около полудня. Ясное дело, что объяснения мы с собой захватили, потому что написали их еще накануне, четко согласовав со Стариком каждое слово. Мы были готовы к наихудшему, но наш Генерал почему-то не изображал сурового, но справедливого. Наоборот, его лицо сияло, как у молоденького курсанта, когда он впервые цепляет офицерские погоны.
В креслах возле его стола сидели два подполковника в мундирах сухопутных войск. У старшего из-за стеклышек тонких интеллигентных очков с позолоченной оправой проглядывались умные глаза. Второй офицер, помоложе, коренастый, подстриженный под ежик, исходя из эмблем, представлял военную медицину.
– Заходите, товарищи, заходите. Это наши гости, как вы уже догадались. Прокуратура округа и окружной госпиталь.
Гости встали. Медик остался стоять возле кресла, а юрист чуть ли не бегом бросился к нам, протягивая на ходу десницу:
– Чрезвычайно рад! Чрезвычайно… Такая помощь, такая помощь! Спасибо!
Последнее слово он произнес четырежды – каждому из нас персонально, вместе с рукопожатием. Мы что-то проблеяли в ответ, потому что, честно говоря, ожидали совсем иного приема.
Когда все наконец-то сели, на ногах остался только прокурор.
Торжественно, как в зале суда он произнес:
– От имени командования округа и военной прокуратуры передаю вам благодарность за своевременное обезвреживание особо опасного вооруженного дезертира – офицера одной из… наших частей. Окружная юстиция в лице председателя войсковой судовой коллегии уже поблагодарила вашего непосредственного начальника по телефону. Насколько мне известно, наш командующий звонил вашему министру. Скажу больше – Москва тоже в курсе. Все очень довольны. Открою маленький секрет: одним «спасибо» мы не отбудемся. Наш командующий согласовывает с вашим ведомством определенные конкретные отличия всем участникам операции.
Возможно, это был результат моего глубокого пересыпа, а возможно – особенности освещения в кабинете. Но мне показалось, что в этот миг над головой нашего Генерала замерцал чуть заметный нимб.
Прокурор, наконец, сел и нормальным тоном изложил всю ситуацию. Тот старший лейтенант, который попал под «дуплет» Старика, – формально дезертир, значит, преступник. Но военная медицина – в этом месте госпитальный подполковник выразительно покивал головой – считает, что в данном случае мы имеем дело не с криминалом, а с серьезной болезнью психики. Молодой офицер очень хотел поступить в тот московский вуз, где готовят военных дипломатов. Даже по собственному желанию после училища пошел служить в дисциплинарный батальон, потому что там предусмотрены очень большие льготы для персонала. И касательно поступления тоже. А служба там, в дисбате, сами знаете, какая.
Тут уже мы закивали головами, а я даже поддакнул, что это, конечно, не спортрота и не ансамбль песни и пляски военного округа. Одним словом, бедняга старлей очень быстро надорвался, потому что днем нес службу, а ночью совершенствовал знание иностранного языка… Вот организм и не выдержал. Где-то неделю назад заступил он на дежурство по батальону, но вместо торчать, как лом в дерьме, в пыльном служебном чуланчике ка-пе-пе, пришел в офицерское общежитие, разбудил молодого прапорщика и наговорил ему, как сейчас говорят, вагон и маленькую тележку всякой чуши. Мол, есть секретный приказ им обоим ехать в Киев, чтобы там помогать особистам обезвредить иностранного агента.
В этом месте подполковничьего повествования вмешался уже наш Старик и деликатно поинтересовался: а прапорщик в какой же такой престижный вуз готовился поступать, поскольку поверить в эту бредятину можно, опять-таки, исключительно в случае полной перегрузки головы в результате ночных бдений над учебниками.
Медик фыркнул, а юрист принялся жаловаться:
– С этой категорией в армии вечные проблемы. Что с них, дрессировщиков, взять. К тому же, его даже допросить толком не представляется возможным. Он сейчас лежит в госпитале с разбитой физиономией и сотрясением мозга. Два дня назад нашли его в каком-то киевском дворе в полной отключке. А когда пришел в сознание, начал рассказывать, что гнался за американским шпионом, но врезался в какую-то дверь. Бред собачий!
