Госпожа Альварес взглянула на длинную девочку, сидящую перед ней: синие, как вечер, глаза, высокие розовые скулы, крепкие зубы, покусывающие свежие потрескавшиеся губы, непокорная копна пепельных волос.
– Нет, – сказала наконец она. – Без меня. Жильберта вскочила и обняла её за шею.
– Как-то ты странно сказала это, бабушка. А ты не отправишь меня к тёте Алисии насовсем? Я не хочу, бабушка, я лучше останусь с тобой.
Госпожа Альварес откашлялась и улыбнулась.
– Бог мой, какая же ты глупенькая! Отправить тебя насовсем к тёте Алисии! Ох, бедная моя Жижи, ты уж не обижайся на меня, но что-то ты никак не взрослеешь.
Шнуром от звонка у тёти Алисии служил жемчужный басон, сделанный в форме виноградной ветки: зелёные листья и фиолетовые гроздья. Дверь, неоднократно покрытая лаком, блестела, как влажный тёмный леденец. Кивнув лакею – тётя Алисия не признавала женской прислуги, – Жильберта переступала порог и с наслаждением погружалась в атмосферу убаюкивающей роскоши. Пол в гостиной был застлан сукном, поверх которого лежали персидские ковры, и Жильберте казалось, что у неё вырастают крылья. Поскольку о маленькой гостиной своей сестры в стиле Людовика XV госпожа Альварес отзывалась не слишком лестно: «скука смертная», Жильберта вслед за ней повторяла: «Гостиная тёти Алисии очень красивая, но ужасно скучная», – и всё своё восхищение перенесла на столовую, обставленную мебелью времён Директории из светлого лимонного дерева, без всяких инкрустаций, все украшения которой составляли прожилки на дереве, прозрачном, как воск. «Когда-нибудь я куплю себе точно такую же», – наивно восклицала Жильберта.
– Как же, как же, в Антуанском предместье, – смеялась тётя Алисия, маленькие зубы её задорно поблёскивали.
Тёте Алисии было семьдесят лет, и вкусы у неё были своеобразные. В спальне серебристо-серого цвета стояли красные китайские вазы, в ванной комнате, узкой и белой, было тепло, как в оранжерее. Природа наделила тётушку богатырским здоровьем, но ей нравилось считать себя хрупкой и болезненной. Когда мужчины, знавшие её в молодости, предавались воспоминаниям о красавице Алисии де Сент-Эффлам, они выражали свои восторги лишь вздохами да восклицаниями: «Это что-то неописуемое… слова тут бессильны!» У некоторых близких её знакомых сохранились её фотографии, но на молодых они не производили большого впечатления: «Так вы говорите, она была удивительно хороша? По фотографии этого не скажешь…» Глядя на эти фотографии, её бывшие поклонники впадали в задумчивость, узнавая запястье, гибкое, как лебединая шея, маленькое ушко, нежный профиль, где как бы устремлялись друг к другу, составляя прелестное сочетание, пухлая, чуть приподнятая верхняя губка и длинные, прямые как стрелы ресницы.
Жильберта чмокнула свою по-прежнему красивую тётушку: в её седых волосах поблёскивала чёрная шпилька, а слегка ссутулившуюся фигуру облегало домашнее платье из переливчатой тафты.
– У тебя опять мигрень, тётя Алисия?
– Ещё не знаю, всё зависит от завтрака. Скорее раздевайся, стол уже накрыт. Что это на тебе надето?
– Перешитое мамино платье. А что, на завтрак яйца всмятку, мне опять мучиться?
– Не волнуйся, всего лишь яичница с гренками. И с дроздами легко управишься. А ещё получишь шоколадный крем. Я от него тоже не откажусь.
