Тогда я навела о тебе справки в Ассоциации фотографов и стала искать повод с тобой познакомиться. А тут Лили предоставила мне такую возможность.
Дэвид снова покачал головой.
– Господи, у меня такое чувство, как будто меня выслеживали! Такое ощущение, что на меня буквально… охотились. Да, охота на Дэвида Уайта.
Мне стало совсем худо.
– Неудивительно, что ты так странно себя вела, когда мы впервые встретились, – продолжал он. – Теперь я понимаю – это из-за твоего… поступка. Именно поэтому ты задавала мне все эти странные вопросы о том, где я вырос и где работал мой отец.
– Но перед нашей встречей я не знала, что это будешь ты. Ты ведь оставил сообщение на автоответчике, и из-за твоего акцента я уже решила, что ты не тот Дэвид Уайт, который мне нужен. Но когда ты пришел, я сразу поняла – ты тот, кого я ищу.
– Из-за моих шрамов.
– Да, – жалобно ответила я. Я покосилась на руки Дэвида, судорожно сжимавшие колени. Он весь сжался, словно от невыносимой боли. – И я была просто… в шоке. Но я вела себя странно еще и потому, что уже тогда, в самые первые минуты, поняла, что ты мне очень нравишься. Я была в смятении.
– И поэтому ты предложила мне остаться и выпить пива?
– Да, это так. Я хотела сразу же выложить тебе все, но просто не знала, как начать такой чудовищный разговор. Тогда я решила, что позвоню тебе через некоторое время и найду какой-нибудь повод для новой встречи. Но тут, к моему изумлению, ты позвонил мне, и мы пошли в ресторан.
– Да, в ресторан, – повторил Дэвид, и, к моему ужасу, в его глазах стояли слезы. – Мы пошли в ресторан и чудесно провели время.
– Да, – сказала я, чувствуя резкую боль в горле. – Это так.
– Но я не знал, кто ты… – хрипло проговорил он. Его рот скривился, словно от судороги.
– Нет, ты не знал. Я хотела рассказать тебе обо всем тем же вечером, но в ресторане это было невозможно. Тогда я попыталась сделать это в темной комнате, но просто… не смогла. Я хотела и в то же время не хотела, потому что ты мне так сильно понравился. И мужество снова оставило меня.
– Это забавно, – пробормотал Дэвид, сглотнув. – Я был просто поражен тем, как искренне ты сострадала моему несчастью. Твое сочувствие показалось мне очень трогательным. Можно было подумать, что эта история задела тебя лично. И теперь я знаю, что так и есть, хотя, увы, все совсем иначе, чем мне хотелось бы. Какая ирония, – горестно добавил он. – Я был просто очарован твоим добросердечием, но, как выясняется, тобой руководило одно лишь чувство вины.
– Да. Я мучилась своей виной. Это так ужасно – видеть, что случилось с тобой, и сознавать, какую роль во всем этом сыграла я.
– А, – воскликнул Дэвид, кивая. – Теперь мне понятны твои вопросы о моем отношении к тому, кто это совершил. Как странно, – добавил он без всякого выражения. – Я говорил тебе, что хочу встретиться с этим человеком. – Он повернулся ко мне. – Но, оказывается, я уже давно встречаюсь с ним. – Он снова посмотрел вдаль. – И ты хотела знать, смогу ли я когда-нибудь простить его. Теперь-то я понимаю, что ответ на этот вопрос имеет к тебе самое прямое отношение.
– Да, это так. Я очень надеялась на прощение, потому что уже была уверена, что люблю тебя.
– Ты была уверена, Миранда?
– Да.
– И ты не ошибаешься?
– Конечно, нет.
– А я думаю, ошибаешься.
– Да нет же, я уверена!
– А я – нет. Ты просто спутала вину с любовью. Да, возможно, у тебя и возникло ко мне какое-то чувство, но ты просто пыталась искупить свою вину передо мной. Я уверен, что это не любовь.
