на каминной полке Амур-стрелец, указывающий время, две фривольные картины на стене, кровать в форме раковины, покрытая мехом шиншиллы, чётки из маленьких хрупких жемчужин, Библия на ночном столике, две китайские вазы, удачно гармонирующие с мягким серым цветом шпалер…
– Ступай, малыш. Скоро я опять приглашу тебя. Не забудь взять у Виктора пирог для мамы и бабушки. Осторожно, не испорти мне причёску. Я обязательно буду смотреть на тебя из окна. Не смей шагать как гренадёр и не волочи ноги.
В мае месяце, когда в Париж вернулся Гастон Лашай, Жильберта могла похвастаться двумя новыми, прекрасно сшитыми платьями, лёгким пальто, а также новыми шляпками и туфлями. Она изменила причёску, спустив на лоб несколько завитков, – это сделало её банальной. Перед Гастоном она предстала в бело-голубом платье почти до пят. «Знаете, дядюшка, какая ширина у моей юбки: четыре метра двадцать пять сантиметров». Пояс из плотной шёлковой ткани с серебряной пряжкой подчёркивал её осиную талию, которой она не без основания гордилась. Но она машинально пыталась освободить свою красивую мускулистую шею, которой было тесно в воротнике на китовом усе, воротнике «на венецианский манер». Рукава и юбка парусом из полосатого бело-голубого шёлка слегка шуршали, и Жильберта кокетливо поддёргивала пышные рукава.
– Учёная обезьяна – вот ты кто, – сказал ей Лашай. – Ты мне гораздо больше нравилась в старом клетчатом платье. С этим воротником, который жмёт тебе шею, ты похожа на подавившуюся курицу. Посмотри на себя.
Обиженная Жильберта кинулась к зеркалу. Щека была раздута огромным леденцом, прибывшим из Ниццы стараниями Гастона.
– Чего только о вас не говорят, дядюшка, – сказала Жильберта, – но я никогда не слышала, что у вас хороший вкус по части туалетов.
Он с возмущением смерил взглядом эту новоявленную модницу и набросился на госпожу Альварес:
– Отличное воспитание. Примите мои поздравления.
Отказавшись от ромашки, Лашай удалился, и госпожа Альварес всплеснула руками.
– Что ты наделала, бедная моя Жижи!
– Да он сам нарывается, – сказала Жижи. – Должен же он понимать, что я всегда могу ему ответить.
Бабушка встряхнула её за плечи.
– Опомнись, несчастная! Боже мой, когда же ты наконец повзрослеешь? Ведь ты смертельно его оскорбила. Мы из сил выбиваемся, чего мы только не делаем, чтобы…
– Для чего, бабушка?
– Для того, чтобы ты выглядела как можно лучше, чтобы подчеркнуть твои достоинства…
– Но кому это нужно, бабушка? Признайся, что для такого старого друга, как дядюшка, из кожи вон лезть необязательно.
Госпожа Альварес ни в чём не призналась. Не призналась и в том, как потрясло её появление на следующий день жизнерадостного Гастона Лашая в светлом костюме.
– Надевай шляпку, Жижи! Я повезу тебя ужинать.
– Куда? – воскликнула Жижи.
– В «Резервуар», в Версаль.
– Ура, ура, ура! – запела Жильберта и крикнула, повернувшись к кухне: – Бабушка, я ужинаю в Версале с дядюшкой.
Госпожа Альварес ворвалась в комнату, даже не успев снять фартук из сатина в цветочек, и мягкой своей ручкой остановила Гастона и Жижи.
– Нет, Гастон, – просто сказала она.
– Как это нет?
– О! Бабушка, – захныкала Жижи. Госпожа Альварес была непреклонна.
– Побудь немного у себя в комнате, Жижи, мне надо поговорить наедине с господином Лашаем.
Она проводила взглядом Жижи, закрыла за ней дверь и, возвращаясь к Гастону, спокойно встретила его свирепый взгляд.
– Что это значит, тётушка? Почему вдруг сегодня вы так ко мне переменились?
