По просьбе Чехова ему начали разыскивать в Моск­ве и Петербурге старые рассказы, печатавшиеся в свое вре­мя в различных журналах и газетах. Этим занимались и писательница Авилова, и брат Александр Павлович, и ли­тераторы Ежов, Лазарев-Грузинский, Фидлер и другие. У Чехова так много произведений было написано в первые годы его литературной работы, что те или иные рассказы отыскивались с большим трудом. Он писал, например, Лазареву-Грузинскому: «Был я сотрудником «Спутника», «Сатирического листка», «Сверчка», «Волны». «России», «Москвы», «Зрителя» (первый и второй год). Нет ли у Вас хотя одного из этих журналов? Нет ли их у кого-ни­будь из Ваших знакомых?» Или Ежову писал: «...Получил два рассказа, кланяюсь Вам низко и благодарю... А ведь у меня были рассказы и в «Новостях дня»!! Мудрено те­перь отыскать их. Когда у Вас будут дети писатели, то вну­шайте им, что всякий напечатанный рассказ, как бы он плох ни был, надо вырезывать и прятать себе в стол. Пе­чатался я и в «Свет и тени» и в «Мирском толке».
В конечном итоге у Чехова набралось огромнейшее ко­личество произведений. Он отобрал то, что считал возмож­ным включить в собрание сочинений, отредактировал и многие рассказы основательно переработал. Мало того, он еще раз редакторски отделывал их, когда ему присылали корректуру. Уже летом, в июне 1899 года, он писал Мень­шикову, что сам был удивлен количеством написанных им произведений: «...Неистово читаю корректуру, которую целыми пудами присылает мне Маркс. Редактируя все то, что я до сих пор написал, я выбросил 200 рассказов и все не беллетристическое, и все же осталось более 200 печатных листов - и выйдет таким образом 12-13 томов. Все, что составляло до сих пор содержание сборников, Вам из­вестных, утонет совершенно в массе материала, неведомого миру. Когда я собрал всю эту массу, то только руками раз­вел от изумления».
Работа Чехова-редактора над своими старыми произведениями продолжалась без малого три года.
Редактированию подвергались все без исключения ста­рые рассказы. Признанный тогда уже всеми как величай­ший мастер слова, сумевший, как никто лучше, претворить в жизнь некрасовскую формулу писать так, чтобы «словам было тесно, мыслям просторно», изумительный стилист, про которого Горький говорил, что «как стилист Чехов не­досягаем», - он при редактировании своих ранее написан­ных рассказов все свое отточенное мастерство направил на улучшение языка, стиля и содержания произведений. Облагораживая язык, он беспощадно выбрасывал из текста все лишние слова, все грубое, неблагозвучное, убирал элементы просторечья, речевые вульгаризмы, диалектизмы, изменял обороты речи и т. д. Чехов добивался музыкаль­ности фразы путем изменения порядка слов, их граммати­ческой формы и т. д.
Однажды писатель упрекал в письме Л. А. Авилову, что она в своих произведениях не работает над фразой: «...Ее надо делать - в этом искусство, - писал он. - Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от «по ме­ре того», «при помощи», надо заботиться об ее музыкаль­ности...»
Работая над подготовкой издания своего полного со­брания сочинений, Чехов написал за это время такие шедевры своего творчества, как рассказ «Дама с собачкой», повесть «В овраге», пьесу «Три сестры» и т. д.
Чудесный лирический рассказ «Дама с собачкой» - это полностью «ялтинское» произведение Чехова. К работе над ним он приступил в августе (или сентябре) 1899 года.
Герой рассказа Гуров приехал в Ялту не просто отдо­хнуть, но с заранее намеченной целью: весело и легкомыс­ленно провести время на курорте. Чехов еще раз подчерки­вает это типичное для буржуазного общества отношение к Ялте. Здесь Гуров встретился с Анной Сергеевной и «когда дама села за соседним столиком в трех шагах от него, ему вспомнились эти рассказы о легких победах, о поездках в горы, и соблазнительная мысль о скорой, мимолетной свя­зи, о романе с неизвестной женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им».
Но не только конкретные детали курортной жизни того времени, крымский пейзаж имеет у писателя свое значение в развертывающемся действии рассказа. Чеховский пейзаж не является только декоративным фоном произведения, он тоже несет определенную идейную нагрузку: писатель про­тивопоставляет красоту природы пошлости Гурова, легко­мысленно смотрящего на жизнь.
Лирико-философская тональность чувств, пережитых Гуровым в Ореанде, связана с мыслью Чехова о том, что праздная, легкомысленная жизнь людей не может дать им счастья, и плохо, когда люди забывают о чувстве человече­ского достоинства. Жизнь должна быть прекрасна, красота должна побеждать пошлость - этот высокий чеховский идеал заложен в подтексте произведения.
