Он что-то рассказывал маме такое, от чего она смеялась буквально до слез. Я была в шоке, чтобы не сказать больше.
Это все к тому, что стресс, который мама испытала, ты знаешь, в связи с чем, действительно выбил ее из колеи. Конечно, я делаю все, что в моих силах, чтобы поднять ее настроение. Она пытается скрывать свое состояние, но я могу ручаться, что ей на самом деле плохо (пожалуй, кроме как с мистером Р., что и показывает, как далеко зашло дело). Мне кажется это вполне естественным, поскольку ее родная дочь собирается опубликовать целый воз вранья о нашем папочке.
Грейс, как ты можешь? В конце концов, разве мама и папа о тебе не заботились? Я знаю, что вы с ней никогда особо не ладили, но что она тебе сделала, чтобы быть так наказанной? Мать чуть ли не загнала себя в могилу, стараясь добыть деньги для строительства мемориальной библиотеки папы, которая из-за статей о твоей книге может даже и не быть построена вообще. Если в тебе осталась хоть капля порядочности, прекрати все это и оставь его память в покое.
Что касается планов мамы поехать в Нью-Йорк, то я опасаюсь такого дальнего путешествия. Здоровье у нее уже не то, что раньше, хотя это может пойти ей на пользу. Я знаю, что в глубине души ты желаешь ей добра, как и я.
Бич шлет тебе наилучшие пожелания. Он пока в отпуске и подумывает сменить работу. Его будет недоставать в Спэнглер Додже, но для него стало здесь тесно и нет перспектив. У него хватает сообразительности, чтобы не держаться за место. Он думает занять место управляющего в новом филиале Сиззлера в Малбери Эйкре, так что подождем – увидим.
Твоя сестра
Каролина.
P.S. Еще благодарю тебя за подарки мальчикам к Рождеству. Костюм, который ты прислала Бо, оказался слишком маленьким, так что я отсылаю его обратно. Надеюсь, ты сможешь его обменять, но не переживай, если этого не удастся".
В приступе раздражения Грейс скомкала письмо сестры и швырнула его на пол. Сестра хочет представить дело таким образом, что она очень заботится о матери!
Но так же быстро, как пришло, раздражение на сестру вдруг исчезло. Бедняжку Сисси даже нельзя считать терновым венцом – так, маленькая заноза. Как бы то ни было, Сисси можно только пожалеть, у нее в жизни ничего не было, кроме отвратительного мужа ("Меняет работу" – не поверю! Они его наверняка уволили.) и этих невозможных мальчишек.
Мысли о матери бросили ее в жар, несмотря на то, что термостат на чердаке в ее отсутствие установили всего на 13 градусов. Джек уговорил ее пригласить мать, но Грейс все время жалела об этом, хотя не была уверена, что мать согласится. А теперь она приезжает! Грейс почувствовала, как у нее подвело живот. Причина была не только в том, что она нервничает, – она чувствовала себя неготовой.
Мать, однажды решив что-либо, была затем непоколебима. Так как же ей, заблудшей дочери, убедить мать отозвать судебный иск, которым она угрожает? Если б я только могла положиться на кого-нибудь помимо Уина – на кого-нибудь, кто мог бы мне помочь убедить ее…
Джек? Он великолепен на переговорах. Но с чего мать должна прислушиваться к его мнению? Она его совсем не знает, а то, что он ее, Грейс, издатель, только настроит мать против него.
Но до приезда матери остается еще две недели, напомнила она себе. Какой смысл начинать волноваться сейчас?
Крис отправился в свою комнату, а Грейс прошла в кабинет, чтобы прослушать записи на автоответчике. Уин звонил, чтобы предупредить о приезде матери, на всякий случай, если она еще не получила от нее известия. Ее агент, Хэнк Кэролл, который поддерживал связи с прессой и отбивался от репортеров в ее отсутствие, хочет переговорить о заметке, которую намерен опубликовать «Эсквайр» по поводу новых слухов о сенаторе Траскотте…
Вдруг она услышала знакомый, но такой нежданный голос:
– Грейс, мне кажется, мы должны поговорить. Перезвони мне.
Нола! Сердце Грейс екнуло.
Что ей понадобилось? Неужели она передумала?
Грей сняла трубку и торопливо набрала номер Нолы. Занято. Проклятие! Она подождала несколько минут и набрала номер снова. Занято. Она взглянула на часы – седьмой час. Даже если разговаривает не Нола, то ей все равно пора бы уже вернуться домой с работы…
Грейс, все еще в вельветовом пальто с утепленной подкладкой, схватила вязаную шапочку и перчатки со столика в холле, крикнула Крису, что уезжает ненадолго, и вылетела в коридор.
Грейс взбежала по ступенькам когда-то величественного, а теперь довольно запущенного здания и позвонила в квартиру Нолы. Зачем все-таки звонила Нола? Может быть, после того, как она прочитала рукопись, у нее пропало желание противиться книге? Готова ли она к разговору?
