– Вы помолвлены? – Журналистка не забывала о своих обязанностях.– Полагаю, слово «невеста» означает именно это.Его сарказм и высокомерие не остановили журналистов.– А как реагирует ваша семья?– Они в восторге. С радостью ждут прибавления.– Когда это произойдет? Назовите приблизительную дату.– Достаточно вопросов. Моя невеста измучена.И, не обращая больше внимания на вопросы, микрофоны и камеры, Леонид молча повел Милли к автомобилю, ожидающему их возле аэровокзала. Ее багаж и бесценные картины погрузили в багажник. Когда же водитель распахнул перед Милли заднюю дверцу, она на секунду ощутила сильное желание повернуться и бежать обратно, туда, где остались репортеры и фотографы. Это было бы гораздо лучше, чем встретиться лицом к лицу с Леонидом в тесном салоне автомобиля. В самолет – и домой: двадцатичетырехчасовой перелет предпочтительней встречи с ним. Его гнев был почти осязаем – и когда он молчал, и когда отрывисто говорил ей, что делать.– Садись, – слова звучали как выстрелы, прекрасные губы бледны и зло сжаты.Милли села. Только в этот момент она поняла, как сильно дрожит. Несколько минут водитель возился с багажом, и они с Леонидом оставались в машине наедине. Она старалась взять себя в руки и понять, как ей быть, как общаться с этим совершенно незнакомым, чужим человеком.– У тебя нет права называть меня своей невестой, Леонид. Никакого права.– Нет права? – Мужчина безрадостно засмеялся. – Ты не представляешь, Милли, как много у меня прав. И я воспользуюсь ими всеми и каждым из них.Водитель занял свое место. На секунду Милли показалось, что Леонид будет целовать ее, продолжая спектакль. Но она увидела в его глазах такую же ненависть к этому притворству, какую испытывала сама.– Развлекись, пока едем, – Леонид протянул Милли газету.Читая статью, она чувствовала, как почва уходит из-под ее ног, как ее мир переворачивается вверх дном. Она увидела напечатанными свои разговоры с ближайшей подругой Джиной. Милли много раз говорила с Джиной – и только с ней, – когда поняла, что беременна, когда была в полном отчаянии и не знала, как поступить. Это были личные, интимные беседы с близким другом. И вдруг – вот они, черным по белому, представлены на обозрение всему миру, и что еще хуже – Леониду.– Боже, Леонид, я никогда…– Вот мое любимое место, – он указал пальцем абзац.Прочесть Милли не сумела бы, даже если бы и постаралась – слезы туманили глаза. Но она и так знала, что там. Это был самый ужасный вечер, тот самый, когда она говорила с Джиной о возможности аборта. Мысль эта была мимолетна, она рыдала и дрожала тогда. В газете все было написано обстоятельно и спокойно, никаких намеков на отчаяние, владевшее ею в тот момент. Либо журналист в погоне за сенсацией, либо ее алчная подруга… неважно, кто из них постарался добротно приправить все пикантными подробностями. Но то, что в конце разговора Милли, тряхнув головой, сказала: «Нет, я никогда так не поступлю», – именно это куда-то пропало.– Может, нам вырезать это для первой страницы детского альбома? – это Леонид спросил уже в отеле.– Не говори так, – попросила Милли. – Я понимаю, ужасно вот так узнать…– Ты ничего не понимаешь. Скажи, в статье все, правда?– Ну… – Милли беспомощно покачала головой. – Кое-что.– Не лги мне, Милли.– Я не лгу. Ты лучше меня знаешь, как газетчики все преподносят.– Со мной они не осмелятся, я отучил их. Два года назад они напечатали статью о моем романе с женой одного из наших конкурентов. Я с ней виделся один раз, по делу. Ей это стоило ее брака. С тех пор я ничего им не спускаю. Они это знают и не связываются со мной.Его голос звучал спокойно, но любое произнесенное им слово загоняло ее все дальше в угол, в состояние полнейшего несчастья и безнадежности.– Скажи мне, пожалуйста, Милли, только честно. Ты действительно не хотела говорить мне о ребенке? Думала вырастить его самостоятельно?Да, именно об этом она и думала. В тот вечер, когда проделала тест. Весь мир неуправляемо завертелся перед ее глазами. Тогда она так и думала: если подтвердится ее беременность, она ничего ему не скажет. Но она быстро отказалась от этой мысли. А сейчас она сидит рядом с ним и слушает его обвинения.– Но я же здесь, ведь так?Леонид вместо ответа задал следующий вопрос:– И ты думала об аборте?Милли облизала пересохшие губы, ее глаза вновь наполнились слезами, она постаралась сдержать их, при этом потек нос. Отчаянно и некрасиво шмыгнув, она, наконец, вымучила ответ:– Около двух минут. – Ее ответ вызвал гримасу отвращения на его лице.– И когда ты – извини, я процитирую… – Леонид взял ненавистную газету: – Когда ты была так растеряна и взволнована, твоя подруга Джина объяснила тебе, что много женщин радовались бы ситуации и забыли бы об аборте, чтобы получить чек от Коловского.