Наш Генерал тоже проявил интерес:
– А они в нашем, киевском, дисбате служили, или в чугуевском?
Этот, простой, на первый взгляд, вопрос почему-то встревожил юриста. И он поспешно пробормотал:
– Да нет, мы тут новый открыли, специально для бывших «взросляков» из малолеток. То есть, простите, тех, кто до армии имел судимость. Знаете, решили содержать их отдельно, чтобы они армейский дисбат не превратили в воровскую «зону».
– Я почему спрашиваю, – невозмутимо продолжил Генерал. – Тут вокруг нашего сотрудника какие-то «жигули» с ровенскими номерами кружили…
– А это машина прапорщика. Мы ее в том же дворе нашли. Ну, а офицера, к счастью, вы задержали. Страшно даже подумать, что бы он мог натворить.
Вот тут впервые заговорил медик, похожий на боксера-тяжеловеса:
– Да о чем тут речь! Подлечим, естественно, куда денемся. Картина понятная, «он сказал: поехали и махнул рукой…» Жаль только, что помощником военного атташе в Швейцарию поедет кто-то другой.
От автора: Злоехидная фортуна временами проделывает совершенно невероятные кульбиты. Сирота, к сожалению, так никогда и не узнал, что вскоре после этой истории направление в закрытый военный институт для подготовки дипломатов получил другой старший лейтенант из Киевского военного округа. Он же после окончания учебы отправился помощником военного атташе в Швейцарию. Его фамилия – Резун. Во всем мире он больше известен под своим литературным псевдонимом: Виктор Суворов – автор сенсационных книг-разоблачений «Аквариум», «Ледокол» и других. Повезло Резуну, что не его послали следить за Сиротой.
Алексей Сирота:
Как только гости распрощались и ушли, наш Генерал сразу же перестал излучать отцовскую заботу:
– Сирота, а чтоб тебе твой диплом поперек очка застрял! Ты знаешь, чего я вот сейчас больше всего боялся? Что ты возьмешь и ляпнешь: как хорошо, что ваш старлей служил в дисбате, а не в ракетной части, и имел под рукой только табельный «Макаров», а не ракету «земля-земля», нацеленную на Вашингтон… Ладно, посмеялись и забыли! Товарищ подполковник, как вы оцениваете всю эту ситуацию?
– Как закон максимальной подлости в действии, товарищ генерал.
– Уже интересно. Вы и Сирота останьтесь, остальные свободны.
Мы пересели в кресла, которые еще сохраняли тепло армейских задниц, и Генерал приказал Старику:
– Излагайте соображения.
– Есть! То, что военные особисты у нас под ногами вертятся – это не новость. Вспомните, как они нам своего фаршированного прапорщика сбагрили, как они нам во время засады на головы падали без предупреждения… Что с них возьмешь? Но интернатовского пацана все-таки повесили, товарищ генерал. Вот только час назад экспертиза пришла. Культурно повесили, профессионально. Это раз. Второе: по-человечески вести внешнее наблюдение у них кишка тонка. Зато такой оптики, какой они балуются, нету даже у Якова Давидзона.
– А это вы откуда знаете?
– Проконсультировался лично, по старой партизанской памяти. Он говорит, что такой «телевик» в Советском Союзе есть только у Пескова из «Комсомолки», да и то ему японцы устроили вместо гонорара за издание его книг у себя.
– Так Давидзон ведь когда-то хвастался, что он все фото делает еще довоенным ФЭДом.
– Ну, с этим своим ФЭДом, товарищ генерал, он к нам в партизанский отряд прилетал, было дело. А сейчас, когда перед ним на парадах все политбюро по стойке смирно становится, то у него техника – ого-го! На фотокора номер один денег не жалеют. Но даже он не снял бы Сироту на кладбище столь четко с такого расстояния.