– Это любовь.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все.
– Но откуда?
– Хорошо, я скажу тебе. Вчера, когда мы осматривали надгробия на приходском кладбище в Амберли, я вдруг поняла, что хочу быть похороненной вместе с тобой. Разве это не доказательство? Ты должен мне верить, Дэвид!
– Нет, – горько возразил он. – Тут ты ошибаешься. Я вовсе не обязан тебе верить.
– Но я говорю правду.
– Но какого черта я должен верить твоим словам? По-моему, ты очень преуспела в искусстве обмана.
– Ты ошибаешься.
– О нет! Все эти бесконечные уловки…
– Да, мне пришлось к ним прибегнуть, чтобы найти тебя и познакомиться с тобой, но на самом деле я совсем не такая. И я очень мучаюсь из-за того, что вводила тебя в заблуждение.
– Да, ты и вправду ввела меня в заблуждение. Какую же цепочку лжи тебе пришлось сплести, Миранда! Мне почти жаль тебя – так долго лгать, так старательно избегать разоблачения! Должно быть, ты очень устала от всего этого… Однако это наводит меня на другую мысль – куда более важную, чем все остальное. Скажи мне, как я могу быть уверен в том, что ты действительно не знала про бомбу?
Я похолодела.
– Но это правда. Я и не подозревала о том, что в посылке. А если бы я знала, то никогда – слышишь, никогда – не стала бы подбрасывать ее вам, как бы сильно я ни была увлечена Джимми.
– А может, ты просто убедила себя в этом?
– Нет. Это правда. Пойми, я поверила словам Джимми, потому что для сомнений у меня просто не было оснований. До того он не совершил ни одного жестокого поступка.
– Но это всего лишь слова, – сказал Джимми, – и не более того. – Я беспомощно посмотрела на него. – Но откуда мне знать, что ты говоришь правду? Я вполне допускаю, что вы с этим… Джимми решили вместе навредить моему отцу по каким-то неизвестным мне причинам. А теперь, шестнадцать лет спустя, ты стараешься внушить мне, что была лишь орудием в руках этого Джимми и ничего не подозревала о его истинных намерениях.
– Но все именно так и было! Как ты думаешь, почему Джимми попросил меня доставить посылку? Да потому что ему самому не хватило храбрости это сделать!
Дэвид задумчиво поглядел на меня, а потом снова на море.
– Пакет был положен под дверь рано утром. Это свидетельствует о том, что ты постаралась уйти незамеченной.
– Конечно. Я ведь не хотела предстать перед магистратским судом по обвинению в распространении пропаганды – а я была уверена, что кладу вам под дверь именно пропагандистскую кассету. Да, я знала, что нарушаю закон, но, как мне казалось, мои действия были оправданы тревогой за судьбу лабораторных животных. И я поверила вранью Джимми о твоем отце.
– Значит, ты специально встала очень рано, чтобы доставить пакет, да?
– Нет, я… Нет… – У меня перехватило дыхание. – Не поэтому. Все было не так. Я… я… любила Джимми – я уже сказала тебе об этом. И ту мартовскую ночь… ту ночь я провела в его квартире на Ист-стрит, и мы в первый раз…
– О, избавь меня от этого, – простонал Дэвид.
– Для меня это было великое событие, – пробормотала я. – Это произошло со мной впервые, и я была до безумия влюблена в Джимми. Случившееся между нами стало для меня доказательством его любви. Я провела ту ночь в его квартире, но я очень боялась, что мама заметит мое отсутствие, поэтому мне нужно было обязательно попасть домой до того, как она проснется. А она вставала очень рано из-за моих младших сестер, поэтому мне пришлось уйти от Джимми около пяти. И когда я уже собиралась уходить, он взял со стола в прихожей пакет – теперь я вспоминаю, что этот пакет довольно долго там маячил, – и протянул его мне, попросив положить под дверь к профессору Уайту. Я спросила Джимми, почему он хотел, чтобы это сделала я, и он ответил, что я все равно буду проезжать Уэст-драйв по дороге к дому. Это было справедливо, и я согласилась.
