Ты подсобник? Подсобник. Тебе за что деньги платят? Садись сейчас же в автобус… Не в службу, а в дружбу, – повторил уже мягче. – Сейчас перерыв людям дадим. Должны они перекусить?
Ромка развел руками. А что такого? Съездить на минутку. Только туда и сейчас же обратно.
– Вот и умница, вот и подсобник, – администратор вел мальчика к готовому в путь автобусу. – Найдешь там в буфете Клаву Огородникову и скажешь, что от меня. Она знает, мы уже заплатили.
Шофер торопливо переключил скорости и захлопнул дверцу.
– Не в службу, а в дружбу! – прокричал вдогонку Лев Петрович.
Автобус проскочил центр поселка, свернул в одну из боковых улочек и остановился около одноэтажного старого здания с еще сохранившимися лепными колоннами. Из открытых настежь окон рвалась на улицу музыка, шаркали ноги и громко, весело переговаривались голоса.
Ромка вошел в зал. Все столики были заняты. Несмотря на открытые окна и два мощных вентилятора, сизый табачный дым стелился под лепным потолком, и массивные люстры как бы плыли сквозь легкий туман. Люди пили, ели, смеялись и слушали. Играл небольшой оркестр, а немолодая, но довольно симпатичная певица шептала в микрофон:
Я навек полюбил корабли.
С морем мне никогда не расстаться…
Ромка прошел через весь зал к буфету.
– Мне нужна Огородникова, – сказал он.
– Клава! Клава! – закричала в глубь помещения полная, раскрасневшаяся буфетчица. – Огородникова!
И сейчас же из-за занавески появилась чернявая шустрая женщина в фартуке, с засученными рукавами.
– А? Что? – спросила почему-то испуганно.
– Я за кефиром, – сказал Ромка, – Лев Петрович послал.
– Ах да! Ты из кино? – всполошилась Клава. – Ты выходи сейчас и иди во двор, там у служебного входа жди, я вынесу.
И она исчезла за занавеской.
Ромка пожал плечами, мол, ему все равно, где получать, лишь бы кефир был, и пошел к выходу.
Но тут у самой двери столкнулся он с парнем, который, очевидно, специально дожидался его…
– Ага, – сказал парень с пьяной улыбкой, – старый знакомый… Помните, сэр, мы с вами где-то встречались?
Ромка усмехнулся – разве он мог забыть этого «ковбоя»?
А почему он один? Где же дружки? Ромка скосил глаза вправо и увидел приятелей ушастого за столиком, прямо возле окна, в углу.
Дружки манили его к себе.
– Да, да, – сказал и ушастый, церемонно кланяясь, – прошу не отказать…
Он схватил Ромку за руку и потащил к своим дружкам.
– Где же ты пропадал, га? Мы тебя ищем, ищем…
Ромка невольно сделал несколько шагов вместе с ним и вдруг остановился, замер в растерянности. Вместе с дружками ушастого сидел за тем столиком очень уж знакомый мужчина. Мужчина поднял глаза, их взгляды встретились. И Ромка понял, кто это. Он похолодел. Это же был лохматый, тот самый человек, который оставил вещи на пляже. Ромка сделал шаг назад.
– Ну, иди, иди, – потянул его прыщеватый, – поговорим по душам, обмоем встречу.
Сидящий за столиком со все возрастающим интересом вглядывался в мальчика.
Ромка грубо вырвал руку, сказал что-то вроде «отстань», «уберись» и, повернувшись, торопливо пошел к выходу. Прыщеватый упрямо потащился за ним, но его оттянул назад один из дружков, поднявшийся из-за стола…
Ромка остановился у подъезда. Вот это налетел! Напоролся! Узнал его лохматый или нет? А может, он ошибся? Может, спутал что? Не наделать бы другой беды – скажут, не зря хотели тебя отослать из поселка.
