https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/podvesnaya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Окно было широко раскрыто; через него доносился чуждый ей запах табака. Шум над ее головой продолжался – голоса, громкий смех, стук, топанье и звон посуды. Внезапно стало тихо; видимо, двигали стол; зазвучали струны.
«А, концерт еще не кончился, – подумала Риппл, снова ложась на подушки. – Они собираются исполнить довольно красивую песенку».
С волнующими переливами аккомпанемента слился задушевный печальный голос тенора. Он грустно пел песню, которую любит поколение, не знающее Суинберна. Насмехаясь над собственным любовным призывом, он пел:
Но я буду помнить твои поцелуи!
Даже тогда, когда ты забудешь мое имя!
Риппл, позевывая, думала: «Как это смешно. Как будто можно забыть имя того, кто тебя когда-то целовал!»
Засыпая, она снова стала думать о Викторе. Она уснула до того, как кончилась пирушка, и снова проснулась от шума шагов на лестнице, возле ее двери, от крика молодых голосов: – Спокойной ночи, друзья мои. Доброе утро!
Риппл повернулась на другой бок и проспала до завтрака.
VII
Ее хозяйка, видимо, уже переговорила с жильцом верхнего этажа и сказала ему о новой соседке, которую он, должно быть, потревожил; тот выразил свое глубокое сожаление и пообещал, что больше такое не повторится.
– Но чего стоят их обещания, мисс? – покорно сказала хозяйка.
Было воскресенье, и к чаю пришел Виктор. Риппл забыла беспокойную ночь, забыла то странное, веселое возбуждение, с которым слушала невидимых певцов и закусывала, когда они ужинали. Она только рассказала Виктору, что видела очень странный сон.
– О! Не видела ли моя девочка во сне меня?
– Виктор, мне снилось, что ты умер! Мне снилось, что я вижу твои похороны!
– Это к счастью, любимая! Сны всегда расходятся с действительностью, не правда ли?
– Надеюсь, что так, уверена в этом, – сказала Риппл. Она слегка вздрогнула: они сидели рядом, и он одной рукой обнимал ее. Виктор мертвый? Нельзя себе представить это. Она посмотрела на его свежее, цветущее, пышущее здоровьем лицо; он показался ей воплощением жизни. Она подумала, что умрет сама, если он умрет. Подумать только: увидеть во сне похороны Виктора!
– Похороны во сне означают скорую свадьбу, – сказал он через некоторое время. – Например, нашу.
– О, но это еще будет не так скоро, Виктор.
– К несчастью, это правда. – Лицо его омрачилось. – Как бы я хотел, чтобы время не так долго тянулось! Мне тягостно это ожидание, дорогая Риппл, а тебе?
– Нет, – невинно и откровенно сказала Риппл.
– Нет? – нахмурившись сказал он, не веря своим ушам. – Тебя не тяготит это? То, что мы всегда должны расставаться? Все так неопределенно, и я не знаю, когда все устроится. Что я не могу даже обручиться с тобой, и у нас все еще продолжается «сговор»…
– Но ведь это не только из-за того, что у нас пока нет денег, – напомнила Риппл, – но и потому, что, по мнению родителей, я еще слишком молода.
– Слишком молода! – в отчаянии пробормотал капитан Барр. – Многие девушки выходят замуж в восемнадцать лет. Моя мать вышла замуж в таком возрасте. Ей не было девятнадцати, когда я родился. Подумай, как она была счастлива! Клянусь, дорогая, будь у меня деньги, я бы сразу отправился в Уэльс и переговорил бы с ними относительно того, слишком ли ты молода для замужества. Тебе будет девятнадцать в июне. Мучиться столько времени, когда мы – все друг для друга, когда мы могли бы счастливо жить вместе. Это бессмысленно, Риппл, моя дорогая, любимая девочка!
Риппл не была бы женщиной, если бы не просияла от удовольствия, услышав такие слова из уст возлюбленного. Она чувствовала свою значимость, знала, что ее обожают, что ее желают. Это было изумительно! Ей тоже показалось, что ждать приходится слишком долго.
И все-таки жизнь Риппл была в то время полна. Счастливая жизнь, в которой соединялись труд и любовь, балет и Виктор, дружба и поддержка русских артистов и теплое отношение миссис Барр. Жить в Лондоне было увлекательно и интересно. В провинции у Риппл остался любимый родной дом, от которого она теперь была просто в восторге (как все девушки после того, как покинут родное гнездо). Иногда ей казалось, что у нее есть все и она, Риппл, по-настоящему счастлива.
VIII
Однажды, возвращаясь с репетиции, она столкнулась с шумной компанией, спускавшейся со второго этажа. Молодые люди сбегали вниз по лестнице с таким шумом, как будто уголь высыпали в подвал, и Риппл не могла удержаться от смеха. Их было, вероятно, много, они стремительно неслись вниз по ступенькам, смеясь и болтая на ходу, так что не заметили Риппл, которая в своем ржаво-красном пальто спокойно поднималась к себе.
Сначала высокий молодой человек в обычном пальто и серой шляпе, как у Виктора, налетел на нее и чуть не сбил с ног.
