..
Принес домой, мать тут же облизала эту дылду. Не было только Хрюши. Я
забеспокоился, ведь собаки рядом, пошел искать. Подходя к подвалу, услышал лай,
и понял, что собаки там, добрались до какого-то кота и возятся в темноте.
Услыхав меня, они побежали к выходу. Я прошел дальше и на трубе нашел серую
кошку, Васину подругу, она была напугана, но цела. Все тихо, кое-где капает
вода... Я расстроился из-за собак, потому что ценю подвальный покой. Хрюши нет.
Пошел к девятому, зову - и выбегает мой Хрюшка, серьезный, важный и вовсе не
испуганный. Взял его на руки и понес домой. Он, в отличие от других, не просто
терпит это, а по-настоящему горд, крутит во все стороны курносой головенкой -
смотрите, знайте, сам Хрюша едет... Есть ему было нечего, но он и не хотел,
устроился на подоконнике. Дремлет, ждет, когда же я выброшу к чертям машинку и
захочу с ним поговорить всерьез... На полу Макс, на столе Костик шуршит бумагой,
умывается, на кухне исследует пустые консервные банки Клаус, медленно догрызает
окаменевший сухарь Алиса... Стив, шипел, ругался, чтоб выпустили на лестницу
поклянчить еду, и не дождавшись, удрал в окно. Спрыгнул с балкона и попался
прямо в лапы сучке, она обегала дом и с размаху натолкнулась на кота. Но Стива
не свернешь, стоит как скала. Она покрутилась, попрыгала вокруг да около и
отступилась, а он пошел в девятый подвал. А я, оставшись с самыми верными котами
и кошками, готовлюсь к зиме по-своему. Я жду цветных пятен на белом фоне... и
боюсь тягостного чувства, которое в начале: словно хочешь вспомнить знакомое
лицо, или вещь, пейзаж, а вместо целого перед глазами детали, фрагменты, куски,
пятна, штрихи и наброски, и все это кружится, не удержать, уплывает... В горле
сухость, в животе тоска, в глазах резь и рябь, в висках боль и тяжесть...
Розовощекие графоманы, мать вашу так!..
38. Земля застыла...
Холод загнал всех в подвалы, кончилась пора утренних купаний в листьях. Земля
застыла, молчит и не жалуется. Травинки твердые и ломкие, с беловатым налетом,
трупное окоченение вызывает тоску... Две женщины собирают мусор. Одна средних
лет, кряжистая, с грубым красноватым лицом, вторая молодая, высокая и бледная,
как глиста после чеснока. Им мешают коты, грязнят землю и пол в подвалах, а
запах!.. В их кучах мусор от людей, а они этого видеть не желают. Они считают,
что люди лучше зверей, я сомневаюсь. Я не хочу их слушать... Прибежала Люська,
пушистая гусеница на тоненьких ножках, оживленна и быстра. Она любит гулять по
зимней траве. Бежит и оглядывается, иду ли, а руку протяну - пригибается и
жмурится, но это игра.
Задолго до нее, в этой же траве сидела Жучка, черная маленькая кошка, кудлатая и
дикая. Та же прогнутая спина... От нее и Феликса пошли все черные. Она исчезла,
как многие - вчера была, а сегодня искать бесполезно. Куда они забиваются перед
концом?.. Судьбы безымянных и забытых зверей сильней всего трогают меня. Сколько
их позади... В долгой жизни мало хорошего, столько ушедших лиц... Люди лучше
устроились, их жизнь ценится дороже, а кошку можно просто придушить, как мой
сосед, - лишайная, мол, - и выкинуть в мусоропровод. Безмолвное страдание
бессильных и непонимающих вытолкнуло меня из жизненной колеи - несколько ударов,
толчков, и я оказался не годен для человеческой жизни. Говорят, это опасно...
