Все рейки сгорели. Балки обуглились. Он зря трудился восемнадцать часов, да еще выбросил недельную зарплату на материал для крыши. Джек поднялся, выпил воды, а затем направился к дому Стреттона.
* * *
Когда он постучал, в доме послышались тяжелые шаги человека, который спускался вниз по лестнице. Дверь распахнулась, и Джек увидел Стреттона. Недолго думая, он схватил Джо за жилетку и с силой ударил о стену.
– Ты мне надоел, Стреттон! Настало время все расставить по своим местам! Что если я сейчас сверну твою поганую толстую шею?
– Пусти! – промычал Стреттон, пытаясь высвободиться. – Пусти и, ради Бога, помоги мне!
Джек увидел, как у него потекли слезы, и замер в недоумении. Он разжал руку и заметил, что Стреттон весь выпачкан в крови, а наверху на лестнице показалась рыдающая женщина, но тут же скрылась.
– Это моя жена, – с мольбой в голосе произнес Джо. – У нее снова припадок, она пыталась перерезать себе вены моей бритвой. Боже! О Боже! Что же будет?
Раздался крик и грохот. Стреттон метнулся вверх по крутым ступенькам, в спальню, и Джек бросился за ним. В спальне больная полоумная женщина сидела на коленях в кровати и сдирала с рук повязки.
– Люси, нет! – простонал Джо, наклоняясь к ней и пытаясь покрепче завязать узлы на запястьях. – Оставь их в покое, пожалуйста! Не трогай их, ради Бога!
На лицо женщины было страшно смотреть. Под глазами у нее чернели круги, похожие на ужасные синяки, а губы были так искусаны, что на них алели глубокие раны. Ее платье было в крови. Горло и грудь изодраны. Уставившись на Джека, она вырвалась из рук Джо и поползла на коленях через кровать, вытянув вперед руки, словно хотела впиться ногтями Джеку в лицо.
– Я не желаю вас видеть! Я знаю, кто вы, хитрый бес! Вы пришли, чтобы забрать меня!
Джек схватил ее за руки и стал пригибать к кровати, пока она не смирилась и не легла. Так он держал ее, пока Стреттон менял повязки на запястьях.
– В доме есть опий?
– Я достал немного. Но она уже выпила несколько капель, и я боюсь давать ей больше.
– Дай еще, – приказал Джек. – Опий для нее не так опасен, как она сама.
Стреттон вышел и вскоре вернулся с чашкой. Вдвоем они насильно влили в нее содержимое, и через некоторое время женщина стихла. Она успокоилась, веки отяжелели, и глаза почти закрылись.
– Я снова вела себя гадко, Джо? Тебе пришлось помучиться со мной? – бормотала она.
– У тебя опять был приступ, – ответил Стреттон, нежно поглаживая пальцами ее руку. – Просто ты немножко приболела, как в прошлый раз, вот и все.
– У меня снова раскалывалась от боли голова. Я не хотела никого беспокоить. И детей отослала к Айви. Ей не мешают их крики и визги, а меня они ужасно раздражают, когда болит голова.
– Ничего страшного, старушка, – успокаивал ее Стреттон. – Тебе уже гораздо лучше, и твой Джо рядом с тобой, чтобы ты могла хорошо отдохнуть.
– А кто этот человек? Ведь он не попечитель из больницы, не правда ли, Джо?
– Нет, нет. Это друг. Он заглянул к нам, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
– А, это хорошо, – ответила она. – Ведь у нас не так много друзей. Наверное, потому, что у меня скверный характер.
– Ты вызвал врача? – спросил Джек у Стреттона.
– Некому было за ним пойти. Она отослала детей прежде, чем у нее это началось. А когда я пришел домой…
– Я схожу, – сказал Джек. – Оставайся с ней. Самой короткой дорогой, через поля, он помчался в Ниддап. Он передал записку доктору Спрею и дождался, пока тот запряжет своего пони. И лишь затем вернулся домой. Теперь предстояло навести порядок в разрушенном доме.
