– Влюбиться? – удивленно усмехнулась Элен. – Хорошая мысль. А кто-то спал с ним? – Она взглянула на Эмили. – Ты, разумеется!
– Спроси лучше Мэгги.
– Хорошо. Так кто спал с ним?
Я пожала плечами, а Элен бросила на меня пронзительный взгляд.
– Ты?
– Да, я.
– Но ты же у нас хорошая девочка.
– Да?
Она с недоверием рассматривала меня, а потом решила разузнать все поточнее.
– Но ведь ты и этот Трой, вы ведь не пара?
– Не пара.
– Тогда ты не будешь возражать, если я с ним потусуюсь?
– Мне до этого нет дела.
– Ты, должно быть, хочешь иметь дело с его подружкой? – неожиданно резко спросила Эмили.
– С кем? С этой кучерявой мымрой? – Элен тихонько рассмеялась. – Не думаю, что с ней будут какие-то проблемы. Лучше расскажите мне о Ларе. Соседские парни сказали мне, что она – лесбиянка. Интересно, на что похож секс с девушкой, – произнесла она мечтательным тоном, но лишь потому, что хотела вызвать фурор своим свободомыслием. – Чем же они занимаются в постели?!
– Спроси у Мэгги, – снова порекомендовала Эмили.
– Ха-ха-ха! – заржала Элен, а потом резко остановилась, будто врезалась в гранитную стену. Ее лицо стало бледным, все краски исчезли. – Я тебе не верю.
Я снова пожала плечами.
– Как хочешь.
Вся эта ситуация меня забавляла.
– Когда?
– На прошлой неделе.
– Я тебе не верю. Я спрошу у Лары.
– Валяй, – спокойно сказала я.
Следующий час Элен разглядывала меня, как будто видела в первый раз. Она качала головой и едва слышно бормотала:
– Господи, госпо-о-оди.
Остановилась сестрица, только когда Эмили взглянула на часы и воскликнула:
– Кстати о ваших родителях! Они там уже почти полтора часа. Не пора ли их спасать?
– Да, давайте.
Мы вышли из дома и с улицы посмотрели через стеклянную входную дверь в гостиную Майка и Шармэн. Мама величественно восседала на стуле, а остальные скучковались у ее ног. Она что-то рассказывала и улыбалась. Папа неестественно неподвижно стоял, опершись на диван, в своем ортопедическом воротнике. Он тоже улыбался.
Я постучала в стекло. Какой-то тощий бородатый тип подошел к двери и прижал палец к губам:
– Это история про знаменитого Симуса. Про то, как он добился любви дочери врача.
Мы с Эмили, Анной и Элен обменялись озадаченными взглядами. Потом прошли за бородачом и заняли место на полу. И тут я забеспокоилась. У мамы был сильный ирландский акцент, я такого даже и не слышала ни у кого. А количество столь любимых ирландцами слов «охохошеньки» и «ойойошеньки» опасно зашкаливало.
– Охохошеньки, да этот Симус был мастер на все руки. Мог трактор перевернуть, и деньжата у него водились, а как он танцевал! Ойойошеньки, да это был самый лучший танцор, какого вы только знали. Он даже на блюдце смог бы станцевать!
Я была в ужасе, что она выставляет себя посмешищем. Но я посмотрела на лица собравшихся, и промелькнула мысль: да они же ловят каждое ее слово, как завороженные! Все наклонились вперед, словно мама была магнитом, а они – железными опилками. Можно было услышать, как муха пролетает, такая стояла тишина.
– Он умел просто танцевать под джаз, как обычно, вести партнершу по одной линии. А мог раскрутить ее на восемь оборотов. А какие у него были мозги, охохошеньки, просто супермозг! Он столько книжек перелопатил…
– Перелопатил книжки? – прошептала Эмили. – О чем это она?
– Тихо! – свирепо шикнула на нее девица, которая могла бы быть моделью для рекламы батиков.
– … Он разбил сердца всех женщин Ирландии. Все матери в городе не спускали с него глаз. – Она профессионально держала слушателей в напряжении. – И не только из-за своих дочек!
Это замечание вызвало смех, которым я поспешила воспользоваться, и жестами показала ей, что пора закругляться. Она поняла. Но выглядела расстроенной.
– Дамы и господа! – прервала она смех. – Дамы и господа! Как вы заметили, пришли мои дочки. Они хотят отвезти меня в клуб «Вайпер-Рум».
Тут же несколько человек начали сердито протестовать.
– Так что мне пора покинуть досточтимую публику.
– Досточтимую публику? – спросила Элен. – Где она этого набралась.
– Неужели нельзя подождать пять минуток? – злобно спросил здоровяк с конским хвостом, повернувшись к нам. – Нам хочется услышать конец истории!
– Да! – воскликнул кто-то еще. – Пусть Джонни Депп подождет!
Ну и что нам оставалось делать?
– Хорошо, – сказала я. – Не имеет значения.
– Ойойошеньки! – застеснялась мама. – Я и не знала, что вам так понравилось. Ну, если вы настаиваете…
– Мы настаиваем! – взорвалась комната. Кто-то из ее поклонников в первом ряду нежно дотронулся до нее и попросил:
– Продолжайте, мама Уолш!
