- А кто вас там разберет, - буркнул Ельцин. - У тебя же самой муж из этих... как тебя... Цацкис? Маргулис?
- Ксирис, - отпила глоток Ксения. - Ксирис - греческая фамилия. Мой муж - известный предприниматель. Вино и оливки. Между прочим, родственник болгарского царя Бориса. Православный.
- Борис Николаевич прав: среди евреев тоже немало православных, - неожиданно на чистом русском языке подал реплику Гольдман. - Вот покойный священник Александр Мень хотя бы к примеру.
- Это который пидарас? - поинтересовался Ельцин. - Ему еще другой пидор развалил башку топором.
Раскрывшиеся глаза Ксирис заняли половину ее прелестной мордочки и по величине стали приближаться к размеру ее груди. А Гольдман медленно стал краснеть и надуваться («Точь наш индюк в деревне Будки», - отметил Ельцин), лицо лорда приобрело коричнево-синюшный оттенок, как у первого и последнего президента СССР товарища Горбачева.
- Ну! - обратился к нему Ельцин. - Ты же говорил, что по-русски ни бум-бум!
- Он так не говорил, - возразила Ксения.
- Я так не говорил, - возразил Гольдман. - Это вы так решили заместо меня, господин президент или товарищ первый секретарь обкома, как я вас называл еще в 1976 году. Я работал тогда, как и вы, в Свердловске. Заместителем начальника областного управления торговли.
- Ах, вот оно что! То-то, понимаешь, мне твоя харизма знакома! - фыркнул Ельцин. - Эмигрант, значит. Отщепенец. Лорд Шушер.
- Айшир, - поправил Гольдман.
- Все равно. Как тебя по-русски звать-то?
- Яков Исидорович, - выдавил из себя лорд Айшир.
- Ну, так чего ты хочешь, Яша? - спросил Ельцин, ощутив внезапную скуку. Он поманил официанта. Тот приблизился с подносом, на котором стояли бокалы с виски, налитым на два пальца.
- Борис Николаевич, зачем же вы так отца Меня - неприлично… Разве у вас есть доказательства, что он был геем, то есть гомосексуалистом? - укоризненно спросила Ксирис.
- Это не есть с вас большой и хороший о'кей, - подтвердил лорд Айшир. - Совсем не о'кей, товарищ первый секретарь обкома! - убежденно повторил банкир.
Ельцин слил четыре стакана в один и проглотил залпом.
- Борис Николаевич, дама ждет ответа, - нежно напомнила ему Ксирис, чьи глаза снова приобрели обычный размер, и коснулась пальчиками его левой руки - того места, где вместо пальцев у него были белесые шрамы, покрытые пигментными пятнами.
- Как тебе ответить, красавица. Так… болтали про этого попа, - проговорил президент, чувствуя, как по жилам поползло долгожданное алкогольное тепло.
Но это был какой-то необычный виски, такую марку он еще не пробовал. Ожидаемой хмельной волны не последовало. Ельцина охватывало какое-то приятное оцепенение. Ему вдруг стало все нравиться. Он увидел всех гостей сразу одновременно и каждого в отдельности. Какая-то способность открылась в нем - видеть всех на лужайке одновременно и слышать одновременно всех и в то же время - каждого в отдельности. Он понял, что хорошо, оказывается, знает и английский, и немецкий и греческий языки и еврейский тоже. Хотя пять минут назад он знал только «гутен морген» и «гуд бай». Проспиртованный мозг Ельцина, тем не менее, дал сигнал: «Пьянеешь. Нельзя смешивать виски с шампанским». Но Ельцин отмахнулся: «Ну и что? Хорошо ведь. И ведь я не Ельцин вовсе. Я, наверное, Бог для них всех, я их всех слышу, вижу, понимаю. Я что хочу, то с ними и сделаю. Какие же все хорошие ребята - и Билл, и Яшка, и девка эта, Ксюшка, люблю я их всех!..»