В миле от дома, если идти вниз по тропинке, раскинулась небольшая дубовая роща. Джек спускался туда по вечерам, срубал подходящие сучья, потом связывал их и оттаскивал домой. Он выпиливал из них рейки. Иногда по ночам, когда забирался на крышу и при свете фонаря прибивал на место рейки, он вспугивал грачей, расположившихся на ветках вязов, что росли вдоль изгороди, и птицы с шумом взмывали в темноту.
Как-то в субботу, вернувшись, с работы и заглянув в сарай, он обнаружил там большую кучу свежей соломы, шесты, бечевку, ивовые прутья, крючья. Когда он умывался во дворе, недоумевая, откуда все это могло взяться, появился Джо Стреттон.
– Это от меня, – сказал он, – в возмещение того, что я сжег в прошлое воскресенье.
– Здесь соломы вдвое больше, чем сгорело.
– Правда? Ну и что? У меня родственник занимается торговлей.
Он старался не смотреть Джеку в глаза. И вместо этого устремил взгляд на крышу, на которой уже красовались новые рейки.
– Я хочу предложить тебе свою помощь, – сказал он, – только я не большой умелец по части строительства крыш.
– Как чувствует себя жена? – спросил Джек.
– Она умерла, – ответил Стреттон. – Вчера утром, около девяти. Я думал, ты слышал.
– Я не знал. Мужчины обычно предпочитают помалкивать. Прими мои соболезнования.
– Она была неплохой женщиной, правда. Многие оказывались гораздо хуже Люси. С ней однажды случилась беда – ее сбила повозка в Рейнборо, и после этого ее часто мучили головные боли… А раньше она была мне доброй женой, всегда.
Он замолчал.
– Похороны во вторник утром, – произнес он. – Отпевание будет в Ниддапской церкви, в одиннадцать. Может, ты придешь?
– А, – ответил Джек, – конечно. Я буду.
Когда Стреттон ушел, Джек вернулся в сарай и притащил во двор пуки новой соломы. Он начал сплетать ее в связки. Это была хорошая солома из пшеничных колосьев, жесткая и гладкая – лучше не придумаешь.
«Она прослужит двадцать или тридцать лет», – подумал он. И, захватив новые инструменты, полез по стремянке на крышу.
В конце марта Джек вместе с другими отправился вспахивать дальнее поле. За его работой наблюдали с нескрываемым любопытством, поскольку ему, как новичку, достался самый никудышный плуг: старый, тяжелый, громоздкий, нужно было наваливаться на этот плуг всей грудью. Джо Стреттон тоже вышел в поле и привел с собой старшего сына Харви – толстощекого двенадцатилетнего мальчугана, который вызвался помогать отцу.
– Как твой плуг, Джек? – спросил Харви. – Или ты еще не приноровился к нему?
– Вообще-то, сколько мне ни приходилось пахать, но с такой штукой я сталкиваюсь впервые в жизни. Похоже, она сделана для мужчины с тремя руками, каждая из которых толщиной с дерево.
– Наверное, он остался со времен всемирного потопа! – подхватил Стреттон. – Как и весь хлам на этой ферме. И она еще хочет, чтобы мы на этом работали!
– А почему бы тебе не попросить новый плуг, Джек? – предложил Харви и подмигнул. – Ведь, кажется, вы с мисс Филиппой друзья. А заодно намекни ей, что мне нужно освободиться на полдня, чтобы съездить на ярмарку в Дэрри-Кросс.
– Я спрошу, можно ли тебе поехать вместе с ней в ее двуколке, поскольку она сама собирается туда присмотреть нескольких телок.
– Ну уж нет! – воскликнул Харви. – По-моему, это твое место, никак не мое.
