Возможно, ее потянуло бы на поэзию, а это, видит бог, всегда не к добру. Но теперь опасность позади.
Справа их обогнал грузовик с помидорами. Джослин уловила запах. Когда он вырулил обратно на их полосу, несколько помидоров вылетело и разбилось об асфальт. Нет, как можно ехать медленнее помидорного грузовика?
Григг включил радио; Джослин была слишком стара, чтобы знать, а тем более — любить эту группу. Он не спросил, устраивает ли ее музыка или громкость. Не успела она сориентироваться, как Григг уже свернул к бульвару Джефферсона и центру.
— По Пятой межрегиональной быстрее, — сказала Джослин, но было поздно.
— Мне нравится Башенный мост, — ответил Григг. — Я люблю смотреть на реку.
Надо признать, реку с моста видно, но что там за вид. Еще он мог сказать: я люблю стоять в пробках в день бейсбола. Я люблю ездить по городским улицам и ждать у светофоров. Я люблю опаздывать и стараюсь изо. всех сил. Ведь в чем смысл совместной поездки? В том, чтобы Джослин указывала Григгу путь, а он ехал, куда сказано, разве нет? Сегодня Григг ей совершенно не нравился.
А она не из тех идиоток, которым мужчина вдруг начинает нравиться лишь потому, что он им не нравится. Слава богу.
На мосту машина стала вибрировать, отчего голос Григга смешно задрожал. Мультяшный голос, юный Элмер Фалд:
— Интересно, что за писатель будет с нами ужинать? Хоть бы не попался такой... знаете, слишком жанровый.
Вдали, прямо по курсу, в золотистых сумерках возвышался купол Капитолия. Григг остановился на очередном светофоре, хотя мог проскочить на желтый.
— Когда мы доберемся, все уже закончится, — ответила Джослин.
Зажегся зеленый. Григг не сразу переключил скорость; машина обиженно взвыла. Они проехали мимо фонтана-одуванчика, печально стоявшего без воды — раскаленный воздух колыхался вокруг металлических шипов. У «Пассажа» на Кей-стрит машина странно кашлянула три раза подряд. И заглохла.

Ибо, если вдруг они начнут не в Такт, то с Вероятностью тысяча к одному исправятся в ходе Танца. Но, с другой Стороны, дождись они подходящего Момента в Мелодии и попади в Такт с самого Начала, могли бы снискать себе Славу и Рукоплескания.
Келлом Томлинсон, «Учитель танцев»

У Григга закончился бензин. Он едва дотянул до обочины, кое-как припарковался. У Джослин была карточка Американской автомобильной ассоциации, но она осталась в обычной сумке. В малюсенькую вечернюю сумочку поместилось только самое необходимое. Мобильник Джослин тоже не взяла, иначе еще полчаса назад позвонила бы Сильвии и предупредила, что они опаздывают. Бедняжка Сильвия, наверное, гадает, где они и почему Джослин бросила ее одну с Дэниелом и Пэм. Сильвия никогда не вышла бы из дому такой беззащитной. У Григга карточки не было.
— Здесь где-нибудь есть заправка? — спросил он.
— Через несколько миль.
— Кошмар. Извините, — сказал Григг и расстегнул ремень безопасности. — Может, подождете здесь? Я поищу телефон.
— Я дойду пешком, — ответила Джослин. — Пока вы заправляетесь.
Это решение не казалось ей опрометчивым, но пусть даже так — плевать. Она упивалась собственной невозмутимостью. Ее заставили ждать, оскорбили, высадили бог знает где. И все время — такое безупречное, ледяное самообладание. Как тут не гордиться?
— Далеко осталось?
— Кварталов десять-двенадцать.
На другой стороне улицы стоял бродяга. В футболке забега «От залива к океану», той самой, классической, с ботинком-рыбой. У Джослин была такая же футболка, но у него грудь покрывали грязные пятна Роршаха, а один бицепс, словно в знак траура, перехватывала бандана в «огурцах». Бродяга с интересом наблюдал за ними. Он что-то крикнул, но Джослин не расслышала. «Истинный хлеб», скорее всего.