Молодой голос, едва заметные под пудрой морщины, кружевной чепчик на седых волосах – тётя Алисия прекрасно вошла в роль театральной маркизы. Жильберта благоговела перед своей тёткой. Садясь за стол, она аккуратно одёрнула юбку, соединила вместе колени, напомнила себе, что нельзя расставлять локти, иначе выпятятся лопатки, и приняла вид благовоспитанной барышни. Она отлично затвердила свой урок: осторожно отламывала хлеб, жевала с закрытым ртом и, разрезая мясо, не забывала, что указательный палец нельзя выставлять вперёд. Волосы у неё были стянуты ленточкой на затылке, так что уши и нежная кожа на висках оставались открытыми, крепкая шея словно рвалась из узкого воротника, не слишком удачно приспособленного к старенькому, блёкло-синему платьицу; чтобы хоть как-то его оживить, по подолу юбки были пущены в три ряда басоны из ангорской шерсти и такие же трёхрядные басоны красовались на рукавах.
Тётя Алисия, сидя напротив своей племянницы, зорко следила за ней своими красивыми тёмно-синими глазами и не находила повода к упрёкам.
– Сколько тебе лет? – вдруг спросила она.
– Да столько же, сколько было прошлый раз, тётя. Пятнадцать с половиной. Тётя, а что ты думаешь об этой истории с дядюшкой Гастоном?
– А что? Тебя это интересует?
– Конечно, тётя. И мне всё это очень не нравится. Если у дядюшки появится другая дама, он долго не будет приходить к нам играть в пикет и пить ромашку. Меня это очень огорчит.
– Своеобразная точка зрения, ничего не скажешь.
Тётя Алисия, прищурившись, критически осматривала свою племянницу.
– Как ты учишься? У тебя есть подруги? Дроздов надо разрезать пополам, одним движением ножа, и чтобы нож не лязгал по тарелке. Каждая половина съедается сразу. Кости не обгладывай. Отвечай на мой вопрос, не переставая есть, но и не говори с набитым ртом. Попробуй приспособиться. Раз у меня получается, должно получиться и у тебя. Так с кем ты дружишь?
– Ни с кем, тётя. Бабушка не пускает меня в гости к моим подругам.
– Она права. Кстати, не завела ли ты себе ухажёра? Какого-нибудь бухгалтера с портфелем под мышкой? Или, может, ты предпочитаешь молокососов? Предупреждаю тебя: если соврёшь, я всё равно узнаю.
Удивлённая столь пристрастным допросом, Жильберта не отрывала глаз от холёного властного лица тётушки.
– Да нет, тётя, что ты. Неужели тебе рассказали обо мне что-нибудь плохое? Нет-нет, я ни с кем не общаюсь. Только я не понимаю, почему бабушка не пускает меня в гости?
– Повторяю тебе, она права. Родители твоих подруг – самые обычные люди, а значит, для нас бесполезные.
– А мы разве не обычные?
– Нет.
– А чем они отличаются от нас, эти обычные люди?
– У них куриные мозги и дурные наклонности. К тому же все они люди семейные. Боюсь, что тебе всё равно этого не понять.
– Да нет, тётя, я понимаю, в нашей семье замуж не выходят.
– Никто нам не запрещает вступать в брак. Но мы не стремимся выскочить замуж во что бы то ни стало.
– И поэтому мне нельзя ходить в гости к подругам?
– Да, поэтому. А тебе что, скучно дома? Ну что ж, поскучай немножко. Это не так уж плохо. Может, поумнеешь. Что я вижу? Слёзы? А ты глупышка, какая ты ещё маленькая! Возьми ещё одного дрозда.
Блеск хрусталя смешался с сиянием колец, когда тётя Алисия взялась за ножку бокала.
– Выпьем за наше с тобой здоровье, Жижи! К кофе ты получишь египетскую сигарету. Только чтобы я не видела обслюнявленного кончика, и табаком не смей плеваться. Да, вот ещё что, я дам тебе записку к старшей продавщице у Бешоф-Давида, это моя старинная приятельница, ей очень не повезло в жизни. Подберёшь себе что-нибудь новенькое. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Тёмно-синие глаза вспыхнули. От радости Жильберта даже стала заикаться.
– Тётя! Тётя! От… От Бе…
– …шоф-Давида. А я-то думала, ты не кокетка.
Жильберта покраснела.
– Какое тут кокетство, когда мне все платья перешивают из старых.