– Присядьте, Гастон, сделайте одолжение, я так устала, – сказала госпожа Альварес. – Ох, бедные мои ноги…
Она вздохнула, помолчала в ожидании, не проявит ли гость интерес к её немощам, и, не дождавшись, развязала свой фартук с нагрудником, под которым оказалось чёрное платье с большой камеей на груди. Она указала Лашаю на стул, а сама тяжело опустилась в кресло, провела рукой по своим чёрным с проседью волосам и скрестила руки на коленях. Спокойный взгляд огненно-чёрных глаз, непринуждённая неподвижность позы – она прекрасно владела собой.
– Гастон, надеюсь, вы не сомневаетесь, что я отношусь к вам с большой симпатией.
Лашай усмехнулся и дёрнул себя за ус.
– И очень признательна вам за вашу дружбу. Но я не имею права забывать о том, что вся ответственность за судьбу Жижи лежит только на мне. У Андре, как вы знаете, нет ни времени, ни желания заниматься девочкой. Наша Жильберта не слишком расторопная девица. Она ещё совсем ребёнок…
– Которому шестнадцать лет, – заметил Лашай.
– Да, ей скоро будет шестнадцать, – подтвердила госпожа Альварес. – С самого детства вы дарите ей конфеты и безделушки. Она к вам очень привязана. А теперь вы приглашаете её на ужин в ресторан и собираетесь везти её туда в своём автомобиле…
Госпожа Альварес прижала руку к груди.
– Клянусь вам, Гастон, если бы речь шла только о нас с вами, я бы сказала: «Везите Жильберту, куда хотите, я отдаю её вам с закрытыми глазами». Но ведь мы с вами не одни… Вы человек известный. На тех, с кем вы появляетесь, все обращают внимание…
Гастон Лашай потерял терпение.
– Хорошо, хорошо, я всё понял! Вы хотите убедить меня, что, если Жижи поужинает со мной, она будет скомпрометирована? Вот эдакая пигалица, у которой молоко на губах не обсохло, да кому она интересна, кто на неё посмотрит?..
– Скажем так, – ласково прервала его госпожа Альварес, – с этого момента Жижи окажется на виду у всех. Где бы вы ни появились, Гастон, это не проходит незамеченным. Про девушку, которая поужинает с вами наедине, уже нельзя сказать, что это девушка как все прочие. А наша Жильберта, пока, во всяком случае, должна оставаться такой, как все. Для вас, конечно, разница невелика: одной сплетней больше, одной меньше, но, уверяю вас, мне будет не до смеха, когда я увижу имя Жижи в «Жиль Блаз».
Гастон Лашай поднялся, прошёлся от стола к двери, потом от двери к окну и только после этого холодно сказал:
– Ну что ж, тётушка, не хочу огорчать вас. Спорить не буду. Берегите вашу внучку. – Задрав подбородок, он смотрел на госпожу Альварес. – Вот только интересно, для кого вы её бережёте? Для какой-нибудь конторской крысы: законный брак, четверо детей за три года и прочие прелести?
– Я по-другому понимаю роль матери, – степенно ответила госпожа Альварес. – Я постараюсь отдать Жижи такому мужчине, который скажет мне: «Я беру все заботы о ней на себя, я обеспечу её будущее». Вы позволите предложить вам ромашку, Гастон?
– Нет, спасибо, я опаздываю.
– Вы хотите, чтобы Жижи вышла попрощаться с вами?
– Не стоит, я увижусь с ней в другой раз. Впрочем, не знаю когда, я сейчас очень занят.
– Ну что ж, Гастон, не беспокойтесь из-за неё. Приятного вам вечера, Гастон…
Оставшись одна, госпожа Альварес отёрла лоб и открыла дверь к Жижи.
– Жижи, ты подслушивала.
– Нет, бабушка.
– Подслушивала, подслушивала. И напрасно. Когда подслушиваешь под дверью, толком всё равно ничего не слышишь и можешь всё понять неправильно. Гастон Лашай ушёл.
– Вижу, – сказала Жижи.