– Но разве ты не спросила его, что в пакете?
– Спросила, и он сказал мне, что это видео про обезьян, направленное против вивисекции, и что твой отец как раз занимается неврологическими экспериментами. – Дэвид тихо застонал и покачал головой. – И я поверила ему. Все дело было в том, что Джимми никогда, никогда не проявлял жестокости. Он был мирным человеком, этаким героем – борцом за права животных, который публично отвергает насилие как метод борьбы. Никто, никто не мог заподозрить его в экстремизме. А у меня уж тем более не было повода для подозрений, к тому же я хотела произвести на него впечатление, а потому пообещала доставить пакет и… сдержала свое обещание. Джимми сказал, что твоего отца ждет «небольшое потрясение», но только на следующий день, узнав правду, я поняла истинный смысл его слов.
– Ты приехала на велосипеде?
– Да.
– Значит, это ты была той женской фигуркой, которую заметил молочник?
Я кивнула.
– Боже милосердный, – тихо сказал Дэвид. – Так это была ты. Это была ты. – Он запустил руку в волосы. – Ну, Миранда, спасибо тебе за то, что наконец-то рассказала мне обо всем. Сколько времени тебе потребовалось на это – шесть недель? А теперь я хочу, чтобы ты сказала мне кое-что еще. – У меня душа ушла в пятки. – Кто этот Джимми? – спросил Дэвид, пристально на меня глядя. – Кто он такой? Я хочу знать его полное имя и чем он занимается. Ты говорила, что встретила его недавно, значит, ты сможешь ответить на мой вопрос.
– Нет, не могу, – жалобно выдавила я.
– Ты можешь.
– Хорошо – да, я могу. Могла бы, но не хочу.
– Но ведь у меня есть право это знать.
– Верно. Но у меня есть право не говорить тебе. Прости меня, Дэвид, если бы у меня была возможность, я бы сказала, но пойми – все дело во мне, а не в Джимми. Если я выдам Джимми – каким бы подонком он ни был, – это будет подло и нечестно.
К тому же я знакома с его женой, и это может разрушить их брак. И потом, я уверена, что с тех пор он не сделал ничего ужасного и больше ни для кого не представляет угрозы.
– Но чем же объяснить тот его… поступок?
– Если бы я только знала! Но я не знаю. Он так и не объяснил мне истинных причин. На следующий день после того… кошмара мы виделись с ним в последний раз. Вскоре я узнала, что он уехал из Брайтона, и с тех пор я потеряла с ним всякую связь.
Какое-то время мы посидели молча, слушая крики чаек, кружившихся над нашими головами.
– Как странно, – сказал Дэвид несколько мгновений спустя. – Мы с тобой оказались по разные стороны баррикад в одной и той же чудовищной истории.
– Да, – пробормотала я. – Это так. За последние шестнадцать лет я очень часто думала о тебе. Я пыталась представить себе, что произошло с тобой и насколько тяжелыми оказались твои раны. Я так переживала, Дэвид, – это было для меня чудовищным потрясением.
– Это ты сейчас так говоришь.
– Я говорю так, потому что это правда. Я ведь даже писала письма, в которых рассказывала тебе всю правду и просила у тебя прощения. Но потом я всегда рвала их, опасаясь, что ты пойдешь в полицию и моя жизнь будет разрушена.
– Бедная Миранда, – вздохнул Дэвид. – Бедная Миранда…
В моей душе вспыхнула искра надежды.
– Мне тебя очень жаль. Правда. И, возможно, ты действительно говоришь правду. – Он пожал плечами. – Этого я не знаю, но знаю другое, – он поднялся со скамейки. – После всего случившегося наш ланч отменяется. Не могли бы мы вернуться к твоей машине?
