Ни она, ни Арман не пошевелились. Выражение его лица красноречивее любых слов говорило ей, что они предназначены друг для друга и будут вместе все то время, что у них оставалось.
Так же без слов, одними глазами, и Хоуп сообщила ему, как ей нужно, чтобы он был рядом с ней; кажется, только сейчас она начинала осознавать это в полной мере.
Арман пошел к ней.
Хоуп наблюдала, как он приближается – с грацией, наполовину человеческой, наполовину звериной. Каждый его мускул, каждая косточка работали слаженно, заставляя его двигаться так изящно, что у нее перехватило дыхание.
Арман опустился на землю рядом. Он кашлянул, затем потянулся к Хоуп, и пальцы его легко коснулись ее уха.
– Ты так не уверена, моя Надежда?
– Да.
– В себе или во мне?
Она подняла на него взгляд.
– В нас обоих.
– И ты не веришь, что я тоже могу быть не уверен? – Печаль проступила в его глазах. Хоуп была потрясена, внезапно поняв ранимость его души. – Это мне надо крушить каменные стены, чтобы добраться до твоего сердца, любовь моя. Каждый раз, когда я делаю попытку сблизиться с тобой, ты сопротивляешься, потому что продолжаешь верить, независимо от того, что я говорю тебе, что ты лишь заменяешь другую. Но сейчас нам обоим следует знать, что это не так. Ты – напоминание, да. Но не замена. – Голос его звучал меланхолично и обтекал ее, подобно теплому сиропу. Он признавался ей в своей любви к ней, а не к другой женщине!
– Ты уверен? – хрипло прошептала она.
– Да.
Она не услышала в его голосе сомнения, но для большей убедительности заглянула ему в лицо, ища в нем колебание, растерянность. Но их не было.
– Я люблю тебя, – спокойно сказала она тогда, и слова эти словно прибавили ей силы. Едва она произнесла это, позволив своему признанию унестись прочь, подобно теплому летнему ветерку, как почувствовала, что с души упала тяжесть. Ей показалось, что сама она стала такой же легкой и трепещущей, как листья осины, что вздрагивали над их головами. – И, так как я люблю тебя, я напугана, Арман.
Глаза его сверкнули.
– Я знаю. Я ждал, что ты скажешь мне об этом.
Она подняла руку и погладила его лицо.
– Время ли подшутило над нами, или богам было угодно свести нас вместе ради какой-то неведомой цели, мне нет дела, Арман. Теперь у меня есть ты. Только это и имеет значение… – Дальше она говорить боялась, но у нее не было выбора. – А вдруг ты исчезнешь? Что тогда?..
Он пожал плечами с видом фаталиста. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе с такой силой, чтобы они слились воедино навсегда. Но этого никогда не будет, и он знал это.
– Я просто исчезну. Но, пока я здесь, я хочу любить тебя, постараться защитить…
Теперь она улыбнулась.
– Даже если я упрямая и противная?
Он кивнул.
– Да, даже когда ты отшатываешься от меня с гневом и раздражением. Именно тогда. Твоя душа – это моя душа, Хоуп, так же как и моя принадлежит тебе. – (Слезы брызнули из ее глаз, когда она осознала всю глубину его чувства.) – Когда ты заплачешь, я буду утирать твои слезы. Когда начнешь смеяться, я буду смеяться вместе с тобой. Когда вздумаешь плохо себя вести, я накажу тебя. – Его рука скользнула по ее плечу, затем передвинулась к нежной коже ее полной груди. – А когда полюбишь, то полюбишь только меня!.. Слезы высохли на ее глазах.
– Ах так, ты меня накажешь?
– Накажу. Каждой женщине время от времени нужна хорошая трепка.
– Ничего подобного, и думать не смей.
Он ухмыльнулся.
– Да, но, моя Надежда, ты и понятия не имеешь, какой замечательной бывает иногда трепка.
– Нет уж, Арман, я хочу, чтобы между нами все было ясно с самого начала. Может, в твое время так и было принято, но в мое время ни одна женщина этого не потерпит!
Он улыбнулся, поняв, о чем она говорит.
– Я никогда не сделаю тебе больно.
– Тогда ты никогда не сможешь и наказать…
– А ты никогда не будешь плохо себя вести…
Они улыбнулись одновременно, вдруг поняв, какой нелепый разговор ведут. Затем осознали и еще кое-что: какая-то сила, соединившая их, заставляет их и мыслить тоже одинаково, а их сердца – биться в унисон.
– Ты выглядишь очень довольной, – пробормотал он, целуя каштановые волосы на ее макушке, в то время как его бронзовые от загара руки скользили по ее нежной спине.
– Только потому, что так оно и есть, и тебе известно об этом. – Она тихо рассмеялась.
– Хорошо. – В его голосе послышалось удовлетворение.
– Самодовольный…
– Да. И вполне заслуживаю быть таковым… Она снова рассмеялась, на этот раз поднимая голову, чтобы заглянуть в его глаза, в которых плясали бесенята.
– Француз до мозга костей.