– Понимаю, понимаю. Так, значит, у тебя есть вкус? Тогда скажи, как бы ты хотела быть одетой?
– О! Я-то знаю, что мне пойдёт, тётя! Я видела…
– Когда говоришь, не размахивай руками. Ты становишься вульгарной.
– Я видела одно платье… О! Платье, сшитое для Люси Жерар… Шёлковое, жемчужно-серого цвета и всё в складочках сверху донизу… А ещё чёрное бархатное платье, а по нему узор из шёлка голубого лавандового цвета, а сзади шлейф, как павлиний хвост…
Вновь сверкнули кольца, маленькая ручка остановила Жижи.
– Хватит, хватит! Да, у тебя вкусы как у настоящей модницы из «Комеди-Франсез». Считай это за комплимент. Налей нам кофе. Но только не старайся угнаться за официантами. Пусть уж лучше чашка перельётся через край.
Следующий час пролетел для Жижи незаметно: тётя Алисия открыла свою шкатулку с драгоценностями.
– Что это такое, Жижи?
– Алмаз.
– Говори лучше: бриллиант. А это?
– Это топаз.
Тётя Алисия всплеснула руками, солнечные искры вспыхнули в драгоценных камнях.
– Топаз! Такого я даже от тебя не ожидала. Топаз среди моих украшений! Почему тогда не аквамарин или не малахит? Дурёха, это светло-жёлтый бриллиант, и вряд ли ты ещё когда-нибудь увидишь такой же. А это?
Жильберта, приоткрыв рот, мечтательно смотрела на перстень.
– О! Это изумруд… О! Как красиво!
Тётя Алисия надела кольцо с большим, почти квадратным изумрудом на свой тонкий палец. Несколько секунд прошло в благоговейном молчании.
– Видишь, – сказала наконец тётя Алисия, – в самой глубине зелёного камня словно светится синий огонёк. Это большая редкость, такие изумруды, с синей искоркой, считаются самыми красивыми.
– А кто подарил его тебе, тётя? – отважилась спросить Жижи.
– Король, – просто ответила тётя Алисия.
– Великий король?
– Нет, не великий. Великие короли не дарят таких красивых камней.
Тётя Алисия блеснула своими белыми зубками.
– Если хочешь знать моё мнение, великие короли не очень любят делать подарки. Между нами говоря, не великие тоже.
– Тогда кто же дарит самые красивые камни?
– Кто? Самые робкие. Впрочем, гордецы тоже. Ещё невежи, они думают, что, подарив дорогую вещь, можно скрыть своё дурное воспитание. Случается, женщины дарят драгоценности мужчинам, чтобы их унизить. Никогда не носи дешёвых украшений, подожди, когда у тебя появятся настоящие.
– А если они вообще не появятся?
– Тут уж ничего не поделаешь. Тогда вместо того, чтобы носить плохой бриллиант за три тысячи франков, лучше надень кольцо за сто су. Ты всегда сможешь сказать: «Это сувенир, я не расстаюсь с ним ни днём ни ночью». И ещё никогда не носи мещанских украшений, это позор для женщины.
– А что такое мещанские украшения?
– Они бывают разные. Например, золотая сирена с глазами из хризопраза. Или египетский скарабей. Или большой ажурный аметист. Браслет, о котором говорят, что он сделан рукой мастера. Птица-лира, брошь в виде звезды, инкрустированная черепаха. Всё это отвратительно. Никогда не носи изделий из жемчуга, даже если это шляпная булавка. И берегись фамильных драгоценностей.
– А у бабушки есть такая красивая камея-медальон.
– Красивых камей не бывает, – заявила тётя Алисия, качая головой. – Есть драгоценные камни и жемчуг. Есть бриллианты, белый, жёлтый, розовый и голубоватый. Не будем говорить о чёрных бриллиантах, они того не стоят. Есть рубин – когда он настоящий. Сапфир, если он из Кашмира, изумруд, если только он, Бог знает отчего, не отдаёт желтизной.
– Тётя, а мне так нравятся опалы.
