С уверенностью можно было сказать, что за мутным дверным стеклом горит свет.
Росс направился в проход между рядами чая, импортированного из Китая. Каждый ящик был отмечен специальным символом, называемым зарубкой, который говорил торговцу о том, какой тип чая находится в этом ящике, какого он качества и из какой провинции доставлен. Черный чай был более популярным, так как он хранился намного лучше, чем нежный зеленый чай, который быстро портился на сыром морском воздухе во время долгого, от четырех до шести месяцев, путешествия. Зеленые сорта чая стоили, соответственно, намного дороже, так как их нужно было запечатывать в специальные, обитые свинцом контейнеры для того, чтобы сохранить качество.
Ладони Росса заскользили по зарубкам, смысл которых он научился понимать еще с детства. Там был сорт «богья», более очищенный и вкусный «кон-гоу» из Фуцзяна, был также сорт «пекой», награжденный специальным призом, и грубый, с горьковатым привкусом «твэнкэй». Здесь же стояли небольшие, обитые цинком ящики, в которых хранились изысканные королевские и растертые в порошок сорта зеленого чая из Чекьянга, Анхвея, и Кьянгси.
Ближе к задней части склада находились гораздо более длинные, узкие упаковки шелковой ткани, большая часть которых будет доставлена кораблями к берегам Америки и продана за табак и сахар. Упаковки поменьше содержали фарфор, лакированные коробочки и киноварь, которая придавала воску для печатей ровный красноватый оттенок.
Подойдя к двери конторы, Росс приготовился было постучать, но резко отдернул руку, услышав странный визг, раздавшийся из-за двери. Первое, что ему пришло на ум, это то, что его отец гоняется по конторе за поросенком, однако неожиданно визг перешел в глубокие женские вздохи, сопровождаемые еще более глубоким стоном, принадлежавшим, несомненно, отцу.
Росс отшатнулся к стене рядом с дверью и почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Он не мог дышать, тело окаменело и не слушалось его. Он понуждал себя уйти, но не мог оторваться от стены, спиной чувствуя равномерные толчки, не оставлявшие никаких сомнений в происхождении стонов с другой стороны.
– Нет! – завыл голос, и хотя этот голос казался незнакомым и искаженным, Росс определил, что он принадлежит отцу. – Нет! Нет!
– Да! – закричала женщина, в то время как удары в стену резко прекратились. – Да-а-а-а-а-а...
Росс постоял какое-то время на месте, пытаясь дышать потише. Возможно, это не мой отец, говорил он себе, понимая всю глупость подобного предположения. Наконец, глубокий, резкий голос Эдмунда Баллинджера окончательно прояснил, кто же именно находится в комнате:
– Тебе лучше убраться отсюда до того, как вернутся остальные. И чтоб никому и ничего об этом, запомни, иначе окажешься на улице, там, где я тебя нашел.
Прислонившись ухом к стенке, Росс расслышал звук, похожий на поцелуй, затем раздался звон монет.
– Теперь вали отсюда. Мне еще нужно работать.
Неожиданно Росс осознал всю нелепость своего положения. Но прежде чем он смог сдвинуться с места, дверь в контору распахнулась, и оттуда вышла женщина. Закрывая за собой дверь, она повернулась и встала, как вкопанная, обнаружив перед собой сына своего хозяина. Росс тоже узнал эту женщину, одну из трех поденщиц, выполнявших обязанности по общей уборке на складе. Ей было далеко за двадцать, и ее с небольшой натяжкой можно было бы посчитать привлекательной, если бы она не была такой неопрятной и грязной. Ее бесформенное платье было сшито из грубого миткаля, когда-то покрашенного в красный цвет, но теперь выцветшего и приобретшего коричневый оттенок. Поношенная одежда была порвана и заштопана, даже в лучшие свои дни она не могла бы назваться приличной. Сейчас же, после того, что произошло в конторе, платье выглядело еще более измятым и отвратительным.
Женщина – Росс вспомнил, что ее зовут Кларисса, – пыталась что-то сказать, но слова застревали у нее в горле. Она посмотрела вниз на свои руки, и Росс заметил блеск серебряных монет. Когда она опять подняла на него свои глаза, в них стояли слезы. Росс не знал, было ли чувство стыда вызвано тем, что делал с ней его отец, или разящим несоответствием между ее одеждой и тем, как был одет он сам. Женщина выглядела такой беспомощной и растерянной, что Россу захотелось ее утешить. Он уже было открыл рот, чтобы сказать ей что-нибудь, как вдруг она подхватила свою длинную юбку и кинулась бежать.
Росс подождал, пока женщина скрылась в подсобной комнате, которой пользовались поденщицы, а затем повернулся к закрытой конторе, одолеваемый сомнениями насчет того, что же ему делать дальше. Его дыхание уже выровнялось, и он чувствовал себя значительно лучше. Юноша решил все же не показываться на глаза отцу в такой момент, повернулся на каблуках и быстрым шагом направился в сторону передней двери.
– Росс! – раздался громкий голос, когда тот уже был почти у выхода. – Это ты, мой мальчик?
