Эти условия не должны мучить, не должны унижать. Изабелла была твердо уверена, что, делая пожертвования, нельзя скрываться под чужим именем: в этом есть что-то оскорбительное.
– У вас не было выбора, – рассудила она. – Вы сделали все, что смогли. Мне кажется, что семья должна была согласиться на встречу с вами. Нужно было просить, чтобы они отказались от анонимности, так как вами движет одно только чувство – естественное желание выразить благодарность.
У Иана заблестели глаза.
– Считаете, что у меня есть право знать? Знать, кто он?
Заходить так далеко Изабелла не предполагала.
– Нет, я так не считаю. Но если б вы встретились с родственниками, то узнали бы это. У вас есть право – если это можно назвать правом – излить переполняющую вас благодарность. Пока вы лишены подобной возможности – нет, возможности сделать это так, как вам хочется.
– Да, понимаю, – ответил он, помолчав.
– Я вовсе не предлагаю вам добиваться встречи. – Изабелла начинала нервничать. – Я сама ни в чем до конца не уверена. Размышляю вслух, вот и всё.
Они замолчали. Это ли он хотел от нее услышать? Уж не надеялся ли, что она станет выслеживать семью донора? Если так, лучше прямо сказать, что этого она делать не будет.
– Я хочу, чтоб вы поняли одну вещь, – неуверенно начала она. – Что бы вам обо мне ни говорили, я никогда ничего не выискиваю и не выслеживаю. Если вы думали…
Он протестующе поднял руку:
– Нет-нет, речь не об этом. Если вы заподозрили… Но Изабелла перебила:
– Должна сказать, мне случалось, так сказать, ввязываться в чужие дела. Но сейчас я редактор журнала «Прикладная этика». И занимаюсь этим, и ничем больше.
– У меня в мыслях не было… – Он досадливо помотал головой. – Я просто чувствовал… Нет, буду откровенен. Одна из моих проблем – то, что мне не с кем поговорить о своих проблемах. Жена трясется за мое здоровье, и я не могу взвалить на нее дополнительный груз. Врачи всегда заняты и озабочены технической стороной дела: какие лекарства давать, в каких дозах и прочее.
Изабелле стало стыдно. Господи, ведь она вовсе не собиралась затыкать ему рот.
– Я слушаю вас с большим интересом, – поспешно сказала она. – Простите, если я показалась резкой.
Он молчал. Пока они разговаривали, он так и не притронулся к своей макрели. Теперь осторожно отделил вилкой кусочек.
– Видите ли, – заговорил он наконец, – со мной происходит что-то ужасно странное, а обсудить это не с кем. И очень хотелось рассказать человеку, способному увидеть философскую подоплеку дела. Вот поэтому я и накинулся на вас.
– Мало кто просит совета у философа, – с улыбкой ответила Изабелла. – Я польщена!
– Всю свою жизнь я был сугубым рационалистом, – продолжал он, и теперь голос звучал не так напряженно. – Верил в научные данные, в научный метод.
– Я тоже в них верю, – откликнулась Изабелла.
– Психологи и философы смотрят на мир практически одинаково, – кивнул он. – Так что и вы, и я, сталкиваясь с необъяснимым, сразу предполагаем, что наука просто еще не нашла ему адекватного объяснения, а это объяснение либо существует в рамках нынешнего понимания вещей, либо будет открыто в будущем.
Изабелла посмотрела в окно. Он многое упрощает, но в целом она согласна. И все-таки неужели он пригласил ее ради этого разговора? Дискуссии о том, как мы воспринимаем мир?
– Например, память, – продолжал Иан. – В общих чертах мы представляем себе, как работает ее механизм, знаем о существующих в мозгу бороздках. Знаем, где они в основном размещаются. Большей частью в гиппокампе, но и в мозжечке тоже.
– А главное, у лондонских таксистов, – вставила Изабелла.
– Это само собой, – рассмеялся Иан. – Обнаружено, что у них гиппокамп мощнее, чем у всех нас. Для получения лицензии им надо выучить назубок, как добраться до любой улицы.
– И в результате они действительно привозят куда надо, – подхватила Изабелла. – Это не всюду так. В Далласе мне пришлось всю дорогу руководить таксистом: смотреть на план, говорить, куда поворачивать. А ехала я к кузине, Мими Мак-Найт. Когда наконец добралась, Мими воскликнула: «Каждое общество имеет тех таксистов, каких заслуживает». Как вы думаете, она права? – И тут же сама ответила: – Нет, Штаты – хорошая страна. И заслуживает лучших таксистов.
– И лучших политиков?
– Безусловно.
Он снова положил в рот кусочек макрели, Изабелла прикончила свой картофельный салат.
– Но может ли память размещаться еще где-нибудь? – спросил Иан. – Что, если мы ошибаемся, настаивая на чисто физической природе этого феномена?
– Думаете, она может базироваться не только в мозгу?
– Полагаю, частично да.
– Весьма маловероятно.