– Сожалею, но их ты носить не будешь. Я категорически против.
Удивлённая Жижи застыла с открытым ртом.
– О!.. так ты тоже, тётя, считаешь, что они приносят несчастье?
– А почему бы и нет? Глупышка, – легкомысленным тоном продолжала тётя Алисия, – надо обязательно делать вид, что ты в это веришь. Бойся, бойся опалов. Так, а ещё чего? Бирюзы, дурного глаза…
– Но, тётя, – неуверенно сказала Жижи, – это же суеверия…
– Конечно, девочка. Но это можно назвать и просто слабостями. У каждой женщины должно быть множество слабостей, и она обязательно должна бояться пауков, иначе она не будет иметь никакого успеха.
– Почему, тётя?
Тётя Алисия закрыла шкатулку, но Жильберта осталась стоять на коленях.
– Потому что девять мужчин из десяти суеверны, потому что девятнадцать мужчин из двадцати верят в дурной глаз, а девяносто восемь из ста боятся пауков. Они прощают нам… очень многое, но никогда не простят, если окажется, что мы в чём-то сильнее их… Что ты так вздыхаешь?
– Я в жизни всё это не запомню.
– Главное не в том, чтобы ты всё это запомнила, а что мне всё это слишком хорошо известно.
– Тётя, а что такое письменный прибор из малахита?
– Ещё одна несуразица. Господи, откуда ты всего этого нахваталась?
– Я читала списки подарков в газетах.
– Хорошее чтение. Впрочем, ты можешь оттуда узнать, какие подарки никогда не следует ни дарить, ни принимать.
Пальцы тёти Алисии то и дело притрагивались к свежему личику девочки. Приподняв верхнюю губу, она проверяла эмаль зубов.
– Прекрасные зубы, крошка. Если бы у меня были такие, я бы съела весь Париж и в придачу всю заграницу. Правда, мне тоже кое-что перепадало. Что это у тебя здесь? Прыщик? У тебя не должно быть прыщиков возле носа. А здесь? Маленький угорь? У тебя не должно быть угрей, и ты не должна их выдавливать. Я дам тебе мой лосьон. Не ешь никаких колбасных изделий, кроме варёной ветчины. Ты не пудришься?
– Бабушка не разрешает.
– Надеюсь. Желудок работает хорошо? Дыхни на меня? Впрочем, сейчас это бесполезно, ты только что позавтракала.
Она положила руки на плечи Жильберты.
– Запомни, что я сейчас тебе скажу: ты можешь нравиться. Твой носик невозможен, рот тоже оставляет желать лучшего, скулы несколько мужиковаты…
– О, тётя, – простонала Жижи.
– …Но зато у тебя есть глаза, ресницы, зубы и волосы, и если ты не полная дура… Что касается фигуры…
Она сложила ладони углом и прикрыла ими грудь Жижи.
– Пока это только набросок. Но набросок многообещающий. Не ешь слишком много миндаля, от него тяжелеет грудь. Так, теперь дай мне подумать, как научить тебя выбирать сигары.
Жильберта так широко раскрыла глаза, что кончики её ресниц коснулись бровей.
– Зачем?
Тётя Алисия легонько шлёпнула её по щеке.
– Затем. Я ничего не делаю без причин. Если уж я занимаюсь тобой, то должна подумать обо всём. Когда женщина знает пристрастия мужчины, в том числе к сигарам, когда мужчина знает, что нравится женщине, они хорошо вооружены друг против друга.
– Тут-то они и начинают драться, – заключила Жильберта с лукавым видом.
– То есть как это драться? – тётя Алисия с недоуменным видом взглянула на Жильберту. – А-а, – протянула она. – Ничего не скажешь, богатая мысль… Пойдём, психолог, я напишу тебе записку для Генриетты от Бешоф…
Пока она писала, сидя за миниатюрным розоватым письменным столиком, Жильберта вдыхала аромат уюта и порядка, вновь с лишённым всякой зависти интересом разглядывала хорошо знакомые и вместе с тем таинственные предметы:
1 2 3 4 5 6 7