Он покачнулся и прислонился к Ксирис. Она оказалась на удивление крепкой бабешкой и едва заметным, но сильным толчком локтя вернула Ельцина в вертикальное положение.
- Я о доме Ипатьева. И расстреле государя императора, - напомнила Ксирис.
- Андропов, - откашлялся Ельцин, - Андропов, памаш, тогда решил взорвать евонный дом... Он тогда уже плохо соображал. У него был кардиостимулятор.
Яков Исидорович, лорд Айшир, удивленно глянул на президента.
- Со стимулятором ходил Брежнев, а не Андропов, милый вы мой Борис Николаевич! - улыбнулась Ксения Ксирис.
- Да, правильно, - согласился Ельцин. - Со стимулятором ходил Брежнев, а решал все Андропов.
Взгляд Ксирис затуманился. Ельцин снова поманил пальцем официанта, у которого был такой странный виски с таким необычным вкусом. Но тут как черт из табакерки, откуда-то выскочил Коржаков.
- Хватит, Борис Николаевич, - шепнул он. - Нам скоро на самолет.
- Пошел вон в будку, пес! - ласково приказал Ельцин. - И не лезь под царскую руку - можешь без башки остаться!
Лицо Коржакова залилось краской. Он застыл на несколько секунд. За это время официант успел наполнить стакан президенту, а Ельцин - выпить. После чего у президента начисто отшибло память.
Он помнил только, как продолжал любезничать с Ксирис, как на прощанье щупал ее резиновые ягодицы, хотя Коржаков указывал ему на камеры слежения. Потом все смеялись остротам отошедшего от обиды Коржакова и внимательно слушали Гольдмана, говорившего что-то короткое, но очень важное; Ксения при этом кивала молча головой, а потом тоже говорила о чем-то страшно интересном и остро-таинственном. После чего Ельцин сказал: «Наше слово твердое, царское». И что еще? Ах, да: «Похороним царя-батюшку с почестями». Потом подошел какой-то длинный мужик в очках. Кажется, это был Клаус Кинкель, министр иностранных дел Германии. Ему Ельцин пообещал восстановить республику немцев Поволжья, а тем, кто не захочет жить в республике, построить дома в Питере и в Москве или в окрестностях обеих столиц. Построить компактно, чтобы каждая такая стройка стала отдельным населенным пунктом только для немцев, вроде Кукуевой слободы, которая существовала еще при Петре Первом. Ельцин ему все пообещал, пожал Кинкелю руку. Тот уже повернулся, чтобы отчалить, но Ельцин догнал его и снова несколько раз пожал колбаснику руку, повторяя: «Наше слово царское, верное». И еще что-то пообещал... Что? Ну?! Никак не вспомнить…
...Коржаков продолжал ему рассказывать о русском золоте, попавшем в ту или иную страну, но Ельцин уже его не слушал. Дремотное оцепенение овладело им, и он на несколько минут заснул с открытыми глазами. Потом вздрогнул, пришел в себя и спросил:
- А вот то, государственное золото? Которое в Англии?
- Горбачев говорил о нем с Тэтчер еще в девяносто первом, - ответил Коржаков. - Кажется, он хотел отдать или уже отдал его за ленд-лиз. Надо уточнить.
- Такую прорву рыжья за тушенку? - изумился Ельцин. - Не поверю. Наверное, захапал себе. Украл, можно сказать, у государства, чтобы бриллианты Райке оплачивать.
Коржаков подумал.
- Вообще-то говоря, Горбачева можно судить и посадить лет на десять. За превышение полномочий. Он не имел права в любом случае распоряжаться этим золотом самолично. Так что отправить его по этапу за это - проще простого.
- На кой черт он мне сейчас такой нужен? - проворчал Ельцин. - Дырявый мешок с дерьмом. Вот если бы эта информация попала ко мне в восемьдесят девятом или хотя бы в девяностом году... Тогда бы я сделал из него пиццу-хат*! Он бы у меня живо стал государственным преступником. Вором.
- Так и теперь не поздно, - сказал Коржаков.