Женщины молча наблюдают, как я разговариваю с кошкой. Я знаю, что они думают обо
мне. О моей ненормальности давно знают постоянные гонители кошек, они потрясают
своими половиками... Истерическое провозглашение чистоты, с обязательным
вывешиванием на балконе всего имущества, как простыней новобрачных. Сочетание
стерильных тряпочек в своем углу с непролазной грязью за порогом собственного
дома, на огромной ничейной земле. Нет уважения к жизни, только надуманные или
истеричные любови и привязанности...
Из подвала показался Хрюша, потом Клаус и последним Костик, верный друг
лохматых. Клаус любит Костика, но тот надоедает ему своими нежностями. Зато Макс
обожает покровительствовать, кладет лапы на шею Косте, облизывает всего, а тот и
рад, спит, прижавшись к Максову лохматому боку. Макс помнит свои неудачи,
бегство в девятый, и рад, что кто-то слабей его. В сущности оба еще подростки, а
Клаус взрослый, староватый кот, не любит слабых, и с кошками у него все ясно, и
дел по утрам хватает.
Макса я увидел у помойного ящика. Как ни корми, их тянет сюда. Опасно, иногда
подсыпают всякую дрянь, но с дурными привычками трудно справиться, особенно,
если вкусно. Все-таки он решил пойти за мной, и что?.. стоило ли ради останков
монашески пресного минтая, потонувших в густой каше?.. И все равно,
встрепенулись все, кто сидел и лежал, кто мылся или дремал - новому обязательно
добавят, вдруг удастся поживиться... Но у Макса не отнимешь.
Он пожевал немного и быстренько смылся обратно к мусору, оттуда в окно несет
зловонием вперемешку со сногсшибательным ароматом копченой рыбы. А Костик
остался, спит на теплой хрустящей бумажке, свернулся и всхрапывает.
Шум мотора, мусорка едет. Выглядываю - Макс удирает от толстой тетки в девятый
дом. Клаус тоже удрал, но наверх, домой... волоча живот по доскам, пролезает
через узкую дыру на балкон, смотрит на меня желтым глазом... Беззвучно мяукает,
прыгает на колени, и замирает.
39. Нуль, и подсохло...
Листья, грязные кружева... Макс за ночь проголодался. Появляется Люська, и они
бок о бок бегут впереди меня. Что значит неопытность - заворачивают за угол и не
останавливаются!.. Вот Хрюша - замарашка, деловит и озабочен. В подвале Клаус на
деревяшке, отполированной густою шерстью. Как хорошо мы вчера дружили!.. Годами
тянется его борьба за место на коленях. Вокруг меня все время крутятся
недостойные личности, так он считает. Я вечно виноват перед ним... и не могу
исправиться.
Стив дремлет на соседском коврике. Я осматриваю его место - много волос, но
никаких серьезных улик... Все доедают кашу, когда в окно вскакивает Костик и
сходу бросается на тарелку, хотя бока у него раздуты. Тот, кто в детстве
голодал, поймет его. Сегодня праздник для всех - кусочки куриного фарша! Как
только завидели пакетик, поднялся отчаянный вой. Больше всех старается
Константин, за ним Люська. Клаус немного в стороне, он ненавидит суету, и
выжидает. Развожу фарш горячей водой, чтобы получился жиденький супчик, и
наливаю в огромную плоскую тарелку. К ней тут же припадает шесть рыл, незаметно
оттесняют друг друга, вроде бы случайно, прямых столкновений никто не хочет:
пока докажешь свою правоту, тарелка будет вылизана до блеска. Хрюша до еды
отчаянно размахивал лапами, а у тарелки он последний, его оттесняют даже кошки.
Я предвижу это, у меня наготове еще немного, наливаю ему в отдельную мисочку.
Клаус, урвавши из общей миски, ждет, пока отойдет Хрюша. Малыш не умеет
вылизывать углы так тщательно и методично, как старый кот. Клаусу достанется
немало, ведь в осадке самые крупные кусочки фарша. Пусть побольше, да лучше -
девиз старика. Он не очень-то стар, десять лет, но старше его только Алиса.