Остановившись, Росс услышал тяжелые шаги отца, идущего по проходу.
– Что ты здесь делаешь, сынок? – спросил Эдмунд. Росс повернулся лицом к отцу, который, казалось, только что засучил рукава своей рубашки. На нем не было ни жилета, ни куртки, ни даже шейного платка и воротничка.
– Что-то не так? – спросил Эдмунд, останавливаясь перед Россом. Его темные, густые брови поднялись вверх в ожидании ответа.
Он был несколькими дюймами ниже и намного более мускулистым, чем сын, чертами напоминавший свою мать.
Стоя под потемневшим взглядом отца, Росс почувствовал, как его охватывает беспокойство.
– Я... э-э, Ифигения хотела, чтобы я зашел перед тем, как идти на... – язык его вдруг стал тяжелым, ноги прилипли к полу.
– Ифигения послала тебя? – спросил Эдмунд, недоверчиво прищурившись.
Неожиданно Росс поймал себя на том, что смотрит в сторону подсобной комнаты, куда скрылась поденщица. Он быстро опустил глаза вниз, однако отец уже успел сообразить, в чем дело.
– Послала, чтобы следить за мной, я полагаю,– произнес Эдмунд, в его темных глазах появился зловещий огонек, а руки сжались в кулаки.
– Нет, отец, – сказал Росс почти шепотом, поднимая глаза. – Я только приготовился пойти с Зоей, и Ифигения подумала, что ты, возможно, захочешь посмотреть, как на мне сидит костюм.
Эдмунд с сомнением посмотрел на сына, затем, кажется, поверил такому объяснению. Он указал пальцем на шов на правом отвороте камзола:
– Отличная работа. Кто шил костюм?
– Генри Клекнер.
– Я так и думал. Нельзя отрицать того, что их племя умеет превосходно работать. И как много он «зажидил»?
– Я не уверен. Я думаю, что...
– Не имеет значения, – оборвал отец и махнул рукой, показывая, что ответ и на самом деле его не интересует, – Хорошо, если только в два раза. Как только кто-нибудь из этих жидовских портных промахнется, вдевая свою нитку в иголку, нам, христианам, нужно будет сразу прекратить им переплачивать.
Он осклабился, довольный удачной шуткой.
– Я должен был идти к миссис Симмонс, но Ифигения думала, что сегодня...
– Я ничего не хочу слышать о сегодня. – На скулах Эдмунда заиграли желваки, показывая, как горько ему было не получить приглашения на коронацию.
– Мне вовсе не обязательно идти... Я имею в виду то, что если здесь нужно сделать какую-нибудь работу... – Росс осмотрелся вокруг, старательно отводя взгляд от комнаты, в которой скрылась женщина.
– Нет. Твоя кузина ждет тебя.
– Зоя поняла бы. Эдмунд покачал головой:
– Поди прочь, немедленно. Мне здесь и одному хорошо. Росс захотел спросить, где все рабочие, но подумал, что ему лучше повернуться и уйти.
– Росс..! – крикнул отец ему вслед.
– Да? – Росс остановился перед дверью, которая вела к переднему выходу.
– Я, э-э... – отец нерешительно переминался с ноги на ногу, – я надеюсь, ты ничего не расскажешь Ифигении о...
– Ифигении? Но ведь мне нечего ей рассказывать, не так ли?
Эдмунд долго смотрел на сына, затем широко улыбнулся:
– Разумеется, нечего.
Он подошел и похлопал Росса по плечу:
– Ты вырос – стал мужчиной, а я даже этого не заметил. Вот почему я принял решение послать тебя в Китай.
У Росса перехватило дыхание:
– Ч-что?
– В Китай, сынок. Разве ты не умолял последние пару лет о том, чтобы я послал тебя за границу?
– Да, но я даже не думал...
– Сейчас тебе восемнадцать. – Отец махнул рукой назад, в сторону склада, – Когда-нибудь все это станет твоим. Я бы сказал, что пришла пора тебе заняться настоящим делом.
– Но Китай? – спросил Росс нетерпеливо, – когда?
– Через пару месяцев. Нужно основательно подготовиться к тому, чтобы достойно представлять Торговую Компанию Баллинджеров в Кантоне следующей весной. Разумеется, если ты хочешь туда поехать.
– Хочу ли я? Конечно, хочу. Но почему сейчас? Ты всегда говорил, что нужно подождать, пока мне не исполнится двадцать один.
Эдмунд осмотрел сына с головы до ног:
– Кажется, я только сейчас осознал, как ты вырос... Каким ты стал мужчиной.
Росс с гордостью выпрямился и расправил плечи:
– Тебе не придется пожалеть о своем решении, отец. Эдмунд ответил, взвешивая каждое слово:
– Я уверен, что не пожалею.
Молодой человек опять направился к выходу, затем остановился в проходе и нерешительно обернулся назад:
– Ты, действительно, имел в виду именно это?
– Что? То, что ты стал мужчиной?
– То, что позволяешь мне отправиться в Китай.