– Будь добра, вымой как следует молодую картошку. Я вернусь и поджарю её.
– Ты уходишь, бабушка?
– Я иду к тёте Алисии.
– Опять?
– Может, ты не будешь делать мне замечания? – холодно сказала госпожа Альварес. – Лучше умой лицо, ты ведь имела глупость плакать.
– Бабушка…
– Что?
– А что, тебе жалко было, чтобы я поужинала с дядюшкой Гастоном в моём новом платье?
– Прекрати! Если ты совсем глупая, пусть уж лучше за тебя думают те, кто на это способен. И надень мои резиновые перчатки, прежде чем браться за картошку.
На целую неделю молчание воцарилось в доме госпожи Альварес, пока в один прекрасный день его не посетила тётя Алисия. Она прибыла в двухместной карете, вся в матовых шелках и чёрных кружевах, с розой на плече. Уединившись с сестрой, они принялись что-то обсуждать с озабоченным видом. Перед уходом тётя Алисия уделила немного внимания Жижи, коснулась её щеки кончиками губ и удалилась.
– Зачем приезжала тётя? – спросила Жижи госпожу Альварес.
– Да просто так… Ей нужен был адрес врача, который лечил госпожу Бюффери, когда у неё болело сердце.
Жижи на мгновение задумалась.
– До чего же он длинный, – сказала она.
– Кто длинный?
– Адрес врача. Бабушка, дай мне порошок, у меня мигрень.
– Но у тебя вчера уже была мигрень. Мигрень не продолжается двое суток.
– Наверное, у меня необычные мигрени, – сказала обиженная Жижи.
За эту неделю Жижи стала резковатой, говорила, возвращаясь с занятий: «Учителя ко мне придираются», жаловалась на бессонницу и проявляла склонность к лени, за чем бабушка внимательно наблюдала, но не вмешивалась. Как-то днём, когда Жижи чистила мелом свои белые полотняные ботинки, без звонка появился Гастон Лашай: волосы длиннее обычного, лицо загорелое, летний костюм в переливающуюся клетку. Он остановился перед Жильбертой, которая сидела на кухонной табуретке, надев ботинок на левый кулак.
– О… Бабушка оставила ключ в дверях, это на неё похоже.
Гастон Лашай молча смотрел на неё, Жижи медленно покраснела, положила ботинок на стол и натянула юбку на колени.
– Значит, сегодня вы проникли к нам как грабитель, дядюшка! Надо же, как вы похудели. А что же ваш знаменитый повар, который служил у принца Уэльского, он вас больше не кормит? Теперь, когда вы похудели, ваши глаза кажутся больше. Правда, и нос тоже…
– Мне надо поговорить с твоей бабушкой, – прервал её Гастон Лашай. – Иди к себе в комнату, Жижи.
На мгновение Жижи застыла с раскрытым ртом, потом спрыгнула с табуретки. Её крепкая шея напряглась, как у дующего в трубу архангела.
– «Иди к себе»! «Иди к себе»! – повторяла она, наступая на Гастона. – А если я бы вам такое сказала? Кто вы, собственно, такой, чтобы запирать меня в моей комнате? Хорошо, я уйду. И обещаю вам: пока вы здесь, я оттуда больше не выйду.
Она захлопнула за собой дверь и демонстративно щёлкнула задвижкой.
– Гастон, – смущённо пробормотала госпожа Альварес, – я потребую, чтобы Жижи извинилась перед вами, да, я потребую, а если придётся…
Гастон Лашай, не слушая, смотрел на захлопнувшуюся дверь.
– А теперь, тётушка, я хочу поговорить с вами по очень важному делу.
– Подведём итоги, – сказала тётя Алисия. – Значит, вначале он сказал: «Я буду баловать её, как…»
– Как не баловал ни одну другую женщину!
– Да, но всё это весьма туманно, типично по-мужски. Я бы предпочла, чтобы он сделал какие-нибудь уточнения.
– Уточнения тоже были, Алисия. Он же сказал, что даст Жижи состояние, чтобы она была не зависима ни от кого, в том числе от него самого, а сам будет при ней чем-то вроде опекуна.