— Слишком жарко, чтобы идти в такую даль, — сказал Григг. — Да и не надо. Я найду телефон и вызову такси. Мне ужасно стыдно. Я только на прошлой неделе отдавал ее в сервис из-за того, что барахлил индикатор бензина. Похоже, они его так и не починили.
— Ничего. Я просто хочу быть с Сильвией. Прогуляюсь.
— Истинный хлеб, — выкрикнул человек на той стороне, теперь уже настойчивее.
— Я здесь не останусь, — сказала Джослин.
Что такое десять или двенадцать кварталов для мужчины без каблуков? Григг ответил, что тогда он с ней. И они пошли.
Это была не лучшая часть города. Они пересекали улицу за улицей, торопливо перешагивая через жестянки, листовки и один раз — через блевотину. Джослин вытирала лицо, размазывая тушь по глазам. Она даже не представляла, на кого похожа. Потные волосы приклеились к вискам. Юбка облепила ноги.
Григг между тем выглядел хорошо. Без пиджака — оставил в машине, — но и без особых признаков усталости. Сейчас он раздражал Джослин больше, чем за весь вечер. И немного впечатлял.
— Что вы думаете о Сильвии? — спросила она.
— Кажется, очень милая, — ответил Григг. — А что?
— Она не просто милая. Она умная и веселая. Нет никого добрее.
— Сильвия любит Дэниела. — Григг словно догадался, к чему она клонит; она, разумеется, клонила, и он, разумеется, догадался.
— Это нерационально.
— Но не вам судить. Не вы решаете, кого она полюбит. Лучше не вмешивайтесь и дайте ей самой найти собственное счастье.
Джослин окаменела.
— По-вашему, это вмешательство?
Ее голос звучал недоверчиво и одновременно сурово. Она вложила в него всю свою ярость: пройти пятнадцать, шестнадцать, семнадцать кварталов по калифорнийской жаре из-за того, что кое-кто не позаботился залить бензин в бак, делать вид, что все прекрасно, — и выслушивать оскорбления?
— Желать своим друзьям счастья? Я надеюсь, что в жизнь Сильвии не перестану вмешиваться никогда, — сказала Джослин. — И оправдываться за это ни перед кем не собираюсь.
— Ты не обидишься, если я сегодня не пойду? — спросила Аллегра.
Сильвия оторопела. Конечно, обижусь, сказала она, только не вслух: все-таки это Сильвия. Как можно быть такой эгоисткой? Неужели ты отправишь меня к отцу одну? Разве ты не видишь, что со мной делает этот вечер? (Зачем мы потратили сто двадцать долларов на твой билет?) Пожалуйста, пожалуйста, пойдем.
Не успела Сильвия открыть рот, как зазвонил телефон. Она решила, что это Джослин, недоумевающая, где их носит, но Аллегра взяла трубку, взглянула на определитель и положила ее обратно на рычаг. Затем перекатилась на бок, пряча от Сильвии лицо.
«Вы попали к Хантерам, — произнес Дэниел. Сильвия не стала менять запись: пусть посторонним отвечает мужчина. Но не учла, как подействует на нее голос Дэниела, ведь нечасто слышишь собственный автоответчик. — Нас нет дома. Вы знаете, что делать».
— Аллегра? — Сильвия узнала Коринн. Она казалась грустной и, возможно, пьяной. — Нам надо поговорить. Когда ты со мной поговоришь? Сегодня я видела Пако. Он сказал мне, что я сделала две непростительные вещи. Ты должна была мне об этом сказать. Чтобы я могла защищаться. Я думаю, даже ты согласишься, что так честнее.
Очевидно, Коринн собралась говорить долго. Недавно Сильвия стерла кассету, поэтому места хватало. Ей было неловко подслушивать личное сообщение; Аллегра откровенничала о своей интимной жизни в общих чертах, но подробности держала в секрете.
