– Вы же знаете, что у меня не было других мужчин.
– Еще бы! Вы ставите такие условия… Ваши дикие планы напугают любого мужчину.
– Но вы же не испугались!
– Мне, мэм, нечего терять. Мое имя, мое состояние и мое будущее принадлежат вам, но не мне, все это в ваших руках.
Речел посмотрела на свои руки, словно понятия, о которых говорил муж, были осязаемыми, их можно было увидеть, попробовать, взвесить на ладонях. Она снова взглянула на Генри:
– Кроме вашего имени и ребенка, мне от вас ничего не нужно, мистер Эшфорд.
– Ничего? – Генри подошел к Речел. – Вы в этом уверены?
Он осторожно обнял жену, но его объятия оказались крепкими, и Речел не смогла бы вырваться. Но она и не собиралась вырываться. Генри приподнял пальцем ее подбородок, заставив Речел взглянуть ему в глаза.
– Вы хотите только ребенка или чего-то большего? – он провел по ее шее указательным пальцем. – Скажите мне, Речел…
– Я хочу большего, – прошептала она, не в силах обманывать мужа. Им обоим и так слишком много лгали.
Генри нагнулся к Речел, коснулся губами ее губ. Она хотела обнять его, но не могла поднять руки – он слишком крепко прижимал ее к груди. Речел встала на цыпочки и потянулась к его губам. Она желала большего, чем поцелуй.
– Скажи это снова, Речел…
Его губы и язык снова коснулись ее губ.
– Я хочу большего, Генри. Я хочу…
Ее руки неожиданно ощутили свободу, она подняла их, чтобы обвить шею Генри, но тут же опустила. Он уже отступил назад, на губах появилась знакомая дразнящая усмешка:
– Для этого, мэм, вам придется потрудиться!
* * *
К концу второй недели они приехали на ранчо, где Финнеган и его жена взяли мясо и отдали взамен коня породы Морган, которого выращивали и тренировали специально для Речел. Она давно собирала деньги, чтобы купить такого красавца, и была удивлена, что Эамон продал его за столь низкую цену. Речел еще больше удивилась и покачала головой, когда хозяин начал настаивать, чтобы она и Генри отведали на ужин оленье рагу с горячим хлебом и переночевали… в их конюшне.
– Боже милостивый! – пробормотал Генри, разглядывая апартаменты, предназначенные для ночлега. Высокие потолки, тепло, чистота и уют, аккуратные стойла – все поразило его. Новый сияющий насос качал для конюшни воду из колодца. – Ирландцы живут в лачуге, а их животные наслаждаются домашним комфортом!
– Вы не любите ирландцев? – спросила Речел.
Генри что-то пробормотал про «проклятых возмутителей спокойствия». Речел улыбнулась. Она слышала от Люка, что полк, в котором служил Генри, некоторое время находился в Ирландии «для охраны порядка». Служба раздражала его, так как в душе он сочувствовал свободолюбивым ирландцам.
Во время путешествия Речел не раз замечала, что ее муж готов помочь любому существу, попавшему в беду. Он всегда симпатизировал тем, кто, по его мнению, оказался жертвой более могущественных сил.
Когда Генри и Речел вошли в дом Эамона и Маэв Финнеган, радушные хозяева объяснили, что это бедное жилище их вполне устраивает: ведь они тратят все деньги на содержание породистых лошадей и имеют лучшую конюшню во всем штате.
– Он знает? – спросила Маэв после того, как Генри отправился вместе с Эамоном в загон посмотреть очередное недавно появившееся потомство.
Речел прекратила месить тесто. Вдоль всей орегонской дороги вряд ли нашелся бы дом, хозяева которого оказали бы гостеприимство «такой, как Речел». Но Маэв сама была «такой, как Речел», одной из тех немногих, кому улыбнулась удача. Маэв уехала из дома терпимости с мужчиной, который простил ей прошлое.
В сущности, Эамон и Маэв встретились у мадам Розы, когда Речел была маленькой. Но она помнила, как мать говорила здоровенному рослому ирландцу, что тот тратит слишком много денег и проводит чересчур много времени в комнате Маэв, так что ему лучше жениться на ней. Ко всеобщему удивлению, он именно так и поступил.
– Речел, ты слышишь меня?
Речел натянуто улыбнулась и начала месить тесто с удвоенной силой.
– Нет, он не знает. Думает, что я фермерша…
– Пусть так думает и дальше, – произнесла Маэв, высыпав мелко нарезанные овощи с деревянной дощечки в железный котел, где варилось мясо и булькала густая подлива. – Я видела объявление и догадалась, что это твое, – она помешала подливу. – Тебе будет непросто с этим мужчиной.
– Да, я знаю.
Речел вздохнула. Да, с Генри было непросто – все равно что остаться один на один с ночной темнотой на бескрайнем пространстве без крыши над головой, без защиты, без участия и жалости…
– Бьюсь об заклад, что с таким фатом путешествовать забавно…
Речел переглянулась с Маэв:
– Он единственный мужчина, которого я знаю, кто способен превратить пустыню в аристократический клуб.