– Это ее слова.– Ты приехала, чтобы получить свой чек, мисс Андреас? Чтобы убедиться, что твое будущее обеспечено?– Я здесь, чтобы сказать тебе… что все пошло наперекосяк, и я жду ребенка, – встреча с ним принесла Милли страх и ужас, по сравнению с этим пугающая неопределенность прошедших шестнадцати недель была просто ничем.– Как видишь, я уже в курсе.– Прости.– Сохрани газету до тех времен, когда ребенок научится читать.– Прекрати, – Милли заткнула уши, в ее голосе звучали истерические ноты. – Я и думать не могла, что это напечатают. И не хочу, чтобы мой ребенок когда-либо услышал об этом.– Прекрати спектакль, Милли. Ты меня не разжалобишь. Ты по-прежнему не посещаешь спортклуб?– Что?– Ты говорила мне в тот вечер, что платишь за абонемент, но не посещаешь клуб.– И что?– Я считаю, это лень.– Не понимаю, о чем ты.– Позволь объяснить. Когда я плачу за что-нибудь, я использую это полностью. И так всякий раз.– При чем здесь спортклуб… – Но Милли уже понимала – за этой фразой последуют какие-то требования.– Я не ленив. Не думай, что ты получишь чек и забудешь обо мне. Я всегда использую все до конца.– Нет! – закричала Милли.Но Леонид засмеялся ей в лицо.– Думаешь, я о тебе? После всего, что произошло? Да я никогда не захочу тебя. Я говорю о нашем ребенке. Я теперь навсегда в его жизни – нравится тебе это или нет. Привыкай видеть меня каждый день, быстрей привыкай. Потому что с этого момента я и в твоей жизни.Эмоции и изнеможение в сочетании с утренней тошнотой совершенно обессилили Милли. Она не могла больше спорить с ним, объяснять, доказывать. Ей хотелось сжаться в комочек, спрятаться, зажмурить глаза, уползти и зализать свои раны.– Поговорим позже. – Она нашла в себе силы произнести это и посмотреть на Леонида, не узнавая человека, которого, как ей казалось, она когда-то знала. – Делай то, что считаешь нужным, Леонид. Я буду делать то, что смогу. Сейчас я поеду к себе в гостиницу.– Ты останешься здесь.– После всего, что ты наговорил мне?– У тебя нет выбора. В холле фотографы, пресса. Думаешь, они отстанут?– Что им надо, черт побери?– Я Коловский. – Леонид в первый раз повысил голос.Крик, естественный гнев вынести легче, чем холодную, презрительную ненависть, как там, в аэропорту.– Я один из богатейших холостяков Австралии. Моя жизнь им интересна. Не притворяйся, что для тебя это новость. Ну, можешь выбирать. Хочешь идти – желаю тебе удачи прорваться через них в холле и попасть в такси. Удачи тебе, попробуй добраться до отеля и поспать. Это тебе действительно нужно.Он прав, поняла Милли. Еще раз столкнуться с прессой, да к тому же без Леонида, – такая перспектива мало привлекала.– Ложись, – сказал мужчина, и, почувствовав ее колебания, спокойно добавил: – Я не буду тебя беспокоить. Отдыхай, и когда мы оба успокоимся…– Когда ты узнал об этом?– Я прочел статью час назад.Милли замолчала, потрясенная подлостью журналистов. Они подготовили убийственный спектакль. Она могла оказаться одна перед этой жадной толпой. Леонид был жесток с ней, она не заслужила подобного отношения, но он спас ее!Боже! Что могло бы случиться!– Я собиралась рассказать тебе.– Ступай, отдохни.Но оказалось, что она не в состоянии расслабиться. Наступила запоздалая реакция на происшедшее, на пережитый шок. Милли терла виски, стараясь привыкнуть к тому, что с ней случилось.– Я всегда доверяла Джине, я верила ей больше, чем кому-либо. Не могу понять. Не могу.– Но это произошло. Пора все выяснить и как-то уладить, – прервал ее Леонид.– Разве это возможно?– Пока ты будешь отдыхать, я поговорю с людьми по связям с общественностью из нашей фирмы. Мы что-нибудь придумаем. Вечером мы обедаем с моей семьей. По крайней мере, в настоящий момент мы заодно…Его голос куда-то уплывал. Видимо, он понял, что она слишком измучена, чтобы размышлять и обсуждать.– Поспи, Милли, постарайся ни о чем не думать.Устало кивнув, она отправилась в спальню. Через минуту она уже сидела на краю кровати в бюстгальтере и трусиках и думала, что же ей делать, что за дикий абсурд происходит в ее жизни и как ей рассказать обо всем родителям.Внезапно она ужаснулась. Ведь родители могли прочесть эту статью в английской газете, и теперь они сходят с ума от ужаса, узнав, что их дочь приземлилась на другом конце света, чтобы попасть в немыслимый кошмар.Конечно, они уже знают.Все знают.Вот почему иммиграционный чиновник так мучил ее. Он знал, что она беременна. Знал, ведь он прочел об этом…– Одолжи мне твой телефон, – с заплаканным лицом Милли появилась на пороге комнаты Леонида.– Конечно. А твой, возле кровати, разве не работает?