– А кем же еще я могу быть, cherie?
Смеясь, она потянулась к нему губами, затем села, отбрасывая волосы с лица. Она купалась в лучах солнца, которые пробивались сквозь чащу ветвей и заливали их обоих мягким светом, казавшимся почти волшебным. Они продолжали ласки, наслаждаясь тем, что они вместе.
– Никем. Никем иным – только французским аристократом. Тебе слишком хорошо подходит эта роль.
Его руки принялись оценивающе исследовать ее талию, а темно-синие глаза запоминали дорогу, которую прокладывали руки. Те скользнули по плоскому животу, затем медленно поднялись, обхватывая ее грудь.
– Тебе приятно?
Ее смех словно растворился в воздухе.
– Да. О да! – торжественно проговорила она, как будто произносила клятву. – Ты доставляешь мне такое наслаждение, что мне почти страшно…
Хоуп чувствовала, как ее сердце разрывается на куски. Прикрыв глаза, она постаралась избавиться от боли, которая настигала ее при каждом взгляде на него. Но ничего не получалось. Боль – мириады стальных лезвий, врезавшихся в самое ее существо, – превратилась в агонию. Хоуп снова открыла глаза и склонилась над ним, приближая к нему свои губы, отвечая его безмолвной мольбе…
Всю следующую неделю они старались не обсуждать проблему, связанную с его загадочным убийством, как будто на эту тему было наложено табу. Хоуп бесило, что она не может разрешить загадку, но делать было нечего. Она должна дать профессору Ричардсу время, чтобы тот ответил на ее письмо. Это помогало ей не чувствовать за собой вины и наслаждаться обществом Армана.
Тем не менее где-то в глубине сознания Хоуп бродили тревожные мысли, преследуя ее днем и ночью, в самые неподходящие мгновения, и старый сундучок в ногах его спальника также служил постоянным напоминанием. Время от времени Хоуп замечала, как тень пробегала по лицу Армана, и знала, что схожие мысли посещают и его.
Она жила с ним в палатке на вершине холма, всегда засыпая прежде, чем он начинал «процесс исчезновения». Она знала, что это трусость, но это было и формой отрицания. Сердце ее разрывалось – она желала, чтобы он оставался с ней, любил ее, но разум ее был достаточно ясным, чтобы поверить в невозможность этого.
В конце недели за завтраком Хоуп решилась наконец затронуть эту самую болезненную тему.
– Уже должен прийти ответ от профессора, о котором я тебе говорила. – Она уставилась взглядом в землю. – От того самого, что изучает историю семейств, проживающих в этом районе. Возможно, у него будет какая-то ниточка… – Она откусила кусочек сандвича.
Арман облегченно вздохнул: наконец-то она решилась поговорить об этом! Он подозрительно рассматривал свой сандвич. Хлеб, похоже, был ржаным с какими-то мелкими семенами сверху. Полезно ли это для здоровья? Неужели никто больше не готовит настоящий французский хлеб – или это и должно быть его заменителем? Арман откусил краешек сандвича, жалея, что не может питаться более знакомой едой.
Поскольку наступило молчание, он поднял брови.
– Когда? – спросил он, с трудом пытаясь проглотить мягкое вещество, от которого, похоже, язык его намертво приклеился к нёбу.
– В конце недели.
– И что же?
– Ничего же! – отрезала она. – Я просто подумала: надо сообщить тебе, что я уезжаю, – на случай, если ты заскучаешь без меня и тебе станет интересно, куда я подевалась.
Он наконец проглотил прожеванный кусочек и опасливо опустил сандвич на фольгу, подумав: этим следовало кормить британцев во время военных действий. С подобной пакостью во рту они ни за что не смогли бы отдавать приказы.
– Я буду скучать по тебе, моя Хоуп, но не по этой еде, – с отвращением проговорил он, зная, что это развлечет ее.
Хоуп не могла сдержать улыбку.
– Я обязательно привезу тебе что-нибудь вкусненькое, – пообещала она.
Судя по его ответному взгляду, он не очень-то верил, что будущее меню будет чем-то сильно отличаться от настоящего. Хоуп расхохоталась.
– Как долго тебя не будет?
– Примерно два или три дня. Мне надо собрать все сведения, которые удастся найти. Кроме того, придется просмотреть газеты за конец восемнадцатого века, чтобы узнать что-нибудь о Миннесоте еще до того, как она стала штатом.
Нахмурив брови, Арман провел рукой по ее волосам.
– Я и не думал, что понадобится так много времени.
Она потянулась, притрагиваясь к его бедру. Рука ее задержалась там.
– Но это необходимо. Чтобы не ездить много раз туда и обратно. Я вернусь, как только смогу, – пообещала она.
– Я знаю.
Суровая реальность снова вмешивалась в их отношения, и казалось, даже воздух вокруг похолодел.
– Арман, поговори со мной. О чем угодно. Прошу тебя.
– Хорошо, cherie, – спокойно ответил он, заворачивая остаток своего сандвича в вощеную бумагу. – Я расскажу тебе о своих первых днях при дворе.