– О, простите! – смущенно воскликнул он, снимая шляпу и обнажая гладко причесанную светловолосую голову, и побежал дальше, оглядываясь и восклицая: – Мы должны торопиться, если хотим успеть… скорее, Питер!
Другой, длинноногий юноша, бежал, сильно стуча каблуками, тоже едва не столкнулся с Риппл и тоже пробормотал: – Простите.
Риппл, прижавшись к стене, подумала: «Что будет дальше? Их здесь, кажется, много».
Однако по стуку двери наверху она поняла, что их не так уж много. Знакомый голос весело запел:
Но я не помню твоих поцелуев…
Третий молодой человек летел вниз по ступеням, перескакивая через две-три сразу. Прыгая, держась за перила, он тоже почти налетел на девушку, стоявшую в стороне, прежде чем успел ее заметить. И тут, не так как другие, он не воскликнул «Простите!» и не пробежал мимо. Протянув вперед руки, чтобы не столкнуться с Риппл, этот молодой человек быстро взглянул на нее и обхватил ее руками. Она не успела вымолвить слова, как он сердечно, горячо ее поцеловал. Неужели это правда? Не померещилось ли ей это? Прежде чем она успела вырваться, он восторженно воскликнул:
– Риппл! Это Риппл, не правда ли?
Риппл, побледнев, взглянула ему в лицо. У него была слегка загорелая кожа, на голове – плотно сидящий кожаный шлем, какие носят мотоциклисты и гонщики. Риппл, еще не придя в себя от неожиданности, воскликнула в таком же восторге, как и он:
– Стив!
Стив Хендли-Райсер прокричал весело, быстро, словно стуча палкой по перилам:
– Риппл, это поразительно! Не могу остаться сейчас! Нет ни одной свободной минуты. Увижу вас завтра утром. До скорого свидания, Риппл!
Риппл вошла в комнату, села на диван и засмеялась, едва переводя дух, затем она громко сказала:
– Стив! Стив! Как он изменился!
ГЛАВА IX
СОВРЕМЕННЫЙ МЕРКУРИЙ

I
Она нашла его изменившимся. Однако в нем еще много осталось от бывшего товарища ее игр, партнера по теннису, кавалера в танцах, каким был Стив в течение того семестра, когда ему пришлось временно покинуть Чертерскую школу. Он был таким же живым, робким, как-то по-особому симпатичным, так что женщины и дети обращали на него внимание там, где проходили мимо более красивого мужчины. И странно: выражение его лица время от времени менялось, и тогда он казался то спортсменом, то мечтателем, то самым заурядным энергичным молодым человеком. У Стива сохранилась еще любовь к книгам, влечение к поэзии и романам, которым отличался мальчик, обратившийся к Риппл со словами: «Послушай, ты читала сонеты Шекспира? Они замечательные!»
Все эти черты характера в нем остались, но Риппл поначалу не заметила и не почувствовала их. Она только увидела, что Стив уже не так застенчив, больше и охотнее смеется с друзьями, что у него теперь нет времени для чего-либо, кроме специальных журналов. Вдобавок ко всему, он говорил на каком-то новом, непонятном Риппл языке. Стив болтал с приятелями на жаргоне, в котором она могла уловить только отдельные слова: «заставил ее сделать четыре тысячи оборотов… я во второй раз одолел этот холм, она должна была вполне сделать около пяти…». Это были термины его профессии, точно так же, как «арабеск» или «па-де-де» были балетными терминами в речи Риппл.
Когда квартирная хозяйка Риппл говорила ей, что верхний жилец имеет дело с мотоциклами и рискует свернуть себе шею, она имела в виду, что он работает в фирме, производящей мотоциклы, и испытывает их скорость и надежность. Стив разъезжал повсюду, устанавливая рекорды для различных машин на особых подъемах и на специальных дорогах. Он был профессионалом в своем деле.
Время от времени молодой человек появлялся в промасленной тужурке, согнувшись над рулем; затем несся по лестнице к себе в комнату, чтобы принять горячую ванну, переодеться в вечерний костюм и снова отправиться на какую-нибудь вечеринку со своими товарищами, мотоциклистами или авиаторами. Потом он снова преображался в несущуюся вперед массу, облаченную в хаки и прикрепленную к колесам, превращался в машину, в олицетворение стремительного ветра.
То он поглощал закуску и пиво в каком-нибудь сельском кабачке, в двух часах езды от города, то ужинал в «Савойе». Его несмолкающая речь, быстрая, неясная, как отрывистые удары по перилам, взрывы смеха, сливающиеся с поспешными шагами по лестнице; его полузакрытое шлемом лицо, на котором видны были только розовые улыбающиеся губы, запах масла и бензина, веселая манера здороваться – все это создавало впечатление быстроты и изменчивости, полета птицы. Таким видела Риппл в ближайшие недели своего друга детства Стива Хендли-Райсера.