– Зачем?
– Хочу забрать свои вещи. Я поеду в Лондон на поезде.
– О, Дэвид, пожалуйста, не уходи. Если хочешь, мы будем долго-долго разговаривать обо всем этом, но, пожалуйста, не уходи. Только не сейчас!
– Но больше нам говорить не о чем. Ты наконец поведала мне правду, и мне больше не хочется быть с тобой, Миранда. И дело не в моих раках и даже не в том, как они изменили мою жизнь. Просто эта бомба должна была убить моего отца, поэтому извини, но мне как-то не хочется дружески общаться с женщиной, подбросившей бомбу к нам в дом. – Он взял свой пиджак. – Мои чувства к тебе… изменились. Я тебе больше не верю. Когда мы играли в шахматы, ты сказала мне, что стратегическое мышление – не твоя сильная сторона, но, похоже, ты и тут слукавила. Я даже подозреваю, что ты умело манипулировала мной, добиваясь, чтобы я полюбил тебя, а потом и простил. Но я не могу тебя простить. Да, я действительно влюбился в тебя, но это чувство я питал к кому-то другому – к другой женщине, которую считал тобой. Так я могу забрать свои вещи? – тихо спросил он.
В полном молчании мы побрели к машине. Я открыла багажник, и Дэвид достал сумку с фотоаппаратом, портплед и штатив. Взяв вещи, он, не говоря ни слова, зашагал прочь. А я осталась стоять, глядя вслед его удаляющейся фигуре, пока она не превратилась в точку, потом в песчинку, а затем и вовсе не исчезла.
Глава тринадцатая
– Лучше бы Дэвид разозлился на меня, – плакалась я Дейзи по возвращении в Лондон. – Но он был слишком потрясен.
– Бедная Миранда, – вздохнула она. – А я-то надеялась, что он легче воспримет твое признание.
– Боже мой, но ведь это так серьезно… Разве можно было предугадать его реакцию? Я только рассчитывала, что он найдет в себе силы с этим справиться, но, видимо, этого не произошло.
– И что же ты делала после его ухода?
– Наверное, целый час просидела в машине, рыдая, а потом поехала к маме.
– Но ей ты, конечно, ничего не сказала?
– Нет. Хотя она и заметила, что я опечалена, но, думаю, отнесла это на счет Александра, а уж я, как ты понимаешь, не стала ее разубеждать. Кстати, в гостях у мамы был папа.
– Ты шутишь?
– Я застала их за ланчем.
– Боже правый!
– Разделяю твое удивление, – сказала я, постепенно успокаиваясь, – но, как ни странно, теперь у родителей тишь да гладь. Правда, оба они одержимы одной безумной идеей по поводу лам – бред полнейший!
– А в чем суть этой идеи? Я вытерла глаза.
– Это такая дикая затея, мне даже говорить о ней неловко, зато они вовсю ее обсуждают. Я пробыла у мамы примерно час, а потом поехала назад в Лондон.
– А от Дэвида ничего не слышно?
– Нет, но это и неудивительно.
– Так что же ты теперь собираешься делать? «Что же я собираюсь делать?»
– Ох, Дейзи, я не знаю, и у меня очень тяжело на душе.
– Но что ты хочешь делать?
– Я хотела бы просто убедить Дэвида в том, что говорю правду. Но это совершенно невозможно, потому что теперь он считает меня изворотливой и лживой, и у него есть для того основания.
– Но ты была вынуждена пойти на обман!
– Да, но он-то думает, что лживость – свойство моего характера.
– Если бы он узнал тебя получше, то понял бы, как сильно ошибается.
– Но в этом-то и проблема, Дейзи. Мы с Дэвидом знакомы меньше двух месяцев. Раньше я не могла сказать ему правду, как ни пыталась, и вот теперь расхлебываю всю эту кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46