Глаза Маэв возбужденно заблестели. Она вытерла руки о фартук и села напротив Речел:
– Интересно послушать!
Речел рассказала, как Генри после купания в ручье надевал шелковый халат и тапочки, ложился под деревом, закуривал трубку, наливал в жестяную кружку бренди, а перед тем, как выпить, делал глубокий вдох и пил так медленно и изящно, как будто держал в руке не грубую посудину, а хрустальную рюмку.
Но она не рассказала Маэв о буре и о кролике. О том, что если она оказывала Генри какую-нибудь услугу, пусть даже самую ничтожную, Генри всегда отвечал тем же. Эти воспоминания принадлежали только ей. Речел не хотела ими делиться, словно чувствовала, что могла потерять часть самого Генри – возможно, то лучшее, что еще сохранилось в его душе.
Громкий хохот прервал ее мысли, и Речел вздрогнула, только сейчас заметив присутствие Маэв. Та, задыхаясь от смеха, произнесла:
– Неправда! Ты меня разыгрываешь!
– Правда! – Речел улыбнулась. – Все, как ты сказала: он фат, вместе со своими узкими штанами и шелковыми кальсонами!
– Шелковыми? Шелковыми?
Маэв, которая только что вытерла глаза, снова захохотала. Речел смеялась вместе с ней. Несколько дней назад она сама удивлялась экстравагантности нижнего белья Генри, когда стирала его в речке.
– Шелковыми, – подтвердила Речел. – С монограммой, вышитой на одной штанине.
– О, Боже! – воскликнула Маэв. – Я всегда хотела узнать, что эти денди носят под своей шикарной одеждой. Помню, едва могла удержаться от смеха, когда общалась с Мортоном Фрюэном и его дружками… – она посмотрела на Речел влажными глазами. – Ты даже не представляешь, как они пердели…
– Генри сказал бы, что они «освобождались от газов».
– О, Господи помилуй! – Маэв снова вытерла глаза. – Наверное, тебе этот Генри нужен, как пробка – разбитой бутылке, но зато он забавный!
– Кто забавный? – спросил Эамон, входя в комнату. – О чем вы тут кудахчете?
Речел посмотрела в коридор. Генри стоял у порога, наблюдая, как Эамон вытирает ноги о старый половик, словно не мог понять, зачем хозяин это делает – ведь полы были не чище его обуви. Когда Генри встретился взглядом с женой, брови его сошлись у переносицы. Речел слышала, как хозяева встали в сторонке и начали что-то обсуждать, но по-прежнему не сводила глаз с мужа.
Он смотрел на ее губы, и она почувствовала, что продолжает улыбаться, что из глаз все еще текут слезы – от смеха. Генри тоже вытер ноги и прошел вовнутрь. Речел еще раз усмехнулась. Наверное, в роскошном особняке в Англии, где жил Генри, никогда не стелили половиков в гостиной.
Медленными шагами, словно двигаясь помимо своей воли, Генри приблизился к жене. Речел перестала улыбаться, в горле у нее застрял комок. Мужчина протянул руку, дотронулся до ее щеки и вытер слезу. Руки Речел по-прежнему были погружены в тесто. Она сжала кулаки и почувствовала, как вязкая масса просачивается сквозь пальцы.
Генри поднес палец ко рту, слизнул влагу и закрыл глаза, словно слеза была сладкой, а не соленой, словно он хотел узнать вкус и запах женского смеха. Речел наклонила голову и опустила руки в тесто по локоть. Она не хотела смотреть на мужа и думать о нем в такую минуту. Слишком острой и болезненной казалась мысль о том, что Генри, как и ей, не хватает теплого участия и дружеского общения – таких простых и житейских радостей, необходимых и уму, и сердцу.
– Теперь пусть мужчины уходят и Нам не мешают, – приказала Маэв, хлопнув в ладоши. Мы готовим ужин, и вы тоже займитесь чем-нибудь. Лучше всего найдите Цыпленка пожирнее, а я приготовлю, чтобы Речел и Генри взяли его завтра в дорогу. – Она бросила мужу бутылку виски, которую тот поймал одной рукой. – И не приходите, пока вас не позовут!
Когда Эамон и Генри ушли, Маэв вытащила руки Речел из мягкой массы теста, опрокинула его на стол и начала лепить булочки.
– Ты натерпишься с таким мужем, – сказала она.
– Знаю, – ответила Речел и опустила голову, снимая тесто с пальцев.
– Он будет жить своей жизнью. Если захочешь его переделать, тебе придется попотеть. В конце концов, он или уступит тебе, или еще больше отдалится.
– Он не уступит. Он, скорее, уйдет от меня, – произнесла Речел, вытирая руки о фартук.
– Что ты тогда будешь делать?
Речел улыбнулась, разглядывая свои пальцы:
– Буду жить дальше. Построю город. Устрою свое будущее – с мужем или без него.
– Такое же, как у меня?
– Нет, свое. Будет трудно, на это уйдет вся моя жизнь.
– Ты всегда можешь вернуться к матери. Речел вскинула голову:
– Нет. Лучше работать в грязи, чем в ней валяться.