Может, она говорила с Дэниелом. Жаль, нельзя спросить его, что сделала Коринн. Сильвии требовалась помощь Дэниела в отношениях с Аллегрой. Сильвии требовалась помощь Аллегры в отношениях с Дэниелом. Но никто и пальцем не шевельнет.
Сильвия взяла бокал Аллегры и отнесла на кухню. Она стояла у раковины в одной комбинации и ждала, когда Коринн закончит. Ее голос был как далекий водный поток, без слов, лишь всплески. Сильвия вымыла и вытерла бокал, как учила ее Джослин.
Она все больше злилась на дочь. Что бы ни натворила Коринн, ушла-то Аллегра. Любимых не бросают. Не сидят молча, словно глухие, пока они спьяну изливают душу в твой автоответчик. Любовь обязательно научит быть вместе.
Она думала об осунувшемся лице и покрасневших глазах Аллегры. Она думала, как трудно Аллегре заснуть по ночам: часто Сильвия просыпалась в полночь, в час, в два и слышала какой-нибудь фильм. Аллегра даже собиралась достать пиратскую копию «Братства кольца», хотя осуждала видеопиратство, хотя в кинотеатре ворчала, что Гимли переигрывает ради «ха-ха» зрителей.
Сильвия думала, что все родители хотят своим детям невозможной жизни — счастливое начало, счастливая середина, счастливый конец. Никакого сюжета. Какими скучными получаются люди в родительских мечтах. Но Аллегра никогда не была скучной. Пора ей стать счастливой.
Как ты смеешь, сказала она Аллегре из кухни. Как ты смеешь так мучить мою дочь? А ну-ка возьми трубку, юная леди, и дай Коринн извиниться. Позволь ей искупить эти две непростительные вещи, что там она сделала.
Дай Аллегре обрести счастье. Дай Аллегре быть любимой.
Оркестр устроил перерыв. К Бернадетте, Дину и Пруди подсел писатель по имени Mo Веллингтон. У мистера Веллингтона было слишком много волос и мало шеи. Правда, зубы хорошие. Бернадетта обращала внимание на чужие зубы. Все обращают, только не все знают, что все обращают. Отец Бернадетты сам лечил ей зубы, в результате за шестьдесят с лишним лет она не потеряла ни одной пломбы.
Если верить рекламным проспектам на столе, Mo Веллингтон писал детективы, действие которых разворачивалось в городке Найтс-Лэндинг. Его сыщик, циничный фермер-свекловод, чуть ли не при каждой вспашке мотоплугом извлекал из земли бедренные кости и фаланги пальцев. Прилагалась открытка с суперобложкой новой книги Веллингтона под названием «Последняя страда». Буква «т» была оформлена в виде клинка, кровь с лезвия стекала на поле внизу. Несомненно, Бернадетте уже встречались подобные обложки. Да и название не показалось ей оригинальным. Но пусть рисунок и не нов, выполнен весьма добротно.
— Должно быть, мне к вам, — сказал мистер Веллингтон, разочарованно глядя на пустые стулья. За соседним столом громко смеялись. Еще за одним кто-то стучал вилкой по бокалу, собираясь произнести тост. А тут, похоже, собралась самая кислая компания.
— Остальные просто задерживаются, — успокоила его Бернадетта. — Даже не представляю, что с ними такое. Джослин — самый пунктуальный человек на земле. Я никогда не слышала, чтобы она опаздывала. Сильвия — когда как. Аллегра... даже не спрашивайте!
Мистер Веллингтон не ответил; видимо, это его не успокоило и не развлекло. В таком возрасте рано еще писать книги. Бернадетта сразу поняла, что сказать ему нечего: слишком мало жил. Наверняка его фермер-свекловод едва набросан.
Он обошел вокруг стола и сел рядом с Дином. Спиной к залу. А Бернадетта думала, писателям нравится наблюдать за происходящим.
