П. Чехова и несомненно отражаться на продуктивности его творчества. По одному из пунктов договора Чехов платит неустойку в 5000 рублей за каждый печатный лист, отданный им другому издательству. Таким образом, он лишен возможности давать свои произведения даже деше­вым народным издательствам. И среди копеечных книжек, идущих в народ и на обложке своей несущих имена почти всех современных писателей, нет книжки с одним только дорогим именем - именем А. П. Чехова.
И мы просим Вас, в этот юбилейный год, исправить не­вольную, как мы уверены, несправедливость, до сих пор тяготевшую над А. П. Чеховым. Допуская, что в момент заключения договора Вы, как и Антон Павлович, могли не предвидеть всех последствий сделки, мы обращаемся к Ва­шему чувству справедливости и верим, что формальные основания не могут в данном случае иметь решающего значения...
Для фактического разрешения вопроса мы просим при­нять наших уполномоченных: Н. Г. Гарина-Михайловского и Н. П. Ашешова».
Подписали бумагу: Федор Шаляпин, Леонид Андреев, Ю. Бунин, И. Белоусов, А. Серафимович, Е. Гославский, Сергей Глаголь, П. Кожевников, В. Вересаев, А. Архипов, Н. Телешов, Ив. Бунин, Виктор Гольцев, С. Найденов, Евгений Чириков.
Как пишет в своих воспоминаниях писатель Н. Д. Те­лешов, у которого задержался этот документ, имелись все основания считать, что успех переговоров был обеспечен, но А. П. Чехов, узнав о предполагаемом обращении к А. Марксу, запротестовал и просил не делать этого, и дальнейший сбор подписей под письмом прекратился.
Зная, как избегает Чехов всяких юбилеев, торжествен­ных речей и публичных выступлений, руководители театра вынуждены были обмануть Чехова и скрыть от него гото­вящееся чествование. В день премьеры во время третьего действия спектакля за Чеховым на квартиру приехали с запиской от Немировича-Данченко о том, что все актеры просят его приехать в театр.
...Театр был полон. Спектакль шел с большим успехом. Вызовы артистов были шумные. Когда после третьего ак­та А. П. Чехова пригласили на сцену, где собралась вся труппа и открыли занавес, овации всего театра превратились в бурю. По воспоминаниям тех, кто был в этот день в театре, было заметно, с каким трудом больной Антон Павлович стоял на сцене и выслушивал многочисленные приветствия и адреса. Из публики раздавались голоса:
- Сядьте, Антон Павлович, сядьте!
Но Чехов упорно продолжал стоять. Мария Павловна рассказывала, что какой-то зритель-сибиряк, взволнован­но говоря речь, увлекаясь, все время надвигался на Анто­на Павловича. Чехов постепенно отступал назад. После он сказал полушутя Марии Павловне:
- Знаешь, я уже сжал кулаки, мне казалось, что он набросится на меня...
В своих воспоминаниях К. С. Станиславский рассказы­вает о другом эпизоде: «Один из литераторов начал свою речь почти теми же словами, какими Гаев приветствует старый шкаф в первом акте:
«Дорогой и многоуважаемый... (вместо слова «шкаф» литератор вставил имя Антона Павловича)... приветствую вас» и т. д.
Антон Павлович покосился на меня - исполнителя Гаева, - и коварная улыбка пробежала по его губам».
Представители лучшей части русской интеллигенции, собравшиеся в этот день в театре, выразили свою искрен­нюю любовь к Чехову и подчеркнули общественное значе­ние его творчества. Друзья писателя, поклонники его та­ланта сделали Чехову в этот вечер много подношений-по­дарков, часть которых можно и теперь видеть в кабинете Антона Павловича в ялтинском Доме-музее.
Выступая от имени Художественного театра, Вл. И. Немирович-Данченко подчеркнул значение драматургии Чехова для театра. Он сказал:
- Милый Антон Павлович! Приветствия утомили те­бя, но ты должен найти утешение в том, что хоть отчасти видишь, какую беспредельную привязанность питает к те­бе все русское грамотное общество. Наш театр в такой сте­пени обязан твоему таланту, твоему нежному сердцу, тво­ей чистой душе, что ты по праву можешь сказать: это - мой театр...
Это была последняя встреча Чехова с Художественным театром, со зрителями и читателями его произведений.
Январь и половину февраля Антон Павлович, почти все время болевший, прожил в Москве и лишь 17 февраля возвратился к себе в Ялту.
В мае 1904 года Чехов снова в Москве. Здесь он опять слег. Немного поправившись, по настоянию московских врачей, уже в тяжелом состоянии Чехов вместе с Ольгой Леонардовной 3 июня выехал на курорт в Баденвейлер (в южной Германии). Там здоровье его продолжало ухуд­шаться, хотя он и писал сестре, что «здоровье мое стано­вится все лучше, крепче», или «здоровье входит в меня не золотниками, а пудами».