И мама Уолш продолжила и рассказывала свои байки еще весьма продолжительное время. Когда слушатели наконец отпустили ее, то чуть ли не на руках вынесли на улицу. И папу тоже. К несчастью, все слегка усложнилось, когда выяснилось, что ни в какой клуб она не идет. Это была лишь уловка, чтобы вызволить ее оттуда, которую она сама же и одобрила.
– Я хочу в «Вайпер-Рум», – сказала мама голосом капризного ребенка.
– Ты не можешь, ты слишком старая, – отрезала Элен.
– Ты сама сказала, что там вечер для пожилых.
– Это была шутка. Мы сегодня вымотались. Да еще эта смена часовых поясов. Так что мы идем спать.
Мама повернулась к нам с Эмили. На ее лице было написано «и ты, Брут?».
– Мне нужно дописать сценарий, – нервно сказала Эмили. – Надо поспать.
– А я ей помогаю. Всем спокойной ночи, увидимся завтра!
Мы с Эмили помчались домой, заперли за собой дверь, но несмотря на это с улицы еще какое-то время доносился жалобный мамин голос:
– Но я же на каникулах! А с вами никакого веселья.
40
Отпуск должен был пойти нам с Гарвом на пользу, но получилось наоборот. Мы вернулись измученные. Нас терзали сомнения, что все, что мы делали вместе, неправильно. Словно у нас был билет в одну сторону в страну под названием Катастрофа. Чем сильнее мы пытались выпутаться из сложившейся ситуации, тем глубже она нас затягивала.
Когда мы вернулись, атмосфера оставалась натянутой. Пару раз я замечала, что Гарв смотрит на меня, и в его глазах застыло обвинение. Примерно дней через десять после возвращения из «отпуска» у нас была назначена встреча с гинекологом доктором Коллинзом, где мы вновь пытались выяснить причину двух выкидышей подряд. Именно в его кабинете и рухнула последняя подпорка под нашим браком. Так что я точно могу сказать, когда, мой брак потерял равновесие и скончался.
Однако, когда происходит нечто фатальное, в тот самый момент вы можете не понять, что это «нечто» имеет именно фатальный характер. Вы подозреваете, что произошло что-то нехорошее и губительное, но только с течением времени открывается весь ужас ситуации.
Я во всем виню рутину. Рутина скрывает от вашего взора беду. И вы думаете, что если встаете с утра, надеваете чистую одежду, ходите на работу, время от времени едите и смотрите сериалы по телику, то все под контролем. Мы тоже жили по такому расписанию, но каждую минуту нам приходилось таскать с собой всю тяжесть наших умирающих отношений.
После первого выкидыша мы оба хотели попробовать еще раз и немедленно. Мы очень надеялись, что новая беременность смоет нашу печаль. В этот раз все было иначе. Думаю, я боялась снова забеременеть, боялась нового выкидыша. Тем не менее я следила за своей базальной температурой ежедневно, и мы с Гарвом занимались сексом, правильно сказать, выполняли супружеский долг, если день был благоприятным. Пока не произошло кое-что, чего раньше не случалось. Мы были в постели, Гарв уже собирался войти в меня, но тут я заметила, что у него проблемы. Его эрекция уменьшилась, стала менее твердой.
– Что такое? – спросила я.
– Просто слегка… – замялся он, пытаясь все-таки попасть в цель.
Но надежды не было. Прямо на глазах его член начал опадать, опадать, опадать, и за какие-то секунды из твердого жезла превратился в дряблую сосиску.
– Прости, – сказал Гарв, отодвинувшись от меня и уставившись в никуда. – Это, наверное, из-за алкоголя.
– Ты же выпил всего литр пива. Это из-за меня. Ты меня больше не хочешь.
– Нет, что ты. Я тебя хочу, как и раньше. Он снова лег рядом, и мы лежали, обняв друг друга, но каждый – внутри своей печали.
В следующий раз, когда мы попробовали заняться сексом, это случилось опять. Гарв был подавлен. Из статей в «Космополитен» и от своих подружек я знала, что это самое ужасное, что только может произойти с мужчиной, так как он чувствует, что его оставила мужская сила. Но я не могла утешить его. Я и сама была ранена в самое сердце. Мне было тяжело от того, что он отверг меня. Я сердилась на его бесполезность. Если так пойдет и дальше, как же мы заведем ребенка?
Мы предприняли еще одну попытку, еще более провальную, чем остальные. А потом молча пришли к обоюдному решению, что больше не будем. С тех пор мы практически друг до друга не дотрагивались.
Однажды субботним вечером мы смотрели видео. Кажется, «Люди в черном». Короче, какая-то туфта про то, что мир вот-вот рухнет, если кто-то немедленно не совершит героический поступок. Мы досмотрели фильм почти до конца. Заиграла быстрая музыка. Обстановка в кадре накалялась. И вдруг Гарв сказал:
– А кому какое дело?
– Что, прости?
– Кому какое дело? Пусть рушится этот чертов мир! Всем будет лучше.