В тот же день, когда Джек закончил пахать и повел своих лошадей обратно в конюшню, он заметил, что Харви Стреттон в присутствии Эдди Берстона и двух братьев Льюппиттов пытался передразнивать его. Парень хромал, дергаясь в разные стороны и изображая, как Мерсибрайт сражается с неподатливым плугом. Джек сделал вид, что ничего не заметил, и молча прошел, ведя за собой Даймонда и Дарки. Но из конюшни вышел Джо Стреттон и так шлепнул парня, что тот отлетел.
– Довольно, умник Дик! Отправляйся работать, пока я не поколотил тебя! – и повернулся к Джеку. – В наше время нужно следить за мальчишками. Дай им палец – они руку откусят!
Теперь, когда дни стали длиннее, Джек мог по вечерам дольше заниматься ремонтом дома. Главную крышу он уже покрыл и начал чинить маленькое крыло, где находились кухня и прачечная. Но иногда ему приходилось прерываться, пока не появлялись деньги на покупку материала. Тогда Джек приступал к отделке стен: соскребал старую глину и накладывал новое покрытие, успевая за один раз обработать две или три панели.
В саду он повыдергивал болиголов, крапиву и высохшую траву, и сейчас там бегали две свиньи, которые подъедали остатки сорняков. А среди фруктовых деревьев в компании Шайнера разгуливали гусь с гусыней.
Однажды майским вечером мисс Филиппа, возвращаясь из Ниддапа, остановила свою двуколку около его дома. Она часто тут проезжала, видела, что он ремонтирует дом, и ни разу не сказала ни слова. Но сегодня она была явно не в духе. Не выходя из двуколки, она громко окликнула Джека.
– Вам никогда не приходило в голову, что сначала нужно спросить у меня разрешение, прежде чем распоряжаться моей собственностью?
– Я думал, что вы не преминете отчитать меня, если вам это не понравится. Вы не раз видели, чем я занимаюсь.
– Может быть, проявите учтивость и попросите моего разрешения сейчас?
– Нет, только не я, потому что я не знаю, что такое учтивость.
Джек стоял на самом верху лестницы. В одной руке он держал ведро с влажной глиной, а в другой – совок. Он слегка развернулся и посмотрел ей в лицо.
– Если вы сейчас прикажете мне бросить работу, я брошу, – сказал он. – Если нет, то я продолжу.
– Где вы взяли этих хрюшек? – спросила она, уходя от ответа.
– Я их купил. Обоих за три шиллинга, у мистера Эллентона из Споутс Холл. Там же я купил и гусей. Почему вы спрашиваете?
– Купили их? – удивилась она. – Таким же образом, как купили коня, который бродит по моему саду?
– А, вот в чем дело? – воскликнул Джек. – Значит, вам рассказали эту историю, не так ли?
– Утром я была на рынке в Вуборо и встретила там некоего мистера Деннери из Астон Чармер, у которого вы работали. По его словам, вы забрали у него коня за просто так, чтобы отомстить ему за то, что он уволил вас за безделье.
– Деннери любит врать. Я заплатил десять фунтов за старую клячу, но отдал деньги не ему, а девушке по имени Пегги Смит, которая из-за него попала в щекотливую ситуацию. Он не упоминал кое-какие детали этого дела?
– Нет. Только от вас я слышу обвинения в его адрес.
– Все правильно, ответил Джек. – И теперь вам решать, кому верить.
– При случае я спрошу у мистера Эллентона, продал он вам этих свиней или нет, потому что у меня нет особых оснований верить вам, Мерсибрайт.
– А вы вообще кому-нибудь верите? – спросил Джек. Но можете отправляться наводить справки. По крайней мере, вам будет чем заняться.
Она стегнула пони и уехала. Джек вернулся к работе. Когда наутро он снова увидел ее и общался с ней, как и в последующие дни, вопрос о свиньях не поднимался. Без сомнения, она все проверила – уж такой она была, но признаваться в этом не хотела.