- Поздно, - возразил Ельцин. - Только вонь пойдет на весь свет, всех зальет своим словесным поносом. А что эта Ксенька хотела?
- Ксирис? Сказала, что Романовы хотят вступить в наследство.
- Так пусть идут и вступают, - разрешил Ельцин.
Коржаков вздохнул.
- Давайте я вам еще чаю налью... Им нужны свидетельства о смерти царской семьи. И доказательства того, что их действительно расстреляли в доме Ипатьева.
Ельцин, как до него Горбачев, удивился.
- Зачем? Ведь расстреляли же! Есть документы, есть или еще совсем недавно были свидетели. Помню, был такой комендант дома Ипатьева... Юровский... как его? Яков.
- Янкель, - подсказал Коржаков.
- Врешь! - рассердился Ельцин. - Яков его звали, точно помню! Вы теперь всех, кто в царя стрелял, хотите сделать евреями. Ты что - антисемит? Так сразу и скажи! Я, может, тоже антисемит. Можешь от меня не таиться.
- Я не антисемит, - хохотнул Коржаков. - Но Юровский действительно был евреем. Правда, он потом лютеранство принял.
- Значит, уже не еврей! - заключил Ельцин.- Соображать же надо! Вон теперь Ленина, кровавого тирана и деспота, евреем делают... Ну, был дед у него по матери - Бланк. Православный человек. Дмитрий Федорович. Русский. Хотя родился в еврейской семье. К тому же, он был дедом Ленина! А бабка его была шведка! А еврейство передается по материнской линии. Так что твой Ленин по-еврейски получается швед. Потому что мать его, по еврейскому закону, получается шведка. А?!
Коржаков был потрясен точным знанием вопроса, которое продемонстрировал босс.
- В самом деле, - удивился Коржаков. - В голову не приходило. - Много чего тебе в голову не приходит... - проворчал президент. - Так что Якова Михайловича Юровского мы знаем - революционера, атеиста, бывшего лютеранина... Он Николашку и убивал.
- Вы так тогда и сказали.
- Кому?
- Ксеньке этой сказали и Гольдману.
- В самом деле? - удивился Ельцин. - Не помню. А почему я ничего не помню?
- Не знаю, Борис Николаевич. Может, вам, действительно, в виски какую-нибудь дрянь подмешали. Хотя невероятно - зачем?
- А чтоб сговорчивей был.
И он погрузился в тяжело-злобное молчание.
- Им что - мало свидетельств тех, кто расстреливал? - после небольшого раздумья спросил Ельцин.
- Мало, - подтвердил Коржаков. - Они не верят ни Юровскому, ни его подельникам.
- А кости? Их же нашел этот... ну помощник Щелокова. Имя у него… менделеевское. Ну - из таблицы Менделеева. Уран, что ли? Или Галлий?
- Гелий, - подсказал Коржаков. - Гелий Рябов. Да. Это он раскопал могилу.
- И разве кто-нибудь сомневается?
- У нас никто не сомневается. Почти никто, - уточнил Коржаков. - А за бугром, кстати, и среди Романовых тоже, сомневающихся хренова куча. Им нужны доказательства на уровне правительства.
- И что?
- И вы сказали: «Аксинья, для тебя я все правительство расстреляю, как депутатов в девяносто третьем, если оно не сделает мне доказательства».
- Ну, уж так и сказал! - недоверчиво протянул Ельцин.
- В общем, крепко пообещали.
Ельцин задумался.
- А что Гольдман? Ему чего надо было?
- Так ведь он заместитель управляющего банком, где лежит золото.
- А немец зачем приходил? - продолжал допытываться Ельцин. - Помню, он хотел куеву слободу для наших немцев построить.
- Кукуеву, - поправил Коржаков.
- Я и говорю - куеву! - отрезал Ельцин. - А больше ничего? Это Кинкель был? Да?
- Кинкель, - подтвердил Коржаков. - Его привел Гольдман и сказал...
- Заткнись! - оборвал его Ельцин. - Помню, что он сказал!..