– При дворе короля?
Удивление его было совершенно очевидным.
– Ну, разумеется. А какой же еще может быть двор?
Хоуп улыбнулась.
– Ну, разумеется. Продолжай, – поторопила она.
Прежде чем начать, Арман откинулся, опираясь на толстый ствол дерева позади него. Хоуп устроилась рядом. Он обнял ее за талию.
– Итак, на чем я остановился?
– Мы говорили о дворе. Сколько тебе тогда было лет?
– Я только что стал мужчиной – наверное, около тринадцати.
– Мужчиной? – Она с любопытством посмотрела на него. – А откуда тебе стало об этом известно? Или это какая-то особенная церемония?
Грудь его заходила ходуном от хохота.
– Не было никаких церемоний, любимая. Это было совершенно ясно и так. Я стал достаточно взрослым, чтобы иметь детей.
Теперь она поняла, но все равно продолжала изображать из себя невинную дурочку.
– Но как ты об этом узнал? Ты что, попробовал?
Руки его крепче сомкнулись вокруг ее талии.
– А это, любовь моя, не твое дело. Я просто знал. Этого было достаточно.
Хоуп притворно вздохнула.
– О'кей, продолжай.
Он поцеловал ее в макушку, словно утешая за свой отказ продолжать разговор.
– Мой отец решил, что нам с братом – а Франсуа тогда исполнилось пятнадцать, и он воображал, что намного старше меня, – пришла пора посмотреть на Версаль и в полной мере прочувствовать, что значит принадлежать к высшим слоям французского дворянства.
– Звучит очень по-французски, – прервала его Хоуп саркастическим тоном; с большим трудом она сдержалась, чтобы тут же не поделиться с Арманом тем незабываемым впечатлением, которое произвел на нее этот дворец – она была там несколько лет назад и до сих пор не могла забыть его великолепия.
Он пропустил ее замечание мимо ушей.
– Конечно. Мы отправились в карете отца. Путешествие из нашего поместья заняло у нас четыре дня. К тому времени, когда мы выехали на дорогу, ведущую прямо в Версаль, и мой брат, и я давно уже перестали притворяться взрослыми и пресыщенными жизнью. Дворец показался мне настоящим чудом – он сверкал на солнце белым камнем и позолотой, сверкал божественным светом, подобно нашему королю. Везде были люди – дворяне, торговцы, солдаты, слуги, крестьяне и самые прекрасные женщины из всех, кого я когда-либо видел. Там жило более трех тысяч подданных короля. Это был целый город.
Арман замолчал. Хоуп открыла глаза и повернула голову, чтобы поглядеть на него.
– Продолжай. Что было дальше? – тихо попросила она. Ее воображение уже нарисовало картину, которую он описал, и ей хотелось представить остальное.
Он посмотрел на нее сверху вниз, но было ясно: в эту минуту он видел что-то другое или кого-то еще. Затем он улыбнулся.
– Наша карета проехала громадные чугунные ворота, украшенные золотом, и остановилась у ближайшего подъезда – это был один из множества входов во дворец. Затем отец в последний раз напомнил нам, как следует вести себя при дворе, о чем мы тут же забыли. Мы с Франсуа выпрыгнули из кареты, тараща на все глаза, словно два щенка-переростка. В эту минуту я поднял голову и посмотрел на крытую галерею, что вела внутрь дворца. Дыхание у меня перехватило, когда я увидел самую прекрасную женщину из всех. Она шла по галерее, направляясь к нам.
– Кто это был? – едва слышно спросила Хоуп.
Арман в ответ лишь пожал плечами, а потом продолжил:
– Просто одна из множества куртизанок, что вертелись при дворе. Ей было лет семнадцать или около того, и единственной целью ее пребывания там было помогать придворным аристократам приятно и весело проводить время. Фамильное поместье этой молодой женщины было конфисковано, когда ее отца отправили в Бастилию. Ей пришлось выбирать – или жить так, как она жила, или стать нищенкой на улицах Парижа. – Голос его изменился и стал чуть более резким. – И вот эта умная женщина приняла решение и выбрала постели, которые были намного теплее и мягче, чем грязные булыжные мостовые.
– И ты влюбился в нее?
– Ненадолго, – ответил Арман, и словно тяжелый камень упал на сердце Хоуп при этих его словах. – Я следовал за ней целыми днями, умоляя о милости: о взгляде, об улыбке, о прикосновении. Мне кажется, я тогда сильно напоминал слишком выросшую комнатную собачку, раболепно виляющую хвостом. Уже тогда я был намного выше окружающих меня людей. Моя мать, бывало, говорила, что мой рост – это возвращение назад, в те дни, когда мой прапрадед женился на немецкой принцессе. Если я не ошибаюсь, она была такой высокой, что его макушка едва доходила до ее груди. – Ленивая улыбка скользнула по губам Армана, когда он припомнил себя в те дни.
– И что же было дальше?
– Все как обычно. Я преследовал ее примерно неделю, а потом она пустила меня к себе в постель и научила, что значит быть настоящим мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24