На протяжении всего лета два-три раза в неделю по вечерам в дом приходила Ненна, чтобы встретиться с Бевилом Эймсом, и нередко оба они, примостившись на неказистой скамеечке, наблюдали, как Джек размешивал влажную глину в деревянной бадье или строгал ореховые прутья.
– Думаю, я помешал вам, незаконно захватив ваши владения и присвоив место ваших свиданий. Но вообще-то тут полно сараев, и вы могли бы отправиться туда, если бы захотели остаться наедине.
– Ну и ну! – воскликнул Бевил. – Что это вы такое говорите, мистер Мерсибрайт? Сарай – неподходящее место для такой благовоспитанной девицы, как Ненна.
– Вы моя дуэнья, – сказала Ненна Джеку.
– Правда? Кто бы мог подумать?
– Вы так и не дорассказали нам историю о сражении у горы Махуба, – заметил Бевил. – О вашем армейском друге-ирландце.
– А, да. Он упал перед железнодорожной стрелкой. Потерял обе ноги и обварился паром. Он лежал в госпитале и молил, чтобы ему дали что-нибудь от этой дикой боли, но врач сказал, что у них нет лекарств.
– Это была правда? – спросил Бевил.
– Черт возьми! Конечно, нет! Они ждали, что он вот-вот помрет. И не собирались зря тратить на него лекарства.
– И вы залезли в их склады?
– Я попытался, но часовой выстрелил мне в колено.
– А что случилось с Педди?
– Он умер через три дня, в страшных муках.
– И вы были рядом с ним?
– Нет. Меня посадили за решетку, и там я провалялся со своей раной.
– А почему вы решили пойти в армию?
– Не мог найти работу – только поэтому. С тех пор, как закончил рыть новый канал в Борридже. И Педди мне сказал: «Давай вступим в армию!» Так мы отправились в Южную Африку.
– И вы не побывали ни в одном сражении?
– Ни разу, – признался Джек. – Когда меня выпустили из тюрьмы, война кончилась.
– Ни за что не разрешу Бевилу идти в армию, – сказала Ненна. – Мне не нравится, когда люди отправляются на войну убивать друг друга.
– Ну вот еще! – воскликнул Бевил, хлопнув себя по коленке. – Так я и думал!
– Нет! Не позволю! Тебя могут ранить! – обратилась она к Бевилу и крепко ухватилась за его руку, словно боялась, что он уйдет прямо сейчас. – Я никогда не позволю оставить меня! Никогда! Никогда! – повторяла она.
Бевил наклонился и чмокнул ее в губы. Потом высвободил свою руку, поднялся со скамейки и, вытащив часы из жилетного кармана, смущенно посмотрел на циферблат.
– Мне пора, Нен, – со вздохом произнес он. – Я обещал отцу сыграть с ним партию в шахматы, а старик так нуждается во мне. Но я провожу тебя до фермы.
Они удалились под ручку, и Джек долго смотрел им вслед, думая о том, какая же это странная парочка: их отношения напоминают неторопливый старинный танец, в котором переминаются двое тихих послушных детей.
Тем же вечером, когда Джек отправился в «Лавровое дерево» что-нибудь выпить, он застал там Бевила, который делал стойку на голове, а потом затянул песню в десять куплетов под шумное одобрение местных крестьян и лодочников, которые собирались здесь по пятницам. Джек со стаканом в руке вышел в сад, опустился на скамью под деревом и стал смотреть на дальние холмы, которые раскинулись на Другом берегу тихой реки, чернея на фоне яркого заката. Через какое-то время к нему подсел Бевил.
– Уверен, что за свои грехи придется отвечать!
– Ты имеешь в виду партию в шахматы, которую я обещал отцу?
– Зачем ты врешь девушке?
– А! Зачем мы вообще врем женщинам! – воскликнул Бевил. – Чтобы не причинять им страдания, разве не так? Думаете, было бы лучше, если бы я ей прямо сказал, что предпочитаю отправиться сюда вместо того, чтобы провести остаток вечера с ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22