Это было так непохоже на Гарва. что я пристально на него посмотрела. Шутит или нет? Но, разумеется, он не шутил. Передо мной был человек, неуклюже развалившийся на диване, волосы растрепались над почерневшим от горя, непокорным лицом. Кто это?
На следующее утро я проснулась, приняла душ, выпила кофе, оделась, а Гарв все еще лежал в постели.
– Вставай, ты опоздаешь, – сказала я.
– Я не буду вставать, останусь в кровати. Раньше он себе такого не позволял.
– Почему?
Он не ответил, я спросила снова:
– Почему?
– Из-за налогообложения, – пробормотал он, повернувшись лицом к стене.
Несколько минут я просто стояла и смотрела на этот неподвижный холм, укрытый пуховым одеялом. Потом вышла из комнаты и отправилась на работу. Он не хотел со мной разговаривать, а я почти и не расстроилась. Новые огорчения больше не наполняли мою душу тяжелым отчаянием, они просто спокойно ложились поверх других огорчений. Наверное, потому, что там уже места для них не было. Мое настроение и так было хуже некуда.
Кроме тех редких дней, когда мы пропускали работу (но только по очереди), наша обыденная жизнь заставляла нас бежать по кругу, как белки в колесе. Мы думали, что двигаемся вперед, но топтались на месте, ничего не изменялось. Примерно тогда я и начала пить свои контактные линзы.
Раз-два-три. Пролетали дни. Мы выплачивали проценты по закладной, удивлялись, какие большие пришли телефонные счета, обсуждали любовную жизнь Донны. Это были знакомые темы. Неотъемлемая часть нормальной жизни. Мы ходили на работу, иногда выбирались куда-то с друзьями, где пускали всем пыль в глаза, потом шли в спальню и, не дотрагиваясь друг до друга, засыпали на несколько часов, чтобы проснуться в четыре утра и начать беспокоиться. Не буду скрывать, я ждала, когда же все нормализуется. Я все еще была уверена, что это ужасное состояние лишь временное. Пока не наступила та самая ночь. Незадолго до того, как предметы потеряли свои очертания, я вдруг увидела ситуацию насквозь. Я смотрела через завесу нашей обыденной жизни, через язык, понятный только нам, через все то, что мы пережили. Прямо в наши души. Смотрела на то, что произошло в последнее время. Осталась только суть. И мне пришла в голову очевидная, но ужасная мысль: «У нас все плохо».
Не знаю как, но после нашей поездки в Сент-Люсию прошло несколько месяцев.
Тот день, когда мы должны были пойти в гости к Элейн и Лайму, ничем не отличался от остальных. Никто не мог предвидеть, что именно тогда вся хрупкая структура нашего брака развалится окончательно. И вот вступает в действие неумолимая цепочка событий: телик с плоским экраном падает на ногу Лайма, во время телефонного разговора я говорю, что куплю что-нибудь на ужин, и коробка шоколадных трюфелей в холодильнике попадается мне на глаза. А заканчивается все неожиданно и неприятно. Картина следующая: Гарв вынимает трюфели из пакета с покупками и восклицает:
– Эй, смотри-ка! Снова эти конфеты. Они что, преследуют нас?
Я посмотрела на него. Потом на коробку. Снова на него. Недоуменно.
– Ну же, ты знаешь, – игриво сказал Гарв, продолжая стоять на своем. – Мы ели эти же конфеты, когда….
И тут все стало очевидным, и я поняла. Он говорил о ком-то другом, о каком-то интимном моменте с другой женщиной. И это было недавно.
Я почувствовала, что падаю, и было ощущение, что буду падать вечно. Но я резко заставила себя остановиться. Вот оно, финита ля комедия. Но я не могу. Не в состоянии наблюдать, как мой брак не только движется по спирали вниз, но еще и захватывает других людей, утягивая их в водоворот.
41
В пятницу папа пошел к хиропрактику вправлять шею, а мама с Элен и Анной отправились на Родео-драйв. Мама настояла, что тоже хочет поехать, хотя мы и предупреждали, что цены там кусаются. Без сомнения, она насладилась прогулкой. По крайней мере, по возвращении она с удовольствием поворчала по поводу высоких цен.
Я не смогла пойти с ними, так как Эмили сказала, что я должна помочь ей заколотить пару последних гвоздей в крышку гроба ее переписанного сценария. Ларри Сэведж хотел увидеть текст на своем столе к обеду, поэтому мы работали в режиме аврала. Все утро мы читали вслух, искали непоследовательности, проверяли причинно-следственные связи. В полдень, как говорит Эмили, «в двенадцать ноль-ноль», мы распечатали сценарий. Пришел курьер. Эмили поцеловала пачку листов и попрощалась со своим детищем:
– Удачи, мой бедный ублюдочек!
И сразу после сцены прощания измученная Эмили отправилась в постель. С Лу. Я неожиданно поняла, что мне делать нечего. Было слишком жарко, чтобы загорать, по телику ничего интересного, а по магазинам идти страшно – еще куплю чего-нибудь.
Мои мысли вернулись к сегодняшнему ужину. Я могла зуб дать, что Шэй не придет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55