– Начиная с сегодняшнего дня и до августа ты не должен натворить глупостей... – отец сделал паузу, чтобы усилить впечатление от сказанных слов, – ...ничего такого, что могло бы показать мне, что ты еще несмышленый мальчишка. Я не хотел бы посылать маменькиного сынка в Китай.
Бросив взгляд поверх отца, Росс увидел Клариссу в дверях подсобной комнаты. На этот раз он не опустил глаз, посмотрел сперва на женщину, затем на отца и отчетливо произнес:
– Тебе не стоит беспокоиться за меня, отец. Пошли меня в Китай, и я докажу, что Росс Баллинджер – не маменькин сынок.
Быстрым шагом Росс покинул здание.
II
Зоя Баллинджер вертелась перед огромным, от пола до потолка, зеркалом, критически оглядывая платье, надетое по случаю коронации. Туго зашнурованный корсет, стягивающий осиную талию, и пышная юбка производили впечатляющий эффект. Платье было сшито вручную из китайского золотого шелка, оборки отделаны голубой тесьмой. Восхитительный наряд прекрасно дополнялся белой мантильей, украшенной переливающейся на свету шкуркой горностая.
В зеркале Зоя увидела старшего брата, который нетерпеливо переминался в дверях, недовольно хмурясь. Остин Баллинджер был неуклюжим молодым человеком, двадцати семи лет от роду. У него были длинные темные волосы с пробором посредине и густая, коричневая, с рыжим оттенком борода. Его невыразительные, узко посаженные глаза глядели сейчас еще более строго и придирчиво, чем обычно.
– Ты сама создаешь себе трудности, – сказал он, продолжая спор, который они вели с самого утра. – Все считают, что Бертье – превосходная добыча... очарователен, полон сил и не так плохо выглядит, по крайней мере, так, кажется, считают девушки.
– Я знаю, что он привлекателен, – согласилась Зоя. – Но ведь на самом деле, Остин, ты должен признать, что Бертран Каммингтон – самый настоящий хлыщ.
Она опять посмотрела в зеркало и поправила бриллиантовую брошь на груди.
Остин шагнул в гардеробную младшей сестры.
– Хлыщ? – Он остановился, раскачиваясь на каблуках взад и вперед и заложив большие пальцы рук в маленькие кармашки своего черного жилета. Остин еще не успел надеть официальный наряд, в котором должен был идти в Вестминстерское аббатство. – А твой кузен разве не хлыщ?
– Росс – душка, – произнесла Зоя, потянув за край мантильи так, чтобы та легла ровнее на плечи. – И не забывай, он ведь и твой кузен тоже.
– Люди не так вас поймут. Они подумают, что вы с Россом... ну, больше, чем просто кузен и кузина.
Зоя повернулась и уставилась на брата:
– А если бы это было на самом деле так?
Откинув голову назад, Остин громко захохотал, брызгая слюной:
– Ради всех святых, вы же родственники!
– Непрямые.
– Конечно, у тебя нет никаких намерений относительно Росса. Он ведь не более, чем маленький недоразвитый слюнтяй, у которого нет никакого будущего, за исключением разве что карьеры захудалого торговца.
– Но в этом нет его вины, – возразила Зоя, затем в недоумении покачала головой и произнесла:
– Как будто есть что-то предосудительное в том, чтобы быть торговцем. Разве плохо, что корабли Эдмунда плавают по всему миру – от Индии до Восточной Африки?
– Они ведь не принадлежат Эдмунду, он арендует их у других. Но даже если бы у него был целый флот, тебе все равно не пристало бы прыгать вокруг такого сосунка, как Росс.
– Тебе бы больше понравилось, если бы я прыгала вокруг старых развратников вроде Бертрана Каммингтона? – Повернувшись, она начала укладывать свои каштановые волосы.
– Старых развратников? Но Бертье не старше тридцати!
– Слишком уж старый для своих тридцати, – отпарировала Зоя.
– Единственное, что есть старого у Бертье, так это его родословная. Лорд Генри и леди Вирджиния Каммингтон пользуются повсюду уважением и признанием...
– Я иду на коронацию с Россом. Это решено, и не надоедай мне лишний раз.
Черты Остина смягчились. Он подошел к Зое, стоявшей к нему спиной, и, понизив тон, произнес вкрадчивым голосом:
– Пожалуйста, отнесись с пониманием к причинам, которые побуждают меня это делать. Конечно, нет ничего плохого в том, что в аббатство тебя будет сопровождать кузен Росс. Но Бертье тоже будет там. Ты ведь знаешь, как ты ему нравишься. Я только подумал о том, что если ты найдешь для него немного места в своем холодном сердце и уделишь ему хоть капельку своего драгоценного внимания, это поможет развеять слухи и домыслы, которые ходят в связи с твоей чрезмерной привязанностью к Россу.
– Мои привязанности – мое личное дело.
– Разумеется. Но...
– И не меньше, кстати, можно сказать о твоей привязанности к нашей дорогой Леноре.
Остин запнулся от неожиданности и на мгновение потерял дар речи.
Зоя усмехнулась, глядя на него в зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57