– Почему? – спросил он, откидываясь на спинку стула. – Ведь иммунная система сохраняет память. Моя иммунная система, например. Черви, которых кормили кусочками тел других червей, приобретали свойства переваренных собратьев. Это явление носит название клеточной памяти.
– Но у вас вроде не появляется свойств макрели? – осведомилась Изабелла. – Или вы начинаете припоминать, как вести себя по-макрельи?
Он рассмеялся. Хотя мог бы отреагировать и иначе, подумала Изабелла. Мне нужно быть осторожнее.
Он ведет доверительный разговор, и игривость тут неуместна.
– Простите, – извинилась она. – Я сморозила глупость.
– Но получилось очень смешно, – махнул он рукой. – Последнее время я вращаюсь среди людей, которые всё понимают буквально. Разнообразие освежает. – Он замолчал и принялся разглядывать деревья Рутланд-сквер. Изабелла проследила направление его взгляда. Дул легкий ветерок, и зеленые кроны слегка раскачивались на фоне неба.
– А теперь перейду к сути дела, – сказал Иан. – Теория клеточной памяти (если можно так выразиться) с легкостью допускает предположение о том, что и сердце, возможно, своего рода вместилище памяти. Поэтому, получив сердце другого человека, я вполне мог заодно получить и его воспоминания.
Изабелла помолчала. Потом осторожно спросила:
– И это случилось?
Опустив глаза в стол, он теребил край скатерти.
– Не знаю, как и сказать. Моя спонтанная реакция рационально мыслящего ученого – нет, это невероятно, это глупости. Мне приходилось слышать массу историй о людях, приобретавших вместе с трансплантатом разные свойства доноров. Эту идею использовали в фильмах. Прежде я без сомнений отнес бы ее к разряду чистой фантазии.
– Прежде? – переспросила Изабелла.
Иан какое-то время смотрел на свою макрель. Потом отодвинул ее на край тарелки.
– Да. Прежде. Теперь я не так уверен. – Он помолчал, словно надеясь прочесть у нее на лице, что это нелепость. Она в свою очередь наблюдала за ним.
Было понятно, что он смущен, как смутился бы всякий здравомыслящий рационалист, вдруг оказавшийся перед лицом необъяснимого явления.
– Я вовсе не собираюсь смеяться над вами, – подбодрила она.
– Спасибо… Видите ли, – решился он, – начиная с некоторого времени у меня в голове снова и снова крутится одно воспоминание. Воспоминание о том, чего, безусловно, со мной не было. Очень яркое. В мозгу вспыхивает картина того, что я якобы помню. Хотя, насколько мне известно, этого не было.
– Расскажите мне всё. Не смущайтесь. Просто возьмите и расскажите.
– Спасибо, – повторил он. – Даже заговорить об этом будет огромным облегчением. Ведь я совершенно растерян. Эти странности вызывают у меня страшную тревогу и, боюсь, если я не сумею во всем разобраться, помешают выздоровлению. – Он замолчал и опустил глаза на скатерть. – Больше того, я боюсь, что они убьют меня.
Глава десятая
На другой день Грейс пришла очень рано.
– Чудо! – возвестила она с порога. – Автобус подкатил раньше времени. А прямо за ним – второй. Хоть выбирай!
Изабелла рассеянно поздоровалась. Сидя за кухонным столом, она читала в «Скотсмэне» отчет об ограблении банка, которое сорвалось оттого, что грабители случайно заперли себя в отсеке, где хранятся деньги. Дочитав до конца, Изабелла пересказала эту историю Грейс.
– Еще одно доказательство того, что умных преступников не бывает, – сказала та.
– Иногда все же встречаются, – задумчиво изрекла Изабелла, протягивая руку за кофейником. – Например, серые кардиналы преступного мира. Те, кто всегда уходит от правосудия.
– В свой час и они попадаются, – покачала головой Грейс. – Сколько веревочке ни виться, а концу быть.
Так ли это? – задумалась Изабелла. Пожалуй, все-таки нет. Ведь многие убийства остаются нераскрытыми. Джек Потрошитель так и не был пойман, да и Библейский Джон, серийный убийца, цитировавший стихи из Библии и нагонявший ужас на весь Глазго, возможно, живет мирным старичком где-нибудь в Западной Шотландии. Похоже, ему удалось уйти от наказания, как и многим военным преступникам. Давно подмечено, что чем крупнее преступление, тем легче остаться безнаказанным. Жестоким диктаторам, вдохновителям геноцида, завоевателям, грабившим целые народы, нередко удается избежать возмездия. Ловят «стрелочников», мелкую рыбешку, рядовых исполнителей, исполнявших приказы.
Она уже собиралась сказать это вслух, но вовремя спохватилась. Грейс умела защищать собственные теории, и дискуссия длилась бы бесконечно. А Изабелла хотела поговорить с ней совсем о другом. Вчерашний разговор с Ианом все время вертелся в памяти. Больше того, проснувшись раньше обычного, Изабелла долго лежала, размышляя о нем и слушая, как шумит ветер в кронах деревьев.