Делал ли он это для того, чтобы успокоить близких, или же действительно верил в улучшение своего здоровья? Ведь Чехов был, как свидетельствуют его современники, очень не плохой врач. Начавшееся с зимы этого года катаст­рофическое ухудшение его здоровья не могло не заставить его, как врача, подумать о быстро приближающейся раз­вязке. Напрашивается вопрос, не поехал ли Чехов на за­граничный курорт с сознанием близкой своей смерти и даже не потому ли и поехал? Писал же он как-то из Мелихова, что, внезапно почувствовав однажды сердечные перебои и близость обморока, он быстро пошел в свою комнату и у него тогда была «одна мысль: как-то неловко падать и умирать при чужих»! Не поехал ли он и теперь за грани­цу для того, чтобы не причинять своим самым близким, любящим его людям страданий от картины его смерти?
Писатель Н. Д. Телешов свидетельствует, что когда на­кануне отъезда Чехова из Москвы за границу он пришел навестить его, Антон Павлович, протягивая ему исхудалую руку, сказал: «Завтра уезжаю. Прощайте. Еду уми­рать»...
В последнем в своей жизни письме, написанном Марии Павловне 28 июля, за три дня до смерти, Чехов писал, что собирается домой ехать морем, так как в вагонах жарко и душно и что «по железной дороге приедешь домой скорей, чем нужно, а я еще не нагулялся». Было ли это опять-таки желанием отвлечь мысли родных о его тяжелом состоянии, или же он, как всякий умирающий от туберкулеза, в по­следний момент действительно поверил, что еще будет жить? Вероятно, на этот раз было и то и другое, хотя в последних строчках письма он, может быть, уже и бессозна­тельно, признается: «Желудок мой испорчен безнадежно, поправить его едва ли возможно чем-нибудь, кроме поста, т. е. не есть ничего - и баста. А от одышки единственное лекарство - это не двигаться».
* * *
Катастрофа произошла через три дня, в ночь на 2/15 июля 1904 года. Ольга Леонардовна Книппер-Чехова рас­сказывает о последних минутах Чехова:
«...В начале ночи он проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Ощущение чего-то ог­ромного, надвигающегося придавало всему, что я делала, необычайный покой и точность, как будто кто-то уверенно вел меня. Помню только жуткую минуту потерянности: ощущение близости массы людей в большом спящем отеле и вместе с тем чувство полной моей одинокости и беспо­мощности...
...Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Пав­лович сел и как-то значительно громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «ich sterbe...» Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампан­ского...», покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда...»
Так просто умер Чехов... И то, что он в первый раз в жизни сам послал за врачом, и то, что, когда тот пришел, он спокойно сказал ему: «Я умираю...» И то, что он - врач - с улыбкой выпил предложенное ему врачом «ле­карство» - шампанское, - говорит о том, что он все яс­но сознавал...
Смерть Чехова была тяжелым ударом для русской ли­тературы, русской общественной мысли. Похороны Чехова 9 июля в Москве вылились в широкую демонстрацию на­родной любви к писателю, признания огромного литера­турного и общественного значения его творчества.
Чехов похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
СЕСТРА-ДРУГ ПИСАТЕЛЯ
После смерти Антона Павловича стало известно, что он еще тремя годами раньше, 3 августа 1901 года, написал завещательное письмо и отдал его на сохранение жене Оль­ге Леонардовне. В этом письме на имя сестры Марии Пав­ловны он предельно коротко и просто, без выполнения ка­ких-либо формальностей выразил свою посмертную волю о наследовании его имущества и денежных средств. Характерна для Чехова в этом письме опять-таки черта общественности в его натуре. Так, он не забывает в своем завещании не только всех своих близких родных, но и род­ного города, и его нужд по народному образованию, и кре­стьян села Мелихова, и дочь-гимназистку служившего когда-то в лавке его отца мальчика Гаврюшки. Вот это письмо:
«Марии Павловне Чеховой
Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное владение дачу мою в Ялте, деньги и доход с драматических произведений, а жене моей Ольге Леонардовне - дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Не­движимое имущество, если пожелаешь, можешь продать. Выдай брату Александру три тысячи, Ивану - пять тысяч и Михаилу - три ты­сячи, Алексею Долженко - одну тысячу и Елене Чеховой (Леле), если она выйдет замуж, - одну тысячу рублей. После твоей смерти и смерти матери все, что окажется, кроме дохода с пьес, поступает в распоряжение Таганрогского городского управления на нужды народ­ного образования, доход же от пьес - брату Ивану, а после его, Ива­на, смерти - Таганрогскому городскому управлению на те же нужды по народному образованию. Я обещал крестьянам села Мелихова сто рублей - на уплату за шоссе; обещал также Гавриилу Алексеевичу Харченко (Харьков, Москалевка, свой дом) платить за его старшую дочь в гимназию до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение. Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно.