Зарешеченные окна квартиры Нолы на первом этаже были ярко освещены, но листки рекламы китайских ресторанов в щели почтового ящика свидетельствовали о том, что она еще не вернулась с работы.
Грейс, готовая ждать, стояла низко опустив голову, пряча щеку и шею за поднятым невысоким воротником от пронизывающего холодного ветра. Где-то дальше по улице сработала сигнализация какого-то автомобиля. И хотя она редко обращала внимание на грохот и шум большого города, Грейс хотелось зажать уши ладонями.
По интеркому спросили:
– Кто там?
– Это я, – ответила Грейс, не подумав.
Почему она не назвала себя? Узнала ли Нола ее голос? И все же у Грейс возникло необъяснимое чувство, что Нола непременно узнает, что это она.
Дверь распахнулась, и в лучах света показалась фигура с квадратными плечами, вписанная в дверной проем. Грейс моргнула, ее зрение на какое-то мгновение затуманилось, пока она не привыкла к яркому свету. Когда она снова подняла глаза, Нола недоуменно глядела на нее.
– А что ты здесь делаешь?
Нола, одетая в строгий темно-синий костюм, отделанный золотым кантом, выглядела так, словно только что пришла домой. Она еще даже не сняла темные туфли-лодочки, на вид совершенно неудобные и, как заметила Грейс, довольно большого размера.
– Я получила твое сообщение!
Нола кивнула, как будто она и не ожидала объяснений, почему Грейс не позвонила предварительно.
Ощущает ли Нола эту странную связь между ними, которую остро почувствовала Грейс? Грейс вспомнила о статье, которую написала несколько лет тому назад для журнала «Нью-Йоркер», где говорилось о воздействии на двух мужчин, не знакомых друг с другом, ужасного убийства, свидетелями которого они стали. Как они оба, боясь за свои жизни, отказывались давать показания в суде, но когда их свели вместе – в первый раз за более чем десятилетний период, – бросились в объятия друг друга и заплакали, рассказывая наперебой о своих одинаковых страхах, об ужасных воспоминаниях, словно они были давным-давно разлученными братьями.
Нола после затянувшегося, как вечность, молчания, устало вздохнув, сказала:
– Ну, заходи же. Мне не по карману отапливать улицу.
Войдя в дом, Грейс огляделась, подивившись контрасту между внешней запущенностью дома и со вкусом отделанным холлом. Бело-синие стены были увешаны картинами на гаитянские мотивы, что-то похожее на африканскую резьбу по дереву стояло на стеклянной столешнице модернового столика с коваными деталями. Выложенный керамической плиткой пол был покрыт слегка потертым цветастым тибетским ковром.
Нола, от внимания которой, должно быть, не ускользнуло что-то в выражении ее лица, заметила с кривой ухмылкой:
– Чуть лучше, чем ты ожидала, да? Можешь назвать это трофеями. В удачные восьмидесятые годы Маркус продал много акций рисковых компаний. После того, как он съехал, все это «богатство» осталось мне. – Она повела рукой, и массивный золотой браслет скользнул вниз с ее молочно-белого запястья на смуглое предплечье. – Вот если бы еще Маркус не забывал об алиментах…
– Похоже, что тебя здорово надули.
Чеки Уина приходят регулярно, первого числа каждого месяца.
– Не совсем так. У меня есть Таша и Дэни. – Впервые за время разговора выражение лица Нолы смягчилось. – Они стоят всего. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Грейс кивнула, подумав о Крисе. Воцарилась тишина, но вызванную этим неловкость нарушила Нола, объявившая ровным голосом:
– У меня есть кофе, остался с утра, если ты не возражаешь.
– С удовольствием выпила бы чашечку, – сказала Грейс, стягивая с себя пальто и проходя вслед за Нолой в маленькую кухню напротив лестницы.
Нола поставила на стол пару кружек, сняв их с крючков над раковиной, переполненной немытой посудой.
– Я только что вернулась, так что извини за беспорядок. Тебе с сахаром?
– Нет, просто с молоком.
– Надеюсь, что-нибудь осталось. – Нола скрылась за открытой дверцей холодильника и вынырнула с картонным пакетом снятого молока. – Нам повезло. Девочки пьют только цельное. Она говорят, что это по вкусу напоминает воду из-под крана.
– Они правы! – рассмеялась Грейс. Нола снова нырнула в холодильник.
– Кажется, от Рождества оставалось еще несколько кусочков фруктового торта. А, может быть, и от позапрошлого Рождества…
Она хмыкнула.
– Ты на Рождество куда-нибудь уезжала? – спросила Грейс.
– Не-а. Оставалась дома. Моя квартирная хозяйка, Флорин, приготовила кучу угощения, а девочки и я только помогали, хотя съели, кажется, больше, чем купили. – Внезапно посерьезнев, она добавила: – Дэни было грустно. Маркус обещал зайти, но, как обычно… – Она пожала плечами. – Это как верить в Санта-Клауса, хотя твердо знаешь, что он не существует. Таша – она чуть постарше – уже насмотрелась на Маркуса и теперь знает, что от него многого ждать не приходится.
– Отец Криса в этом смысле немного получше.