Милли несколько раз безуспешно пыталась набрать длинный международный номер, сбиваясь из-за своего эмоционального состояния и начиная вновь. Леонид, войдя в ее комнату, набрал номер, повернулся, чтобы уйти… и замер, услышав из трубки истеричный крик ее матери.Милли стояла в бюстгальтере и трусиках, съежившись, раздавленная свалившимися на нее бедами, она дрожащим голосом старалась успокоить мать. Впервые Леонид подумал не о ребенке и не о подлых словах в статье, сразивших его. На этот раз – только о ней. Ее боль, ее страдание были такими глубокими, такими по-детски искренними, что не могли не тронуть его. Леонид обнял Милли за плечи, когда она согнулась от боли. Она повторяла в трубку снова и снова:– Мам, ну, пожалуйста. Не так все плохо. Со мной все в порядке. С ребенком тоже. Я знаю… И я не могу поверить, что это случилось… Успокойся, пожалуйста… Ты должна, иначе Остин расстроится. Мам, ну послушай, все не так плохо, как кажется. Я не знаю, почему Джина сделала такое. Она была какая-то странная последнее время. Мне казалось, она немного ревновала из-за того, что мои картины покупают. Неважно, по каким причинам, но дело уже сделано.В очередной раз отношение Леонида к происходящему изменилось. Гнев, стыд, нечто, похожее на унижение из-за того, что он узнал все последним, паника, вызванная внезапностью произошедшего, – все эти эмоции, охватившие его, когда он мчался в аэропорт, уступили место другому. Он увидел все глазами Милли, представил, как чувствовал бы себя на ее месте.Лучшая подруга Милли предала ее. Ее жизнь рассматривается под микроскопом всеми, кто только не поленился полюбопытствовать. Для него, Леонида, это привычно, это противная норма, а для Милли – все равно, что проснуться в реальном кошмаре. Глядя на ее бледное, охваченное ужасом лицо, видя, как она старается держаться, чтобы успокоить мать, он почувствовал, как что-то изменилось в нем. Как он мог так вести себя с ней? Как он мог отдаться гневу, как он мог быть таким безжалостным к ней, к матери его ребенка?Мой ребенок.Впервые за этот безумный день Леонид осознал новую реальность. Милли носит ребенка – его ребенка. Это буквально парализовало его, ужаснуло больше, чем можно было заподозрить. И все же где-то внутри него, в самой глубине, возникла искорка волнения, вспышка желания, ожидания этой новой жизни, которую они создали.И странное желание уберечь Милли, защитить ее.– Хочешь, я поговорю с твоей матерью?Милли удивленно и недоверчиво поглядывала на него. Хотя она отрицательно покачала головой, он продолжил:– Я скажу, что все улажу и исправлю.Она прикрыла трубку рукой:– Мамино состояние передается брату, я не знаю, как ее успокоить.– Давай я попробую, – Леонид не представлял, о чем говорить, но ему очень хотелось помочь Милли.– Леонид встретил меня в аэропорту, мам, – продолжала убеждать мать Милли. – Завтра он уладит все с прессой, он умеет говорить с ними. Нет, нет, мам, Леонид совсем не сердится. Не волнуйся. И папе скажи, чтобы он тоже не волновался. Все будет хорошо. – Исчерпав свои возможности, Милли передала трубку Леониду и в изнеможении упала на кровать.– Миссис Андреас, очень жаль, что мы впервые разговариваем с вами при таких обстоятельствах. Я понимаю, в каком вы отчаянии, но заверяю вас, с вашей дочерью все в порядке…Он говорил уверенно, очень вежливо и с таким бесконечным обаянием, что слезы Милли высохли. Она удивленно смотрела на Леонида – было очевидно, его слова произвели такое же впечатление на ее мать – бурный поток с той стороны трубки смолк. Саму Милли речь Леонида не утешила. Доктор, который делает все хорошо, правильно и спокойно, даже если он полон сочувствия, не может отменить диагноз, если этот диагноз – рак.– Я встретил вашу дочь в аэропорту. Сейчас я повторю то, что сказал прессе, чтобы вам не пришлось опять узнавать новости из газет. Я попросил вашу дочь стать моей женой. Сегодня мы обедаем с моей семьей и объявим об этом официально. – Мужчина вернул Милли трубку.Ее мать почти успокоилась, ей понравилось, как и что говорил Леонид, ей показалось, он в состоянии разобраться со всей этой бессмыслицей. Но она все же волновалась о Милли, о ее здоровье.– Честно, мам, со мной все прекрасно. – Положив трубку, Милли сказала монотонно, глядя на Леонида потухшими глазами: – Ты добился, чего хотел. Мы были заодно.– Я всегда добиваюсь, чего хочу. Всегда.Милли пошла спать. * * * Оставшись в одиночестве в полутьме гостиной, Леонид выключил все телефоны и велел службе безопасности отеля поставить на его этаже человека, чтобы тот не позволял никому беспокоить его.Леонид стоял на пороге резкого изменения своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13