В «Даме с собачкой» глубоко раскрыта тема личной жизни. Начав свой «курортный» роман с Анной Сергеев­ной, Гуров ясно представлял себе, что это будет одна из тех легких, мимолетных связей, каких он пережил уже немало. Но неожиданно в его жизнь вошла настоящая лю­бовь, она переродила его. В миросозерцании Гурова прои­зошла эволюция от пошлого до серьезного взгляда на жизнь. Чехов показывает, как большое, настоящее чув­ство любви обогащает человека, делает его «человеч­нее».
Героиня рассказа Анна Сергеевна не видела счастья в личной жизни. Двадцати лет вышла она замуж без любви. Без любви жила с мужем-чиновником, о котором была мнения, что он «может быть, честный, хороший человек, но ведь он лакей!»
Характерный штрих подчеркнут Чеховым при описании мужа Анны Сергеевны. В городе С, куда приехал Гуров в надежде повидаться с Анной Сергеевной, он встретил ее в театре: «...Вместе с Анной Сергеевной вошел и сел рядом молодой человек с небольшими бакенами, очень высокий, сутулый; он при каждом шаге покачивал головой и, каза­лось, постоянно кланялся. Вероятно, это был муж, которого она тогда в Ялте, в порыве горького чувства, обозвала ла­кеем. И в самом деле, в его длинной фигуре, в бакенах, в небольшой лысине было что-то лакейски-скромное, улыбал­ся он сладко, и в петлице у него блестел какой-то ученый значок, точно лакейский номер».
В этом описании чиновника с «лакейским номером» в петлице находим объяснение, почему Анну Сергеевну угне­тала атмосфера окружавшей ее жизни.
На фоне обыденной картины ялтинского курортного быта того времени, оттолкнувшись от пустенького мимо­летного «курортного» романа, Чехов создает чудеснейший лирический рассказ о том, как лживые призрачные отно­шения героев рассказа Гурова и Анны Сергеевны выраста­ют в большое и светлое чувство. «Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоя­щем и чувствовали, что эта любовь изменила их обоих».
В «Даме с собачкой» Чехов-гуманист осуждает «ку­цую, бескрылую жизнь», о которой говорит прозревший Гуров, и мечтает о чистой, красивой человеческой жизни на земле.
Горький, прочитав «Даму с собачкой», опубликованную впервые в декабрьской книжке 1899 года журнала «Русская мысль», написал Чехову: «Огромное Вы делаете дело Ва­шими маленькими рассказами - возбуждая в людях отвра­щение к этой сонной, полумертвой жизни - черт бы ее по­брал».
* * *
Большинство произведений, написанных Чеховым в Ял­те, имеют одну очень существенную особенность: в них автор затрагивает серьезные социальные проблемы, волно­вавшие прогрессивную часть русской интеллигенции, кото­рая не теряла своих связей с народом. Так, в рассказе «Слу­чай из практики» (1898 г.) Чехов касается острой социальнои темы - противоречий, свойственных капиталистическому обществу: «...Тысячи полторы-две фабричных ра­ботают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрез­вляются от этого кошмара... и только двое-трое, так называ­емые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не рабо­тают и презирают плохой ситец...» Писатель, очень строго подбиравший слова для выражения своей мысли, выбрасы­вавший из фразы каждое лишнее слово, здесь пишет не просто «хозяева», к «так называемые», подчеркивая тем самым, что хозяевами-то они являются не по праву, а по ка­кому-то недоразумению.
В записной книжке Чехова имеется набросок с кратким содержанием темы этого рассказа, из которого виден совер­шенно ясный план писателя противопоставить труд и ка­питал:
«Фабрика. 1000 рабочих. Ночь. Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страданий - и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь... Дочь заболела, звали из Москвы профессора, но он не по­ехал, послал ординатора. Ординатор ночью слушает стук сторожа и думает. Приходят на ум свайные постройки. «Не­ужели всю свою жизнь должен работать, как и эта фабри­ка, только для этих ничтожеств, сытых, толстых, праздных, глупых?»
Как и в других своих произведениях, Чехов не говорит в данном рассказе о том, каким же путем можно было бы по­кончить с этой социальной несправедливостью. Он воздер­живается от этого и с присущей ему творческой манерой только показывает людям уродливые явления общественно­го устройства, предоставляя право им самим думать и ре­шать, как можно было бы изменить жизнь к лучшему. По свидетельству А. Сереброва (Тихонова), Чехов однажды говорил: «Я хотел только честно сказать людям: «Посмо­трите на себя, посмотрите, как вы все плохо и скучно жи­вете!...» Самое главное, чтобы люди это поняли, а когда они это поймут, они непременно создадут себе другую, луч­шую жизнь...»