АНТОН ЧЕХОВ.
3 августа 1901 г.»
Единственная сестра в семье Чеховых, Мария Павловна сыграла особую роль в жизни писателя. Еще с детских лет она была очень дружна с братом, а позднее стала его вер­ным другом и помощником. Посвятив всю свою личную жизнь брату, отказавшись от замужества и создания своей семьи, она до последних дней Антона Павловича окружала его заботой и вниманием, создавая необходимую ему об­становку для творчества.
* * *
Мария Павловна Чехова родилась в Таганроге 12 авгу­ста 1863 года. Детство ее прошло в родном городе. Всем детям семьи Чеховых приходилось много работать; стар­шие братья должны были помогать отцу торговать в его лавке, а Маша помогала матери по хозяйству.
Жизнь семьи была не легкой. Отец Чеховых, Павел Егорович, был по натуре своей требовательным, суровым, не останавливался перед строгим наказанием прови­нившихся братьев. Но семья Чеховых была очень друж­ная. Несмотря на суровость отца и на то, что все дети мно­го работали, любили они и повеселиться. В доме всегда царили шутки, шалости, зачинщиком которых обычно бы­вал Антоша. Он устраивал домашние спектакли, инсцени­ровки, в которых принимала участие и сестра. Вместе они играли в бабки, в лапту.
Когда Маше было тринадцать лет и она училась уже во втором классе таганрогской женской гимназии, в семье Чеховых произошло событие, изменившее все течение их жизни. Торговля Павла Егоровича потерпела крах. Он за­путался в коммерческих делах, в которых, кстати сказать, никогда не был силен. Кроме того, затеяв оказавшуюся не­выгодной постройку собственного дома, он безнадежно увяз в долгах. В апреле 1876 года Павел Егорович оконча­тельно разорился. Он вынужден был закрыть торговлю и, не будучи в состоянии уплатить по векселям, уехал из Та­ганрога в Москву, где в то время учились его старшие сы­новья Александр и Николай. В июле этого же года в Мос­кву переехала и мать Чеховых Евгения Яковлевна с млад­шими детьми.
Прошло время беспечного детства Маши. В Москве на­чались нужда и лишения. Мать, подавленная несчастьем, все время болела. Девочке пришлось взять на себя домаш­нее хозяйство и обслуживание всей семьи. «Я стряпала обеды, стирала для всей семьи белье, занималась штопкой. В свободные же минуты я вязала платки из шерсти и, про­давая их за пятнадцать-двадцать копеек, вносила свою лепту в общий семейный кошелек», - пишет в своих вос­поминаниях Мария Павловна. Антон Павлович жил в это время в Таганроге один и учился там в гимназии. Он за­рабатывал на жизнь уроками, а когда узнал о тяжелом по­ложении семьи, стал посылать в Москву часть своего скуд­ного заработка.
Только через год после переезда в Москву Маша смог­ла продолжать ученье в гимназии, да и то лишь благодаря материальной помощи одного из прежних таганрогских знакомых отца.
Когда в 1879 году по окончании гимназии .Антон Пав­лович приехал из Таганрога в Москву, он стал главой и кормильцем семьи, а сестра Маша его первой помощницей. Она была моложе его всего лишь на три года. В общих заботах о семье, о доме между братом и сестрой началась дружба, выросшая затем в глубокую взаимную привязан­ность.
После окончания Московского Филаретовского епархи­ального училища Мария Павловна поступила на Высшие женские курсы профессора В. И. Герье, куда за сестру пла­тил уже Антон Павлович. С 1886 года, по окончании кур­сов, Мария Павловна начала работать учительницей в ча­стной женской гимназии Л. Ф. Ржевской. Она преподава­ла там географию и историю.
Всех детей Павла Егоровича Чехова, крепостного кре­стьянина в юности, природа наградила талантами. Самый старший сын Александр был разносторонне одаренным че­ловеком. Он закончил два факультета Московского уни­верситета, был талантливым журналистом, блестящим лингвистом, литератором, писавшим под псевдонимом «А. Седой». Николай был талантливый художник, и если его имя не попало в число имен крупных русских художни­ков, то только потому, что он умер молодым. Антон - при­знанный во всем мире великий русский писатель. Иван был педагогом. Самый младший, Михаил, тоже оставил свое имя в литературе как автор рассказов, очерков, био­графических трудов о А. П. Чехове и переводов с ино­странных языков. И, наконец, Мария проявила недюжин­ные способности в живописи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17