Пригнувшись, он перебежал под окнами до угла и остановился под последним, крайним. Подпрыгнул, ухватился руками за подоконник, подтянулся и нос к носу, через тонкую проволочную сетку от мух, столкнулся с тем самым человеком, которого хотел проверить. Очевидно, и тот тоже решил проверить. Так они смотрели друг на друга, может, секунду, а может, и десять. И оба сразу резко отпрянули от сетки – мужчина к столу, а Ромка – свалившись в кустарник газона.
– Парень, где ты? – донесся со двора пронзительный голос Клавы Огородниковой. – Куда ты пропал?
Он живо прошмыгнул под окнами, перескочил деревянную изгородь двора ресторана и прямо налетел на разгневанную буфетчицу.
– Где тебя носит? – кричала та. – Ведь сказала: иди во двор, я следом… Так сколько мне ждать тебя? Или ты думаешь…
– А где кефир? – перебил он ее.
– Вон, бери, – кивнула она на деревянный ящик с бутылками, – да не пропадай, когда тебя ждут… Посылают тут всяких…
Обратно он вышел через ворота, сгибаясь под тяжестью ящика. Шутка сказать, двадцать полных бутылок – десять литров, да сами бутылки, да сам ящик. И нести ведь неудобно.
У ресторана уже стоял автобус, и шофер помог внести ящик внутрь. Устроив кефир поудобнее, Ромка кинулся к заднему стеклу.
В освещенном квадрате последнего крайнего окна увидел он человека, который, облокотившись на подоконник, задумчиво смотрел на улицу. Рядом за столиком оживленно переговаривались трое дружков. Ромка смотрел на мужчину и соображал, что ему сейчас следует делать. Не мчаться же на заставу. А автобус пойдет совсем в другую сторону.
И потом предупредили же его крепко-накрепко, чтобы не делал никаких поспешных выводов.
Как назло, автобус долго разворачивался прямо перед окнами ресторана. Незнакомец, попыхивая сигаретой, смотрел на улицу.
Ромка уселся на сиденье и усилием воли заставил себя не смотреть больше на окно. Как учил Суходоля, в такие моменты надо лишь провентилировать легкие – пять-шесть глубоких вдохов и выдохов.
Он сидел, смотрел прямо перед собой и усиленно «вентилировал» легкие.
Когда автобус вырвался, наконец, из узких улочек поселка и, весело гремя бутылками, помчался по асфальтированной дороге к месту съемки, Ромка уже знал, что надо делать.
На одном из поворотов Марченко попросил шофера остановиться.
– Что случилось? – притормаживая, спросил тот.
– Надо мне.
– Надо так надо, – удивился шофер, – только я, дружок, ждать не стану.
– Хорошо, – согласился Ромка, – не ждите.
Автобус, мигнув красными огоньками, исчез за очередным поворотом, и сразу обступили, навалились на Ромку темнота и тишина. Но он хорошо знал это место и совсем не боялся тишины.
Прошел по дороге чуть назад, остановился около известного ему да и почти всем мальчишкам отряда телеграфного столба. Пошарил внизу, возле самого основания, и открыл щиток. А под тем щитком нащупала рука телефонную трубку.
– Дежурный по заставе слушает, – послышался далекий голос.
– Это я, я, – заговорил тихо Ромка, – это Марченко, мне нужен капитан Никифоров.
Дежурный переспросил и лишь после повторной Ромкиной просьбы сказал:
– Хорошо, жди.
Через несколько томительных минут в трубке послышался тяжеловатый, грубый голос старшины заставы.
– Что случилось, Марченко? Капитана нет, он отдыхает. Мне можешь сказать?
– Могу, – согласился Ромка и продолжал все так же тихо, почти шепотом, словно кто мог подслушать его в этом гористом безлюдном месте: – Тарас Порфирьевич, я видел того лохматого, с волосатыми ногами, кто оставил вещи. Он был сейчас в ресторане, в углу, у последнего окна.
– Спасибо, – сказал старшина, – я сейчас же доложу капитану. Только как же ты оказался в поселке? Ты же должен быть на съемках?