Смотрю, ее оттеснили, она безропотно наблюдает за остальными, отдыхает.
Вытряхиваю ей самые остатки...
Вот теперь утро кончилось. Мы собрались, поклевали чуть-чуть и разойдемся по
своим делам. Им спокойней, они принадлежат к большому сильному племени, во главе
которого я - не дам пропасть.
40. Два месяца прошло...
Пока зима нетороплива и мягка. В доме тихо, жильцы покинули скамейку, что у
подъезда - зябко стало, и волны злобы гаснут быстрей, чем летом. Не так видно
зверей, как в теплые дни, а в подвалы мало кто заходит, там страшно, грязно и
темно, так люди говорят... Я думаю о друзьях. Как можно таким маленьким и слабым
жить среди огромных, громких и злобных?
Поели, и тихо. Востроглазый Костик в кухне на столе; на серой бумажке его не
видно, он знает это и горд собой. На полке развалилась Люська. Я положил туда
тряпочку, она полюбила это место: видно, кто приходит, уходит, и в стороне от
суеты. Она ложится на спину и мурлычет, поглядывая на меня, ее коготки остры, но
руку держат осторожно. Деликатны беспризорные существа... А на полу сидит ее
полуслепая мать, ей досталось мало еды, но она рада покою, и тому, что рядом
красивая кошка, ее дочь. Люська готовится встречать женихов, а Алиса устала от
этой дребедени, всю жизнь донимали коты да коты...
41. Гололед, плохое настроение...
Снега нет и нет, а на камнях тонкая блестящая пленка по утрам. Навстречу мне
Макс, зуб торчит уныло. Погладил его, он слабо вякнул в ответ и побежал за мной.
А это Стив, тоже бежит ко мне, исчез, что ли, могущественный покровитель?..
Покормил их, сел, Стив взгромоздился ко мне на грудь и заурчал, закатывая глаза.
Иногда вспоминает старую дружбу. Огромная лобастая у него башка, больше, чем у
всех других моих знакомых. Самый большой, тяжелый и сильный кот, и самый
неприступный, самостоятельный. Недавно стал забывать свои обиды, придет, положит
голову на колени, что-то бормочет, позволяет себя гладить... На правой щеке
снова открылся свищ. Рассказывать про его болячки скучно. До главной операции он
был беспокойным, дерзким, драчливым, а стал злым, бесстрашным - и равнодушным.
Он не участвует в нашей жизни, когда является, лежит в коридоре поперек дороги и
никого не боится... Мы долго разговаривали с ним, и даже Хрюша не возмущался,
сидел рядом на подоконнике и делал вид, что ему совершенно все равно.
Клаус шел ко мне с явным намерением поговорить, увидев Стива, остановился. Между
ними ни дружбы ни вражды, избегают встречаться на узких дорожках. На балконе
подал голос Хрюша. Он стоит, маленький, курносый, обрубок хвостика торчком - и
воет, тоскливо и долго. Он поел, здоров, я люблю его, но этого мало. Кот должен
жить своею жизнью, Хрюша хочет этого и боится, потому и кричит. Ему трудно быть
храбрым, выдерживать взгляды больших и сильных котов. Вечный подросток, он
должен - и страшно!
Внизу загремела мусорка, все встрепенулись, и Хрюша отвлекся от философии в
сторону злобы дня. Утро кончилось.
42. Макс, Клаус и Люська.