Если бы он выбрал место рядом с Бернадеттой, то сидел бы спиной к огромной колонне и видел танцплощадку, сцену и оркестр. Бернадетта прекрасно видела другие три столика. Но сама она была невидимой, особенно для мужчин помоложе. Это началось в пятьдесят с чем-то, и Бернадетта успела привыкнуть. Зато ее стало больше слышно.
— Все это напоминает мне о моем первом муже, — сказала она. — Джон был политиком, так что благотворительные вечера мне знакомы. Причешись, дорогая, умойся, а если кто-то с тобой заговорит, вот список фраз:
Один: как здесь чудесно.
Два: правда, очень вкусно?
Три: правда, красивые цветы?
Четыре: правда, мой муж лучший кандидат на эту должность? А теперь давайте посидим тихо и послушаем, что он говорит. Лично я всю его речь собираюсь улыбаться, как идиотка.
Даже без музыки в зале было довольно шумно, а беседовать через такой большой стол нелегко. Бернадетта видела, что мистер Веллингтон не намерен утруждаться. Он обратился к Дину.
— Если хотите узнать о моих книгах, — сказал он, — ради этого я и пришел. Смысл? Процесс? Откуда я беру идеи? «Последняя» в «Последней страде» — это вроде игры слов. «Финальная» и в то же время «самая недавняя». Спрашивайте все.
Было в его манерах что-то высокопарное, напыщенное. Бернадетта с ним только познакомилась и уже недолюбливала. Принесли первое блюдо, отличный грибной суп, кажется, с чуточкой хереса.
— Очень вкусно, — заметил мистер Беллингтон. — Мои комплименты повару.
Он обращался к Бернадетте. Что это значит? Он думает, она варила суп?
— Вам нравится Джейн Остен? — спросила она. Ответ мог быть только один. Бернадетта надеялась, что любой писатель его угадает. Она говорила громко, чтобы ее непременно услышали, и на всякий случай повторила вопрос: — Что вы думаете о Джейн Остен, мистер Беллингтон?
— Мощная реклама. Завидую ее контрактам с киностудиями. Зовите меня Mo.
— Какая из ее книг ваша любимая? — Губы Пруди исчезли в невеселой улыбке.
— Мне понравился фильм с Элизабет Тейлор.
У Пруди задрожала рука. Бернадетта видела, как сотрясается ее «Кровавая Мэри».
— То есть у Остен вам больше всего нравится «Национальный бархат»?
Пруди выглядела стервозно. Бернадетта решила ее остановить. Чуть попозже. А пока интересно понаблюдать, как она затевает драку. Меньше пяти минут назад у Пруди на лице была написана смерть ее матери, как у раздавленных горем женщин, которых так любил Пикассо. Теперь она казалась опасной. Теперь Пикассо извинился бы, вспомнил, что у него встреча, попятился и выскочил на улицу.
Дин тактично закашлялся. Где-то в этом кашле прозвучало «доводы рассудка». Он бросал Mo спасательный круг.
Mo предпочел пойти ко дну.
— Вообще-то я не читал Остен. Вот всякие детективы, преступления, судебные драмы — это по мне.
Прискорбно, впрочем, простительно. С одной стороны, минус; с другой — Mo мужественно признался. Жаль, не сумел вовремя остановиться.
— Я почти не читаю всю эту женскую дребедень. Люблю хороший сюжет, — сказал он.
Пруди допила и со злобным стуком поставила бокал.
— Остен своими сюжетами любого из вас в клочки порвет, — сказала Пруди. — Бернадетта, вы, помнится, говорили о своем первом муже.
— Могу начать со второго. Или с третьего, — предложила Бернадетта. К черту сюжет! К черту Mo!

Учитель танцев Уилсон питал неприязнь к определенным фигурам, таким как «проход вдоль середины и назад» или «выход к стене и обратно», отмечая их угловатость и однообразие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29