– Так уж получилось… а я на съемках, вот сейчас иду туда…
– Откуда ты говоришь?
– Это столб двести одиннадцать, – сказал Ромка, – по дороге на Веселое.
– Понятно, – отозвался старшина, – еще раз спасибо, и дуй, снимайся. Я отключаюсь.
Ромка смотал провод, отключил вилку и запрятал трубку.
Но под ложечкой все-таки тоскливо заныло: как его так угораздило! Ведь, может, он сорвал сейчас всю операцию! Может, сейчас этот лохматый мчится без оглядки из Прибрежного. А что? Взял на площади такси и улепетывает, поминая его, Ромку, добрым словом. Ну конечно, он же сам предупредил его, когда полез в окно. Ведь приказано было: не узнавать. Прошел бы мимо – и все. Занялся бы кефиром – и спасибо тебе, товарищ Марченко! Помогли, товарищ Марченко. А сейчас?
Он шел пешком по темной дороге и ругал себя.
Если по прямой, то до съемочной площадки можно было бы дойти за каких-нибудь минут пятнадцать-двадцать. Но прямого пути в горах нет – дорога петляет и крутится по склонам. И он знал, что пройдет оставшийся путь минут за сорок пять, а то и за все пятьдесят. Он даже радовался этому – не хотелось сейчас ни света, ни шума, ни друзей, ни знакомых. Вот так лучше – идти одному по еле угадываемой дороге, слышать только стук собственного сердца да скользящие под ногами, отлетающие назад камушки.
Он прошел уже четыре поворота и спускался дорогой к очередному крутому подъему, как впереди, навстречу, сверкнули фары, прорезали темноту два широких луча и сейчас же погасли, скрылись за каким-то изломом дороги.
Потом уже совсем близко свет четко отделил силуэт скалы, и из-за поворота прямо на Ромку, ослепив фарами, вылетела, дребезжа кузовом, какая-то машина.
Он прижался к камням, пропуская ее, но машина остановилась, и фары потухли. Это оказался знакомый киношный автобус.
Шофер высунулся из кабины.
– Чего стал, садись. За тобой и еду. – И, приоткрыв дверцу, продолжал: – Важная ты, друг, птица. Влетело мне за тебя от директора. Нельзя, говорит, его одного оставлять. Немедленно, говорит, поезжай.
Автобус, спущенный с тормозов, мягко покатился вниз, потом вздрогнул, взревел мотором и на крошечной площадке стал осторожно разворачиваться. Наконец развернулся и снова лихо, снова дребезжа помчался на съемочную площадку.
– Рессора правая села, – сказал раздраженно шофер, – надо стать на ремонт, а когда станешь – каждый день нужен.
На площадке горели прожектора, гудел мощный вентилятор «ветродуй» – так называли его киношники. А рядом пиротехник дядя Паша держал небольшую фанерку, с которой потоки воздуха срывали куски белого дыма, застилали площадку рваными полосами тумана.
– Стоп! – прокричал раздраженно Егор Андреевич, – Так не годится! Дядя Паша, придумывайте что-то другое!
Дядя Паша, озабоченный и злой, побежал к автобусу за новыми банками дыма. И тут-то увидел Ромку.
– Где ты носишься? – обрадовался он. – Бери банки, держи шест и дуй за мной.
Это уже было дело. Ромка поспешно схватил две банки дыма, двухметровый шест с гвоздем на конце и побежал за пиротехником.
– Туман им подавай, – ворчал на ходу дядя Паша, – а как я один туманом такую площадь покрою… Да еще общий план, да ночью, навыдумывают всякое…
Но Ромка знал, что ворчит дядя Паша только для вида, а сам рад-радешенек, что такое придумали, – любил свое искусство показывать. Сам, наверное, и предложил да еще сказал: «Вы только объясните, что надо, а как, это уж я сам додумаю».
– Значит, ты сидишь тут, – сунул пиротехник Ромке в руки спецспички и терку. – Как крикну «слева» – ты и зажигай. Ясно?