Чехов был уверен, что рано или поздно изменения жизни в лучшую сторону обязательно произойдут. «Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем. Интересно было бы взглянуть», - говорит он устами доктора Королева в «Случае из практики». В написанной двумя годами позже пьесе «Три сестры», говоря о надвигающейся «здоровой сильной буре, которая идет, уже близка», Чехов сокращает этот срок и утверждает, что «через какие-нибудь двадцать пять-тридцать лет работать уже будет каждый человек. Каждый!»
В 1898 году Чехов снова вернулся к циклу крестьян­ских повестей, к теме жизни народа. Он пишет рассказ «По делам службы» с его стариком-«цоцким», тридцать лет бес­смысленно исполняющим свою «административную» долж­ность деревенского сотского. «Каждый день хожу... - рас­сказывает он приехавшему из города молодому чиновни­ку. - В казначейство, на почту, к становому на квартиру, к земскому, к податному, в управу, к господам, к мужи­кам, ко всем православным христианам. Ношу пакеты, по­вестки, окладные листы, письма, бланки разные, ведомос­ти... и всякий барин, или батька, или богатый мужик бес­пременно записать должен раз десять в год, сколько у него посеяно и убрано, сколько у него четвертей или пудов ржи, сколько овса, сена и какая, значит, погода и разные там насекомые. Конечно, пиши что хочешь, тут одна форма, а ты ходи, раздавай листки, а потом опять ходи и собирай... Тридцать лет хожу по форме. Летом оно ничего, тепло, су­хо, а зимой или осенью оно неудобно. Случалось, и утопал, и замерзал, - всего бывало. И в лесу сумку отнимали не­добрые люди, и в шею били, и под судом был...»
В одной из записных книжек Чехова есть такая запись: «Пока строился мост, инженер нанял усадьбу и жил с се­мьей, как на даче. Он и жена помогали крестьянам, а они воровали, производили потравы... Он явился на сход.
- Я сделал для вас то-то и то-то, а вы платите мне за добро злом. Если бы вы были справедливы, то за добро
платили бы добром.
Повернулся и ушел. Сход почесался и говорит:
- Платить ему надо. Да... А сколько платить, неиз­вестно...
- Спросим у земского.
Итого: слух о вымогательстве инженера».
Эта запись находится среди других записей и отрывков, относящихся к чеховскому рассказу «Мужики». Но там она не была писателем использована, а составила содержание написанного в 1898 году в Ялте самостоятельного рассказа «Новая дача», основной мыслью которого явился классо­вый антагонизм между крестьянами и богатыми господами. Глухая вражда крестьян к семье инженера Кучерова - это неизбежное следствие существовавшего веками неравенства между темным, забитым мужиком и образованным богатым барином. И как бы искренно ни желали богачи-господа крестьянам добра и ни стремились жить с ними в мире и дружбе, они все равно оставались для них теми чужими людьми, которым «все счастье досталось».
Редактор-издатель газеты «Русские ведомости» В. М. Соболевский, подучив рукопись, написал Чехову: «Рас­сказ помещаю в воскресном (3 января) № газеты. Наде­юсь, что он не будет тронут цензорской рукой, хотя за од­но местечко (о богатых и сытых) не ручаюсь: это b?te noire (страшилище) нашего цензора...»
И, наконец, в повести «В овраге», написанной в 1899 году, - самом сильном (и последнем) чеховском произве­дении на крестьянскую тему - писателем затрагиваются острые социальные противоречия в жизни деревни, вопро­сы роста капитализма в деревне и расслоения крестьянства на мелкую буржуазию и деревенский пролетариат. Писа­тель выступил здесь, вольно или невольно, против народ­нических иллюзий единства деревни, против народнической идеализации общины. Примечательно, что за несколько месяцев до начала работы над повестью Чехов в письме к Суворину так излагал свои взгляды на крестьянские об­щины:
«Я сам против общин. Община имеет смысл, когда при­ходится иметь дело с внешними неприятелями, делающими частые набеги, и с дикими зверями, теперь же это - толпа, искусственно связанная, как толпа арестантов. Говорят, Россия - сельскохозяйственная страна. Это так, но община тут ни при чем, по крайней мере, в настоящее время. Об­щина живет земледелием, но раз земледелие начинает пе­реходить в сельскохозяйственную культуру, то община уже трещит по всем швам, так как община и культура - понятия несовместимые. Кстати сказать, наше всенародное пьянст­во и глубокое невежество - это общинные грехи».
Типы кулаков, постепенное закабаление ими деревен­ской бедноты показаны Чеховым в повести с исключитель­ной силой. Именно о таком типе эксплуататоров, как Цибукин и Хрюмины, писал В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17