Коржаков озадаченно умолк. Действительно ли у хозяина отшибает память или он притворяется? Разыгрывает его? А зачем?
Но Ельцин и в самом деле неожиданно почти все вспомнил. Страх и злость смыли муть с памяти. Да, бывшего министра иностранных дел Германии Клауса Кинкеля, который настолько люто ненавидит Россию, что и не пытается это скрывать, привел Гольдман. Точнее, поманил Кинкеля пальцем. И антисемит Кинкель прибежал козликом. И заявил, что правительство Германии является аффилированным совладельцем банка «Бэринг-брозерс-банк оф Лондон». И поэтому он вместе с Гольдманом, уважаемым в Германии предпринимателем, может дать гарантии Ельцину, что проценты от романовского золота - а это практически около четырех тонн дополнительно - будут обращены в пользу тех организаций или частных лиц, на которых укажет президент великой России. Но еще больше величию страны послужит всего один шаг, который весь мир ждет от России. Всего одно, в общем-то, пустяковое решение.
- Какое такое решение? - спросил Ельцин, пребывая в алкогольно-наркотической эйфории.
- Не продавать Кипру и тем более Милошевичу С-300. Вы получите больше от банка «Бэринг-бразерс», - нагло улыбнулся Кинкель.
- Балканы, значит, хотите захватить снова, - кивнул Ельцин. - Давно вас там не было! С сорок пятого года, с девятого мая... Сразу все хотите схавать, одним куском. Не подавитесь?
- Что вы, герр президент! Ни в коем случае, - успокоил его долговязый Кинкель. - Германия готова дополнительно выделить два миллиарда марок на строительство жилья для ваших военнослужащих, от которых мы, наконец, избавились.
- Два? - переспросил Ельцин.
- Два с половиной, - уточнил Кинкель. - Заказ на строительство мы разместим у тех фирм или частных предприятий, на которые укажете вы, герр резидент.
Герр президент подумал.
- Я еще пока русский президент, а не ваш резидент.
- Не важно, - нагло заверил Кинкель. - Не сегодня - так завтра будете.
- А ты что скажешь, Аксинья?
Ксирис отступила от Ельцина на шаг и заявила, пытаясь заглянуть в глубину его зрачков, залитых пьяной мутью.
- Соглашайтесь, Борис Николаевич, - сказала она. - Хорошее предложение. Хорошая сделка. Такую выпускать из рук нельзя - могут предложить другому.
- Ну что не сделаешь ради хорошенькой мордашки. Считай - сговорились. Но дойчмарки надо будет перевести на этой неделе.
- В Россию? - спросил Кинкель.
Ельцин задумался.
Он молчал. Кинкель и Гольдман внимательно ждали, что он скажет. Искорки эйфории приятно покалывали Ельцину головной мозг.
- Да не бойтесь, не в Югославию, не Милошевичу! - захохотал он.
- А мы и не боимся, - спокойно ответил Гольдман.
- То-то! Потом скажу…
Посидев в кресле еще полчаса, Ельцин приказал Коржакову:
- Вези домой.
Тяжело поднялся с кресла и, пошатываясь, побрел к двери. Он был совершенно без сил.
До операции «Решительная сила», в ходе которой самолеты Германии, Англии и США при молчаливом участии Ельцина уничтожили сотни тысяч мирных сербов и албанцев, разрушили десятки тысяч жилых домов, школ, больниц, родильных домов, вывели из строя энергосистему Сербии, разбомбили ее химические заводы и отравили Дунай, оставалось меньше двух лет.
Погибающие сербы, у которых не осталось в этом мире никаких надежд на спасение, кроме как на Россию, вновь попросят С-300. На что премьер Черномырдин скажет:
- Что-о-о? Еще чего! Сегодня им С-300 подавай! А завтра еще что потребуют!.. Пусть и не мечтают. Обойдутся.
Так правители «демократической» России станут соучастниками кровавого преступления, совершенного международной террористической организацией под названием НАТО, переплюнувшей злодеяния гитлеровских СС.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19