– У меня вчера был удивительный разговор, – начала она. – Я беседовала с человеком, которому пересадили чужое сердце. Вам приходилось встречать кого-нибудь с пересаженным сердцем?
– Нет, – покачала головой Грейс. – Пересадка могла бы спасти мою мать. Но тогда этого не умели. Или доноров не хватало.
– Простите, – вздохнула Изабелла.
Жизнь Грейс была наполнена несчастьями и беспрерывным тяжким трудом. Иногда это неожиданно напоминало о себе в разговоре.
– Все мы там будем, – ответила Грейс. – Трудно только перешагнуть черту. А на той стороне не страшно.
Изабелла ничего не ответила. Она была далеко не уверена, что та сторона существует, но обладала достаточной широтой ума, чтобы признавать узость безусловного отрицания любой формы загробной жизни. Все зависит от того, рассуждала она, существует ли связь между сознанием и физической материей, телом. Никто не знает, где именно локализовано сознание, а значит, нельзя с уверенностью утверждать, что сознание прекращает свою работу в отсутствие мозговой активности. Некоторых философов не интересует ничего, кроме проблем сознания – «венца всех философских проблем», как говорил ее старый профессор, – но сама она никогда не относилась к этой когорте. И потому просто сказала:
– Да… та сторона… Но он не дошел до нее. Ему сделали пересадку сердца, и это его спасло.
– Ну и?.. – Грейс ждала продолжения.
– И у него появились какие-то странные ощущения. – Изабелла замолчала и жестом предложила Грейс, чтобы та налила себе кофе. – Видите ли, – продолжала она затем, – он психолог. Вернее, был им и прочел массу статей о психологических проблемах людей, перенесших операции на сердце. Насколько я понимаю, ему очень нелегко.
– Еще бы! – воскликнула Грейс. – Грудь твоя, а сердце в ней новое. Мне тоже было бы нелегко. – Она вздрогнула. – И не думаю, чтобы мне это нравилось. Чужое сердце! Глазом моргнуть не успеешь, как влюбишься вдруг в миленка этой умершей. А? Каково это?
– Что-то такое с ним и происходит. – Изабелла наклонилась через стол. – Он, правда, не влюбился, но ощущает что-то, что вроде бы происходит с людьми в таких обстоятельствах. У него очень странные ощущения.
Грейс с важным видом сидела напротив. Тут она, безусловно, была в своей стихии, ведь речь шла о волнующем, необъяснимом. Но меня это интересует не меньше, подумала Изабелла, и лучше уж я, менее простодушная, выскажу для начала свое мнение.
– Он признался мне, – продолжала она свой рассказ, – что на него временами накатывает вдруг приступ боли. Болит не сердце, а вся грудь и плечи. А потом возникает видение. Каждый раз. Каждый раз боль сопровождается видением.
– Но вы ж не верите в духов. – Грейс расплылась в улыбке. – Сами мне говорили, помните? Я рассказала вам о духе, явившемся нам на сеансе, а вы сказали…
У Грейс полное право торжествовать, подумала Изабелла, но ведь он не сказал, что ему является дух. Необходимо встать на защиту рационального объяснения.
– Я ничего не говорила о духах, – возразила она. – Духи – это совсем не видения. Духи – вовне, видения – внутренний образ.
– Не вижу большой разницы. – Грейс была в некотором сомнении. – Но все равно: что он видит?
– Лицо.
– Просто лицо?
– Да. – Изабелла отхлебнула кофе. – На явление духа, пожалуй, не тянет, правда? И все-таки очень странно. Снова и снова одно и то же лицо. И появляется всегда вместе с болью.
Грейс опустила взгляд на стол и стала чертить что-то пальцем на скатерти. Изабелла внимательно наблюдала за ней, но вскоре поняла, что это не магические знаки, а машинально выводимый узор. Интересно, случалось ли Грейс фиксировать послания духов? Запись таких посланий дала бы немало – если она, конечно, возможна. А почему бы и нет? Ведь утверждала некая особа, что она медиум, вступивший в контакт с духом Шуберта и писавший под его диктовку симфонию. Изабелла внутренне улыбнулась при мысли, что композитор мог бы назвать это произведение «Музыка из потустороннего мира». Глянув на Грейс, которая продолжала сосредоточенно водить пальцем по скатерти, Изабелла подавила улыбку.
– Ну и как он считает, кто это? – спросила Грейс, поднимая глаза. – Кто-то, кого он знает?
Изабелла объяснила, что нет. По словам Иана, он никогда не видел в реальности этого лица – высоколобого, с мешками под глазами и шрамом у самых корней волос.
– Но тут, – продолжала она, – надо иметь в виду кое-какие любопытные факты. Как я сказала, этот человек – психолог. Он принялся искать отчеты о поведении людей, которым вживили новое сердце. И нашел много всего – и книг, и статей.
В одной работе, написанной несколько лет назад, рассказывалось, как изменилась женщина, которой пересадили сердце молодого мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29