Только постепенно ей удалось узнать от него, чем он занимается, узнать, что его красивая мать, овдовев, снова вышла замуж и уехала в Испанию, что Стив по собственной прихоти оставил министерство иностранных дел, находя свое теперешнее занятие более интересным. Но он уже самостоятельно кое-что зарабатывал («350 фунтов, точнее говоря»); теперь, когда ему исполнился двадцать один год, он понял, что жизнь сама по себе интересна, только бы иметь побольше времени.
Все это он откровенно рассказал Риппл позже.
II
После первой их встречи на лестнице однажды утром раздался стук в ее дверь. Риппл сидела в это время за завтраком у себя в комнате с желтыми стенами, с черными пантерами по фризу, синим потолком и серебряными созвездиями.
Открыла горничная-француженка. В дверях стоял Стефан Хендли-Райсер, Меркурий двадцатого века, в кожаном шлеме мотоциклиста, который очень ему шел, в когда-то белом свитере обтягивавшем его стройную фигуру, в старых коротких штанах и в столь же поношенных ботинках. Единственной щегольской частью его спортивного костюма были кожаные перчатки. На лице молодого человека сияла широкая улыбка.
– Доброе утро, – поздоровался он с горничной по-французски. – Мадемуазель?.. – Затем, увидев Риппл, обратился к ней: – Риппл, скоро вы будете готовы? Я должен поспеть к старту, к девяти, а теперь семь…
– К старту? – повторила Риппл, поднимая глаза от фруктов и кофе. – К чему готова? Где старт?
– Около тридцати миль отсюда, за Оксфордом. Это испытание мотоцикла с боковой коляской для пассажира. Я ждал одного приятеля, он должен был прийти, но это ничего не значит. Объясню ему потом, – весело кричал Стив Хендли-Райсер. – Я хочу взять вас с собой вместо него, и вам, Риппл, лучше надеть теплое пальто и небольшую шляпу или стянуть волосы вуалью. Мы позавтракаем в…
– Я не могу, не могу, – прервала Риппл этот стремительный поток слов. – Я никак не могу ехать сегодня. В половине десятого мне самой нужно быть на работе.
– На работе? Вы работаете? Вот как! Куда же вы направляетесь? В контору?
– Нет, я танцую. Я в балете, Стив, – с удовольствием поспешно объясняла она.
– Вот как! Танцуете? Конечно, так оно и должно было быть. Я помню, вы всегда хорошо танцевали. И, право же, вы очень похожи на нее, Риппл, на Мадам…
– Я! Похожа на Мадам?!
– Да, у вас такое же оригинальное небольшое личико… Танцуете? Великолепно. Мы как-нибудь потанцуем с вами. Но оставим это пока, а теперь пойдемте, нельзя терять ни минуты…
– Я не могу. Мне очень жаль, но я сегодня абсолютно не могу. У меня репетиция.
– А! Понимаю!
Подсознательно Риппл отметила, что ее немного удивило, когда на слово «репетиция» молодой человек не реагировал восклицаниями: «Проклятая репетиция! Всегда, как только мы хотим пойти куда-нибудь, репетиция, или уроки, или еще какая-нибудь несносная вещь!» – сколько раз Виктор твердил ей это! Как приятно встретить молодого человека, который так не говорит! Все это пронеслось в ее голове почти так же быстро, как говорил Стив, и тут же она подумала: «Да, но, конечно, это совсем другое – Стиву дела нет до меня, он только друг, и то едва ли; он просто мальчик, которого я знала дома, до Лондона…»
А Стив в это время говорил: – Понимаю! У вас репетиция? Отлично, я тоже занят целый день. Во всяком случае, теперь пора отправляться. Мы поедем в другой раз. До скорого свидания… – И он исчез. Снаружи, со стороны площади, до нее донеслось пыхтение его машины, затем шум, треск, отдаленный гул – и все стихло.
III
Риппл написала домой об этом необычайном происшествии, о встрече со Стивом Хендли-Райсером (тем мальчиком, который жил у тетушки Бэтлшип в 1918 году) и о том, что у него оказалась квартира в доме № 39.
«Дома он бывает редко, – писала Риппл, – он как сумасшедший носится по всей стране на мотоциклах, и у него множество странных приятелей, которые развлекаются тем, что бьют в барабан, дудят, свистят и тому подобное. В четверг утром он ворвался ко мне и хотел повезти меня на мотоцикле. Конечно, я не смогла поехать, и он сказал, что возьмет меня в следующий раз. С тех пор я его не видела; вероятно, он теперь в Финляндии или на Шпицбергене…»
Она не имела оснований скрывать свою встречу с другом детства от Виктора Барра, но того в это время не было в Лондоне. По делам своей фирмы Виктор находился тогда на севере, в Ланкашире. Риппл очень сильно ощущала его отсутствие, хотя он каждый день ей писал.
Виктор вернулся в тот самый день, когда Стив Хендли-Райсер приехал из Шпицбергена, или из Сицилии, или из другого места, куда он ездил. Они встретились у входа в дом, где жила Риппл. Виктор довел ее до двери, собираясь попрощаться на лестнице. У него было правило, отчасти усвоенное им самим, отчасти внушенное родителями Риппл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34


А-П

П-Я