Бывалые коты отмечаются с особой залихватской небрежностью, с наигранной скукой
на косматых мордах, как Клаус, например. Несколько капель, чтобы только оставить
след. Здесь был... а дальше все известно. Как всякий мастер, кот экономен в
средствах. Никакой показухи! А новичок - это угроза, его старательность и
отсутствие меры ужасают... Макс стоит в углу, на роже горделивое выражение и
особая задумчивость, присущая детям, испытывающим подгузник. Зуб торчит, и язык
высунул от усердия. Я кричу ему, что хватит, но не тут-то было - он поливает
занавеску, используя весь запас! И победно уходит. Хрюша поет песнь отчаяния и
надежды, брякается о форточку плотно сбитым тельцем, и вниз; он должен
участвовать лично и не доверяет письменным сообщениям. Я говорил уже, он по
натуре художник, а не писатель... На пороге Клаус, он долго нюхает Максову
расписку, брезгливо морщится - и небрежным штрихом перечеркивает старания
молодого карьериста. Подходит ко мне и не верит глазам - я один! Он долго
думает, проверяет обстановку - никого!.. Тогда прыгает. Я глажу его спутанную
гриву, трогаю сморщенное левое ухо, крошечное, жесткое... Он не возражает, и
принимается оглушительно громко петь, с легким взвизгиванием, что странно
слышать от огромного лохматого существа со свирепой изрытой шрамами мордой, она
распухла и расплылась, но разрез глаз все тот же - косой, с приподнятыми к ушам
углами. И я вспоминаю, как в детстве звал его - китайчонок...
Но тут пришлепала Люська и все испортила! Клаус ее первый любовник. Он понюхал
ей нос, вздохнул и отвернулся, а она долго тыкалась в его шерсть в разных
местах, и наконец, пристроилась к боку, греясь его теплом, и моим. Все
происходит у меня на коленях, а машинка рядом, я перегнулся к ней, мне неудобно,
но приятно, что после любви иногда остается дружба.
43. Четырнадцатого декабря, снега все нет...
Маленькая рыжеватая собачка крутится вокруг меня, заглядывает в сумку. Я ее знаю
- из той своры, что доконала Шурика. Я бы дал ей молока, но не хватит на мою
компанию. Она понимает, и направляется туда, где за седой травой овраг. Если бы
там построить домик... Холод доконал бы! Я и в доме-то еле выживаю, почти не
топят. Котам хорошо на теплых подвальных трубах, а мне не залезть на трубу;
среди котов я неудачник по части нахождения теплых мест. Но в сильные морозы и
особенно ветры подвал спасает только самых мохнатых, тогда дома им теплей...
Макс выходит из травы, никакого внимания собаке. Он знает, одна такая шавка не
справится с ним. Шурик не успел узнать даже того, что понял недотепа Макс,
проживший втрое дольше. Макс видит банку с молоком, облизывается... Люська
прыгает сверху, Хрюша выглядывает из подвала - недоросток, малолетка с глазами
наемного убийцы. Но я вижу в них отчаяние, страх, подозрительность, тщеславие,
неуверенность, которые он скрывает под бандитской маской... У порога
невозмутимый Стив, дома старушка Алиса и Костик. Удача, без усилий я собрал
всех, кого хотел. Нет только Клауса, и Серого давно не вижу. Хотя он не совсем
наш... В подвале сумерки, свет просачивается через окошко под потолком. На
полированном чурбачке тяжелая лохматая туша Клауса. Глажу его, он урчит, идет за
мной, и даже трусцой пробежался, так и кажется, дергается шар живота над ремнем,
явственное ощущение подтягивания штанов...
Молоко все пьют с жадностью, на помойке его не бывает. Зато там встречаются
деликатесы. Друзья чавкают, а я сижу среди прошлогодних картин... Как они здесь
бесились, Люська и Шурик, залезали по занавескам до потолка! Теперь она взрослая
дама, а Шурик давно в земле.. Вчера Алиса играла со мной - ловила пальцы,
покусывала их, чуть задевая кожу. Значит, скоро котята... Уже несколько лет их
трое - серый, рыжий и черный. Про серых я знаю все, отец бродит вокруг нас и сам
требует усыновления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20