– Ты хочешь сказать, что я валялась в грязи? – Маэв махнула рукой, как бы отметая все возражения. – Все правильно. Я именно так и жила и не хочу оправдываться. Я уцелела и ушла при первой же возможности. Теперь пашу и сею, каждый день убираю лошадиное дерьмо. Эамон не платит мне денег за то, что я с ним сплю. Единственная радость – знать, что он не уйдет от меня утром.
– Тебе не нравится, как ты живешь с Эамоном?
Речел хотела знать, действительно ли у жен и мужей все по-другому, не так, как у проституток и клиентов. Неужели только проститутки испытывают наслаждение, когда спят с мужчиной?
– Не нравится? Гораздо приятнее, когда тебе платят любовью, а не деньгами! – она улыбнулась и подмигнула подруге: – Мне это нравится, Речел, очень нравится!
– Я знаю, что очень многие клиенты матери имели жен и все же посещали «дом удовольствий»…
Маэв пожала плечами:
– Мужчины и живут в свое удовольствие – ты сама знаешь. Одна половина женатых мужчин мечтает о проститутках, но не посещает их по тем или иным причинам. Другая половина, которым наплевать на все, кроме собственных прихотей, ходит к проституткам. Такие и своих жен считают чем-то вроде подстилок. Жены мирятся с этим, потому что не умеют быть настоящими женщинами, а их мужья ходят к мадам Розе, где чувствуют себя настоящими мужчинами… – Маэв уложила булочки на противень и поставила его в печь. – В какой-то мере тебе повезло, Речел! Ты знаешь больше, чем эти несчастные леди, умеющие только стирать пеленки и сплетничать. Ты знаешь, как сделать мужа счастливым в постели и самой испытать наслаждение, и здесь нет ничего постыдного.
– Но ведь я еще…
– Понимаю, – перебила ее Маэв, – но ты знаешь то, что должна знать каждая женщина, у тебя есть ум и женский инстинкт – прислушайся к ним, обрати себе на пользу. К тому же ты училась, чего не скажешь о большинстве из нас. Ты можешь дать мужу то, чего не дадут ему другие. Он поймет, что не сможет жить без тебя.
– Использовать свое тело, чтобы купить мужа… – пробормотала Речел.
– Нет! Использовать свое тело, чтобы стать ему по-настоящему близкой. – Она посмотрела Речел в глаза. – Плотскую любовь изобрел Бог, а не какой-нибудь потный ковбой, ищущий развлечений в субботнюю ночь. Знаешь, что нужно, чтобы мужчина остался с тобой, когда он получил то, что хотел? Нежные прикосновения, спокойный доверительный разговор, твои ноги сплетены с его ногами, чтобы сохранить тепло… Может быть, ему нужно знать, что он не один. Что на следующее утро он снова проснется в твоей постели, что ему это необходимо, так как вас связывает нечто большее, чем ежедневный тяжкий труд. Мне кажется, что Бог именно это имел в виду.
– Разве все слушают Бога?
– Гм… Все занимаются любовью, и ты этим будешь заниматься – или потому, что сама желаешь этого, или потому, что будешь вынуждена. Генри женился на тебе. Значит, что бы он ни думал о тебе, он хочет с тобой спать.
– Пять лет, Маэв! У меня в руках пять лет его жизни из-за того, что Генри обманным путем заставили жениться на мне… – Речел замолчала, боясь говорить дальше, высказать вслух опасения, что ее планы не осуществятся и ей останется только повторить жизненный путь матери. – Генри получит от меня то, чего так жаждет, и затем уйдет. И не будет себя спрашивать, теряет он что-нибудь или нет.
– Тогда и ты бери то, что хочешь, пока еще можно взять. – Маэв проверила, как там в печи ее булочки, и покачала головой: одна все еще не поднялась. – Когда муж уйдет, ты будешь продолжать жить без него, и делать все, на что ты способна, как делала это всегда.
* * *
Он ненавидел ее. Генри почувствовал приступ ненависти, когда услышал беззаботный и задорный смех Речел, – смех, от которого появились ямочки на ее щеках и выступили слезы, придававшие блестевшим влажным глазам беспечное выражение. Она показалась Генри незнакомкой, созданной из мечты и света. Даже то, что ее руки утонули в тесте, а бедра закрывал фартук, сшитый из одних заплат, ничуть не отнимало у женщины ее очарования.
Генри хотелось нарисовать ее именно такой, уловить и передать сияние ее волос, блеск ее глаз, румянец раскрасневшихся щек. Но у него были только черные карандаши и серые мелки. И даже если бы у Генри вдруг появились краски, которые он оставил в Англии, он не смог бы написать этот портрет. В облике Речел было слишком много жизни и красоты, а Генри уже перестал верить в реальность и того, и другого.
Он ненавидел ее за то, что она знала, как выжить в этих диких местах, и заставляла его чувствовать себя дураком, тащиться за ней, как на буксире, делать то же, что и она, даже в мелочах. Он ненавидел жену за то, что она далека от него и душой, и телом, – недаром Речел перестала смеяться, когда увидела его.
Генри ненавидел жену за то, что она заставила его хотеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35