– Да… да… Неплохо, неплохо… И всё-таки туманно, очень туманно…
Тётя Алисия ещё лежала в постели, седые локоны рассыпались по розовой наволочке. Занятая своими мыслями, она машинально завязывала и развязывала ленточку на своей ночной рубашке.
Госпожа Альварес, бледная и печальная в своей утренней шляпке, как луна, выглядывающая из облаков, скрестив руки, опиралась локтями об изголовье кровати.
– А ещё он сказал: «Я не хочу ускорять события. Прежде всего, я друг Жижи, её лучший друг. Я дам ей время привыкнуть ко мне». И добавил: «Я всё же не дикарь». Я никогда не сомневалась, что он джентльмен, истинный джентльмен.
– Да… да… Но джентльмен – это тоже довольно туманно. А что Жижи, ты говорила с ней?
– А что мне оставалось делать? Не могла же я в подобной ситуации обращаться с ней как с ребёнком, от которого прячут конфеты. Я сказала ей всё как на духу. Я сказала, что Гастон – это чудо, это божество, это…
– Н-да… – недовольно протянула Алисия. – Я на твоём месте объяснила бы ей, какую счастливую карту она вытянула, какую блестящую победу одержала, над какими соперницами может восторжествовать…
Госпожа Альварес сложила ладони.
– Победа! Соперницы! Ты думаешь, она похожа на тебя? Да ты совсем её не знаешь. В ней нет ни капли злости…
– Спасибо.
– Я хочу сказать, что она не тщеславна. То, что я ей рассказала, не произвело на неё никакого впечатления – я была просто потрясена. Ни радости, ни волнения. Всё, чего я смогла добиться от неё, это: «Да? как это мило с его стороны…» Под конец, правда, она поставила мне одно условие…
– Так, так, очень интересно, – пробормотала Алисия.
– …она хочет сама ответить на предложение господина Лашая и объясниться с ним наедине. В общем, она намерена решить этот вопрос сама.
– Представляю себе, что из этого выйдет. Твоя внучка совершенно безответственна. Она попросит у него луну с неба, а он уж сумеет поставить её на место. Он придёт в четыре?
– Да.
– Он ничего не прислал? Ни цветов, ни подарков?
– Ничего. По-твоему, это плохой признак?
– Вполне в его духе. Проследи за тем, чтобы малышка принарядилась. Она хорошо выглядит?
– Сегодня не очень. Бедняжка…
– Перестань, перестань, – сурово сказала Алисия. – Хныкать ты будешь потом, когда она всё испортит.
– Ты почти ничего не ела, Жижи.
– У меня нет аппетита, бабушка. Можно мне выпить ещё немного кофе?
– Конечно.
– А капельку ликёра?
– Ну конечно. Ликёр даже очень полезен для желудка.
В открытое окно проникали уличный шум и жар нагретой мостовой. Жильберта купала кончик языка в рюмке с ликёром.
– Видела бы тебя тётя Алисия, – дружелюбно сказала госпожа Альварес.
На губах Жильберты промелькнула горькая улыбка. Старое клетчатое платье стягивало ей грудь, свои длинные ноги она вытянула под столом.
– Почему всё-таки мама сегодня с нами не ужинала? У неё правда репетиция в «Опера-Комик»?
– Правда, раз она так нам сказала.
– А мне кажется, она просто не хотела ужинать сегодня дома.
– Почему ты так думаешь?
Не отрывая глаз от залитого солнцем окна, Жильберта пожала плечами.
– Сама не знаю, бабушка.
Допив свою рюмку, Жижи встала и начала убирать со стола.
– Оставь, Жижи, я уберу сама.
– Почему, бабушка? Это же моя обязанность.
Она взглянула прямо в глаза госпожи Альварес, и та была вынуждена отвести свой взгляд.
– Мы поздно обедали, сейчас почти три, а ты ещё не одета…
– Кажется, впервые в жизни мне понадобится целый час, чтобы переодеться.
1 2 3 4 5 6 7