– И все равно трудно, правда ведь? – заметила Нола. – Даже лучших из них никогда нет рядом, когда они нужны.
Грейс улыбнулась.
– Быть матерью иногда равносильно прыжкам сквозь горящие обручи. Проскочила один, а там ожидает другой.
Она подумала об обещании, которое дал ей Крис, сказав, что больше не станет пропускать занятия в школе. Но это – она была уверена – не устранит причину его бунтарства, чем бы оно ни было вызвана изначально.
– Будто это мне не знакомо. Нола красноречиво завела глаза.
И в этот момент две маленькие девочки вбежали на кухню. Одна чуть светлее другой, с палево-зеленоватыми глазами матери и с осторожным выражением на личике, увидев Грейс, резко остановилась и застенчиво пробормотала:
– Привет!
– Привет и тебе, – ответила Грейс, изобразив самую теплую улыбку. – А как тебя зовут?
– Меня зовут Дэни! – выпалила меньшая девочка, опередив сестру. – Мне шесть лет.
– Это Таша, – сказала Нола, положив руку старшей дочери на плечи, словно защищая ее. – Ей десять. – Обращаясь к дочерям, Нола сказала: – Только не говорите, что вы уже проголодались – это после того, как вы слопали попкорн, который для вас приготовила Флорин.
– Пицца! – завизжала Дэни, подскакивая на месте. – Я хочу пиццу!
– Мы ели пиццу вчера вечером и еще два раза на прошлой неделе. Если будете часто есть эту штуку, то у вас вместо мозгов будет копченая колбаса.
– А вы кто? – Таша повернулась к Грейс, глядя на нее широко раскрытыми глазами с прямотой, которая была направлена в самую суть вещей.
В самом деле, кем она приходится Ноле? Не подруга, хотя ей и хотелось стать таковой. Но и не враг.
– Я… – начала она.
– Это леди, у которой нет времени отвечать на вопросы тех, кто всюду сует свой носик! – оборвала ее Нола, дружелюбно шлепнув Ташу по попке. Она дала каждой по овсяному печенью из большой вазы в форме свинки, стоявшей на разделочном столе. – А теперь катитесь-ка восвояси, чтобы мы могли заняться своими делами.
Девочки с довольным видом убежали, оставив Нолу и Грейс одних. Нола поставила кружку с кофе, от которого поднимался пар, на столик перед Грейс и села напротив.
Грейс глубоко вздохнула и решительно начала:
– Ты сказала, что нам надо поговорить.
– Это не для записи? – поинтересовалась Нола. Грейс выдержала ее пристальный взгляд.
– Врать не стану. Я хочу сделать эту книгу как можно более правдивой, основанной на истинных фактах, насколько удастся. И все, что ты сможешь рассказать мне о моем отце или о своем, мне поможет.
– Понятно, – сказала Нола. – Перед тем, как я выговорюсь, дай мне слово, что ничто не выйдет за пределы этой кухни.
Грейс задумалась. Проклятие! Ей хотелось другого, но если так надо, чтобы Нола вообще начала говорить… Она медленно кивнула.
– Хорошо. Даю слово.
– Я прочитала, – произнесла Нола, не торопясь переключать рычаг скорости, – рукопись, которую ты мне дала. Все изложено… честно.
– Поэтому ты согласилась мне помочь?
– Я еще не говорила, что собираюсь помогать тебе, не так ли? – глаза Нолы сузились.
– Тогда зачем ты звонила?
Нола вздохнула и посмотрела в сторону, на вышивку в рамке на стене под полочкой, заставленной книгами по кулинарии. На ней были изображены домик и собачка, под которыми крестом аккуратно был вышит алфавит. В самом низу была надпись: "Эмили Моррис, 9 лет, 1858".
– Я точно не знаю, – сказала она тихо, рассеянно проведя длинными пальцами по горлу и поймав рукой ожерелье из искусственного жемчуга, прикрывавшее выпирающие костяшки ключиц.
– Я даже не знаю, с чего начать…
– Почему ты месяцами не отвечала на мои звонки? – Грейс подняла ладонь. – Да, я помню, что ты сказала мне за ленчем: ты не хочешь, чтобы о тебе говорили. Но я не могу отбросить мысль, что есть другие причины, которые тебя удерживают.
Нола молчала, и выражение ее лица становилось все более зажатым. Потом, по-видимому, приложив большое усилие воли, она расслабила мышцы лица, словно расправила смятую было бумагу.
Я могла бы попросить ее немедленно уйти, подумала Нола, и она никогда не узнает… Как передать Грейс мучения, которые заставили ее принять это решение? Как сможет женщина, которой никогда не приходилось притворяться, что она не та, кем кажется, понять положение Нолы? К тому же все теперь осложняется тем, что именно она подготовила проект библиотеки, с которым ее партнеры по фирме вышли на конкурс. Если только Грейс или ее мать почуют, что она участвует в этом деле…
Глядя прямо на Грейс, лицо которой дышало такой надеждой, что Нола почувствовала, как спазм перехватил ее горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61