– Ничего себе! – не удержался я. – А может, это меня с американского спутника щелкнули? Говорят, у них такая техника, что номера машин фиксирует с орбиты.
– Сирота, заткнись со своей осведомленностью! Не перебивай старших по званию. Так вот, товарищ генерал, что-то оно все вместе не складывается. И потом – почему Контора молчит? Сначала Сирота в их дела влез, как слон в посудную лавку, теперь вот мы хором их военный филиал – особистов – отметелили так, что мама не узнает. А они молчат! Странно все это.
Наш Генерал не был бы нашим генералом, если бы не умел избегать прямых ответов там, где они нежелательны. Не иначе – научился в высоких коридорах.
– Я помню, товарищи, когда-то во Львове в забегаловке на Краковской услышал хорошую фразу: «Мухи отдельно, котлеты – отдельно». Так вот, есть вопрос насчет того, который исчез, воскрес и снова помер. Это отдельно. А есть попытка пока что неустановленных фигурантов хорошенько отомстить Сироте за какие-то его давние расследования. Отсюда убитый мальчишка. Это тоже отдельно. Наконец, имеются два придурка, больные на голову, которых мы обезвредили. Это уже совершенно отдельная история. Так мне видится. Пока что. А там, надеюсь, прояснится. Нужная информация, она вроде навоза, обязательно всплывет.
На том порешили и разошлись.
Осень в том году была действительно золотая, теплая и длинная. А потому большинство серьезных киевских блатных подзадержалось на ЧБК и ЮБК (Черноморский берег Кавказа и Южный берег Крыма: популярные в те годы аббревиатуры – авт. ), отогревая заработанный в зонах радикулит или ревматизм. Поэтому у нас в Управе серьезных дел было немного. И я позволял себе часами развлекаться, раскладывая на манер пасьянса сотню карточек, на которых я выписал отдельно данные о пропавших пять лет назад необъяснимым способом людей. Тем более что возмущенная родительская и педагогическая общественность специнтерната почему-то не спешила вздымать волну народного гнева, дабы смести с лица земли гада Сироту, загнавшего ребенка в петлю.
Странные дела творились вокруг! За куда более незначительные прегрешения на меня в высокие инстанции такие доносы накатывали – куда там твоему Достоевскому! А тут вдруг тишина. Невообразимо!
Напомнил о себе майор, сын старшего машиниста метро. Позвонил из бюро пропусков, попросил спуститься к нему, забрал меня в свою «Волгу», и только на Петровской аллее затормозил в тихом уголке и выложил информацию:
– Меня вчера пригласили на Владимирскую, в республиканскую Контору. Правда, не к самому главному, а к его заму, достаточно интеллигентному человеку. Он напомнил мне, что хотя с момента исчезновения отца прошло пять лет, дело не закрыто, и они у себя продолжают разработку.
– Продолжают, как же! – от возмущения я даже подскочил. – Они у нас его забрали на третий день, промурыжили чуть ли не год, а когда все следы остыли и те, кто что-то знал, все позабыли – завернули нам назад, на Богдана. Это мы дело не закрыли, а у них оно давно травой поросло…
– Охотно верю. Но это был всего лишь повод для моего вызова. Причина видится иная. Не имею права разглашать, но моя кандидатская диссертация касается исключительно истребительной авиации. И не пересекается с «конторой глубокого бурения» ни по курсу, ни по глиссаде. А тут вдруг этот заместитель самого шефа начинает интересоваться: не буду ли я против того, чтобы Контора рекомендовала защитить мою диссертацию у них, на специальном ученом совете, более того, учитывая важное государственное значение темы, подать ее в ВАК на утверждение в качестве докторской. Меня, естественно, переклинило, и я попытался на манер Кожедуба показать на пальцах, кто и где летает. Но мне сказали приблизительно так: это все формальности, мы делаем для вас допуск высшей категории и включаем в вашу диссертацию некую информацию, полученную оперативным путем, сами понимаете, откуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20