– Ясно.
– Только ты не стой на месте, не стой, а ходи, следи, как ветер меняется. Понял?
– Не впервой, дядя Паша.
– Мало что не впервой. А объяснить я тебе задачу обязан. Нам надо весь тот участок дымом, закрыть. Сам-то я у ветродуя буду, а справа Толика попросил. Слева ты, значит. Уяснил задачу?
– Уяснил.
– Жди команды.
Сказал дядя Паша и, подхватив оставшиеся коробки, скрылся в темноте. Теперь темнота особенно ощутима после яркого света на площадке. Приборы там только что потушили, и площадка угадывается лишь по маленькой далекой дежурной лампочке да по монотонному далекому гулу работающего движка.
Ромка торопливо насадил одну из банок на шест, воткнул в отверстие банки кусок пиротехнической спички и стел ждать.
Ждать пришлось недолго. Видно, дядя Паша уже появился на площадке и сказал коротко: «Кого ждем?»
Загрохотал сначала дизель «лихтвагена», вспыхнули и замигали «диги», потом включился в дело ветродуй – зачихал, застучал и взревел, словно собираясь взлететь. «Диги» перестали мигать и налились ослепительно белым, ну просто дневным светом.
На площадке забегали, засуетились, закричали.
Ромка наклонился над банкой с теркой в правой руке – он знал, сейчас будет ему команда.
– Дым! Дым! – закричали сразу несколько голосов с площадки.
– Слева! Марченко, давай! – перекрикивая шум работающих машин, прокричал откуда-то справа дядя Паша.
Ромка чиркнул по выставленной в банке спичке раз, другой, спичка, став на мгновение красной, обуглилась и, шипя, сокращаясь, понесла огонь туда, внутрь банки, в спецсмесь.
– Ромка, – снова донесся крик пиротехника, – давай же, давай!
– Даю! – заорал он, на всякий случай отодвигаясь от банки и поднимая шест.
Вот, наконец, из дырочек появились тоненькие струйки белого дыма, еще маломощные, худосочные. Но они с каждым мгновением становились все мощнее, все насыщеннее, и вдруг, яростно шипя, повалил дым, да с такой могучей силой, что Ромка поспешно отстранил банку в другую сторону, чтобы не задохнуться.
– Отходи! Отходи! – услышал вдруг, как кричали там, на площадке.
Он не сразу понял, что относилось это к нему, ведь вроде ветер нес дым правильно.
– Ну, кто там слева? – кричали в мегафон. – Отходи! Отходи! Нас всех обкурил!
Он схватился за голову – дым-то шел на площадку, но только не в кадр, а прямо на тех, кто стоял у камеры.
Опомнившись, он подхватил шест с банкой, помчался вправо, но ветер снова сыграл с ним злую шутку. Он вдруг рванул прямо на него, и Ромка закашлялся, оказавшись и самом дыму. Еле вывернувшись из молочной пелены и все еще откашливаясь, Ромка побежал теперь уже влево.
– Дядя Паша! – кричали в мегафон на площадке. – Кто там у вас слева? Где же дым? У нас свет горит!
Наткнувшись на неожиданно возникшее на пути дерево, Ромка остановился. Наверное, надо еще чуть оттащить банку вправо. Он так и сделал. Дым пошел на площадку.
Рядом из темноты, как в сказке, возникла фигура дяди Паши.
– Молодец, – сказал он, тяжело дыша, – нашел все-таки точку. Ты на то, что орут, не обращай внимания. В кино наша профессия самая ругательная. Все нас ругают… Всем кажется, что это ерунда, чепуха и каждый может с этим управиться. Ты так и держи, – сказал, поправляя шест, – и отходи, если что… Только не суетись, не паникуй – ничего там не случится… Главное, чтобы до площадки доходил дым ровненький, одной плотности… Ну, я побежал, – сказал торопливо, – я там на первом плане отделкой занимаюсь, ювелирной работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23